Художник П. Анидалов

Все тело ныло, налитое тупой, похожей на чрезмерную усталость, болью. Ивану казалось, что он лежит на чем-то твердом, что лежать ему очень неудобно, но все же он должен лежать, чтобы обязательно увидеть то, что происходит перед его глазами. Ему казалось, что он смотрит на происходящее со стороны, даже издалека, и все же знает, о чем думает человек, как две капли воды похожий на него, знает, почему этот человек действует именно так, а не иначе.

Узкая, песчаная дорога смутно белеет в темноте. Всего лишь за несколько верст отсюда вырвалась она из лесной глухомани и сейчас причудливо петляет по молодому сосновому бору. Боясь сбиться, всадник, мчавшийся сейчас, в самую глухую пору ночи, по этой дороге, вынужден был повторять все ее изгибы, в то время, как гнавшиеся за ним, видимо, хорошо знали эти места и спрямляли большое количество дорожных зигзагов. Преследователи приближались с каждой минутой, а под уходившим от погони конь запаленно храпел и спотыкался. Да и какой это был конь, просто заезженная мужицкая кляча, первое, что попалось под руку человеку в сумятице выстрелов, топота и ругани, когда он выскочил из ярко освещенной горницы в кромешную темноту лесной ночи. К его удивлению вслед ему не раздалось ни одного выстрела «Струсили!.. Растерялись без главаря-то!..» — промелькнуло в голове беглеца, когда он, вскочив на спину даже не оседланной клячи и сбив с ног кого-то пытавшегося схватить ее за повод, ринулся по единственной лесной дорожке, сулившей спасение.

Но минут через пятнадцать, услышав за спиной топот погони, он понял, что, кроме главаря, нашелся еще кто-то, сумевший прекратить панику среди бандитов и даже организовать погоню.

«Не уйти, пожалуй, догонят,— тревожно подумал беглец, вглядываясь в ночную темноту.— Успеть бы выскочить на столбовую...» «Столбовая дорога» — так называли окрестные мужики почтовый тракт, потому что вдоль него тянулись верстовые столбы. До столбовой оставалось не более пяти-шести верст.

А ведь еще полчаса назад ничто не предвещало того, что события так круто изменят свое течение. В просторной горнице новой пятистенки лесника сидел в окружении наиболее доверенных дружков сам Василий Крюк. Давно закончилась гражданская война, бежали за кордон или были пойманы и расстреляны разные батьки и атаманы, а Василий Крюк все еще кружил по лесам, изредка налетая на волостные центры и снова скрываясь с награбленным добром в лесных дебрях.

Из собутыльников Крюк с наибольшим доброжелательством относился к молодому высокому парню, с вьющимися желтовато-белыми, как солома, волосами. Всех других он именовал по кличкам: Косой, Рыжий, Первач и только к блондину обращался уважительно, называя его Кореш.

И Первач и Рыжий косились на блондина, тем более что он появился в банде совсем недавно, не более недели. Но воля атамана — закон, тем более такого атамана, как Василий Крюк. Первач и Рыжий супились, но молчали. Им, правда, было известно, что блондин, прежде чем появиться здесь, был любимым ординарцем у самого батьки Махно, затем перекочевал к Антонову, а после его разгрома вел жизнь вольного лесного бродяги, подобрав себе с десяток таких же, как он, головорезов. Месяца полтора назад милиция накрыла шайку бывшего махновца на ограблении кооператива. Бежать из-под конвоя удалось только одному — главарю разгромленной шайки.

Крюк с радостью принял под свою руку оставшегося без шайки атамана. В честь его он даже захотел ограбить тот магазин, на котором погорел его новый кореш.

Но сам он решил действовать более осмотрительно. Магазин был очень богатый, имел свои склады, но располагался в крупном волостном центре, куда с бухты-барахты не сунешься. Сидя в горнице лесника за столом, уставленным нехитрой, но сытной снедью и бутылками сорокаградусной, Крюк ждал еще одного своего знакомца. Тот пробирался к нему из соседнего уезда с остатками своей банды, уцелевшими после недавней схватки с чекистами. Он тоже шел под удачливую руку прославленного Василия Крюка. Сегодня прибудет это пополнение из надежных обстрелянных людей, а завтра Крюк устроит налет. Он разгромит богатый магазин, подожжет здания волкома и волисполкома, перестреляет коммунистов, которых успеет захватить дома, и снова на месяц-другой укроется в лесных логовищах.

Наконец в комнату заглянул стоявший «на стреме» Горбач и крикнул, что «на третьей просеке свистят». Крюк кивнул головой леснику, хозяину притона, и тот, захватив фонарь, молча вышел. Он должен был привести сюда вновь прибывшего главаря, а его дружков отправить на отсыпку в землянку, выкопанную поблизости под буреломом, где уже отдыхали после попойки главные силы Крюка.

Тут-то и произошел провал. Едва лишь лесник ввел гостя в горницу, как у того радостная улыбка, расплывшаяся на лице, вдруг сменилась выражением ужаса, и он, вытаращив глаза, уставился на сидящего рядом с Крюком блондина. Еще не понимая в чем дело, Крюк на всякий случай схватился за кобуру самовзвода, но блондин предупредил события. Выстрел его маузера, опрокинувший Крюка на лавку, слился с воплем вновь прибывшего:

— Полундра! Это же чекист — Ванька Полозов!..

Больше бандит не успел ничего сказать. Второй пулей блондин свалил и его, а затем, сбив лампу и стреляя куда попало, кинулся в дверь, в ночь, в темноту...

Погоня висела на хвосте. Уже был слышен не только топот идущих наметом коней, но и негромкие злые голоса и, кажется, даже звякание уздечек. «Не уйти!..» Полозов, после короткого колебания, соскользнул с лошади, пробежал рядом с ней несколько шагов, сильно уколол ее концом ножа в репицу и шарахнулся в сторону от дороги. Дико закричав от жгучей боли, лошадь, освободившаяся от седока, рванулась вперед из последних сил. Через пару минут вслед за нею мимо этого места промчалось с полдесятка всадников, разгоряченных азартом погони.

«Кажется, вывернулся...» — думал Иван, пробираясь в темноте среди последних молодых сосенок. Бор кончился. Дальше тянулась унылая, заросшая жилистым вереском и кустами волчьих ягод пустошь, а за нею, всего в полуверсте, проходила столбовая дорога. «На столбовой наших разъездов сейчас нет! Придется переждать до утра у дороги, а то как раз напорешься на бандючью засаду».

Но бандиты оказались значительно ближе, чем можно было ожидать. Впереди послышались приближающиеся голоса. Бросившись на землю, Иван на фоне чуть светлевшего неба различил силуэты нескольких всадников, двигавшихся редкой цепью ему навстречу. «Догадались, дьяволы, что я где-то здесь. Другого пути к столбовой у меня нет,— пронеслось в голове Полозова.— Эх, рано я из леса выбрался». Он прополз несколько шагов вперед и затаился под широко раскинувшимся кустом вереска.

Бандиты двигались неторопливо шагах в двадцати друг от друга. Почти перед самым кустом, скрывавшим Ивана, всадник, ехавший в середине цепи, крикнул:

— Гляди в оба! Не мог он далеко скрыться. Тут где-то пришипился!

— Хрен его найдешь в темноте-то. Да и маузер у него. Не чета нашим обрезам. Самим смываться надо, пока чекисты не прижали.

— Вначале надо этого гада поймать, а потом смываться,— ответил ехавший в центре.— Он всех нас в лицо знает. Никуда от него теперь не спрячешься.

«Первач!— узнал говорившего Полозов.— На место Крюка нацелился. Зверь-мужик. Пожалуй, и Крюка за пояс заткнет, если атаманом станет. Жаль, что не зацепил его в горнице пулей».

Первач не видел прижавшегося к кусту чекиста. Ивана выдала лошадь. Почувствовав угрозу в затаившемся под кустом человеке, она тревожно фыркнула и шарахнулась в сторону, едва не выбросив седока из седла. Осадив коня и склонившись к самой его шее, Первач пытался рассмотреть, что там есть в густой темноте, но последнее, что он увидел, была яркая вспышка выстрела. Бандиты видели, как сразу же вслед за этим из-под куста к дороге кинулся человек с маузером в руке, готовый встретить пулей любого, кто решится подойти к нему хотя бы на десяток шагов.