Те, кто уже попался в сеть, получат по заслугам за все, что они сделали, но Могутченко от этого было ничуть не легче. Людей, имеющих отношение к убийствам на маленькой станции, задержано не было. И начальнику отдела ничего не оставалось, как терпеливо ждать, что даст проверка и на кого выйдет в своем поиске Иван Полозов. Втайне на Полозова старый моряк надеялся больше, чем на проверку.

А Полозов пока ничем не мог порадовать своего друга и начальника. Иван думал, напряженно и беспрерывно думал. Даже по ночам ему снилось, что он думает, то сидя в своей маленькой комнатушке, то перебирая книги из библиотечки Когута, то прощупывая по отдельности каждую вещь из одежды, оставшейся после Данилы Романовича, то вновь выстукивая каждое бревно в стенах домика на шестьсот второй версте. После таких изнуряющих и напряженных снов Иван вставал невыспавшийся, усталый более чем с вечера и злой. Он уходил на станцию или по полотну железной дороги в лес, бродил по морозному воздуху, но везде постоянно, как гвозди, вбитые в живое тело, его мучили вопросы, на которые он никак не мог найти ответа. А вопросов было много, очень много и настолько каверзных, что о них не подозревал даже такой дельный следователь, как Горин.

Больше всего Ивана мучил вопрос: почему Данило Романович вывел убийц своей жены на полотно железной дороги? Теперь Полозов был уверен в том, что Старостин потому и подпустил к себе подозрительных людей, что впереди них шел сам Когут. Это утверждают следы. Все в душе Ивана протестовало против обвинения Когута в таком подлом преступлении, но следы говорят, что в те минуты Данило Романович почему-то был вместе с убийцами. Почему? Когут унес эту тайну в могилу. Конечно, когда преступники будут пойманы, все выяснится, но насколько было бы легче схватить бандитов, если бы все обстоятельства были разгаданы сейчас. А сколько всего преступников?

При обсуждении этого вопроса с Гориным они пришли к выводу, что преступников было не менее восьми человек. Ведь в день убийства Гали склад обстреливали четыре человека, а в домик на шестьсот второй версте приходили трое. Это были не те, что обстреливали склад. Те не успели бы по лесовозной дороге, через лесосеку и дорогу, ведущую к переезду, добежать до домика Когутов. Иван лично проверил все возможные для них пути. Во всех случаях получалось, что им нужно было пробежать или проехать минимум семнадцать верст. Во времени такой рейс не укладывался.

Три в домике, четыре у склада, значит семь. Но Горин считает, что на станции есть человек, связанный с преступниками. И, видимо, он прав. Значит, всего получается восемь. Целая банда. Правда, признавая, что у него восемь противников, Иван все же делил их примерно поровну. Своими основными противниками он считал тех троих, которые были в домике Когута, ну и, может быть, думал он, сюда можно добавить четвертого — того, что на станции. А четверо, обстрелявшие склад, хотя и действовали заодно с первой четверкой, но, видимо, как подсобная сила, не участвовавшая в убийстве Когутов. Свои соображения Иван доложил Могутченко, и начальник отдела после некоторого раздумья согласился с ним.

— Сдается мне, что тут ты прав,— сказал тогда Могутченко.— Есть тут у нас одна зарубка. Если не сорвется, я тебе звякну. Кстати, был у Василия Крюка человек по кличке Горбач?

— Был,— подтвердил Иван.— Худой, жилистый такой. С лица сильно рябой.

— Он что, в самом деле горбатый?

— Нет. Просто длинный очень и сильно сутулый.

— Что еще о нем знаешь хорошего?

— Мало знаю. Изучить времени не было. Храбрости у него не отнимешь, а вот насчет ума не очень. Да, еще, он очень упрям, а когда разозлится — прямо бешеный.

— Сдается мне, что это тот самый,— удовлетворенно ответил начальник отдела.— Ладно, жди. Скоро звякну.

Могутченко и в самом деле вскоре позвонил и одобрительно пробасил из телефонной трубки.

— Ты, брат, как в карты смотрел. Складскую четверку списывай.

— Взяли? Кто они?!

— Последыши твоего приятеля Василия Крюка. Сдаваться боялись, хвосты очень замараны.

— Но ведь они знают...— обрадовался Иван.

— Ни черта они не знают...— перебил его начальник отдела.— Знал Горбач, он у них за атамана был, а его живым взять не удалось. Не дался. Остальные — дубы.

— Но все же надо бы...— начал Иван.

— Все это мы делать будем. Тебя это не касается,— снова перебил его Могутченко, и Иван понял, что начальник сейчас не расположен вести разговор об агентурных способах поиска.— Ты мне скажи, кто анонимку стряпал? Узнал?

— Пока еще нет.

— Жалко. Ну, что ж, пока бувай здоров,— и Могутченко повесил трубку.

— Вот хохол поперечный,— привычно проворчал Полозов, отходя от телефона.— Сам же запретил мне совать нос в станционные дела, а ждет, что я ему анонимщика найду.

Но ругался Иван больше для очистки совести. Конечно, у него было мало возможности активно отыскивать автора анонимки, но он и не использовал ее в полную меру. Фактически он перестал бывать на станции и в пристанционных учреждениях, где якобы случайно мог заглянуть в бумаги, переписку и по почерку, пусть надеясь на счастливый случай, попытаться найти автора анонимки. Да что там. Ему до сих пор не удавалось установить, кто помогал Когуту пилить толстые березовые кряжи на дворе. Он уже склонялся к тому, что таким помощником мог быть случайно забредший на станцию человек. Немало безработных шаталось в то время по дорогам России в поисках заработка. Любой из них мог быть нанят Данилой Романовичем на два-три дня.

Но автор анонимки или помощник в распиловке дров не интересовали пока что Полозова потому, что, пересматривая библиотеку, оставшуюся от Когута, он наткнулся на такое, что сразу же приковало к себе его внимание и заслонило все побочные линии поиска.

Листая книги Когута, Иван отметил одну особенность. Данило Романович с особым вниманием прочитывал те произведения, в которых рассказывалось о борьбе за золото. Как раз на полях таких книг и были накарябаны почерком Когута наиболее резкие оценки, выдававшие огромный интерес автора к этой теме. Из множества надписей внимание Ивана привлекла одна, сделанная химическим карандашом. Причем Когут даже послюнил бумагу на полях, чтобы запись была более заметна. Видимо, он и сам придавал отмеченному им произведению особое значение. Реплика звучала почти восторженно: «Вот, язви его! Как в воду глядел. Башковитый парень!» Видимо, все это относилось к автору произведения.

Иван внимательно прочел рассказ, особенно понравившийся покойнику. На него рассказ не произвел сильного впечатления. Это была написанная тусклым языком история о том, как в конце прошлого века три североамериканских золотоискателя зарыли несколько десятков пудов намытого ими золота в какой-то глухомани. Место клада обозначили на самодельной карте, а затем карту разрезали на три куска. Уже в двадцатых годах нашего века потомки золотоискателей никак не могут разыскать этот клад, так как, не желая делиться золотом, хранят втайне свои кусочки карты. Каждый по отдельности, они пытаются найти дорогу к заветному месту и гибнут в одиночестве, пытаясь пробиться сквозь преграды, которые ставит перед ними суровая природа американского севера.

«Что же могло заинтересовать Данилу Романовича в этой муре с золотом?» — подумал Иван, закрыв книгу и отложив ее в сторону. С минуту он сидел, обдумывая этот вопрос, но вдруг снова взял книгу и раскрыл ее на только что прочитанном рассказе. Ведь в подслушанном им разговоре на предложение Гали «выкинуть им все» Данило Романович ответил отказом. Как он тогда сказал? Да, он сказал: «У них на руках все карты будут». Карты?! Иван даже вздрогнул. Карты! Конечно, Данило Романович в данном случае говорил об обычных игральных картах, но в прочитанном им рассказе главное — это разрезанная карта. Иван почувствовал, что зацепился за кончик нити, которая подсказывает ему, что нужно искать.

Иван внимательно вгляделся в страницу. Черт возьми! Как же он раньше не заметил. Ведь на странице, кроме записи, есть и другие отметки. Отдельные строчки были подчеркнуты, видимо, в момент чтения, ногтем. Подчеркнута как раз строка, где говорится о разрезывании карты, а потом где еще? А, вот! О чем тут? А-а! Кто и как хранил свой отрывок карты. Как же они их хранили? Первый в тяжелой старинной трости, фамильной реликвии, передававшейся из поколения в поколение старшему в роде. Ну у Данилы Романовича фамильных реликвий не было, да и вообще он не старший в роде. Второй герой рассказа хранил клочок карты в переплете старой библии. «И это нам не подходит»,— отметил Иван. Переплетных книг у Когута было очень немного, и каждый переплет Иван совместно с Гориным проверил еще в домике. Третий герой рассказа хранил свой отрывок в ладанке, которую вместе с крестом всегда носил на шее. Иван усмехнулся. «Тяжеленная была ладанка. Всю шею, наверное, перетерла, И как он терпел, бедняга». У Данилы Романовича на шее не было ни креста, ни ладанок. Значит, и это в данном случае не подходит. И все-таки отгадка где-то близко. Но где? Возможно, как трость и ладанка, это была какая-то вещь, все время находившаяся при Даниле Романовиче. Не случайно тогда в разговоре с женой Данило Романович сказал, что Галина «ловко сообразила, куда спрятать», и добавил, что может унести в могилу. Возможно, карта была зашита в одежду, в которой, как был уверен Когут, его похоронят. Но ведь Иван сам, да и Горин тоже, тщательно проверили всю последнюю одежду Данилы Романовича. И вдруг Ивана кольнула мысль: а что если это была карта на материи? В рассказе золотоискатели рисовали карту на полотне. Карту на полотне простым прощупыванием одежды не обнаружишь. Неужели Когут и в самом деле унес свою тайну в могилу? Надо посоветоваться с Могутченко. Может быть, придется вскрыть могилу и проверить.