Ей тоже не хотелось, чтобы наслаждение быстро закончилось, несмотря на почти непреодолимое желание снова почувствовать, как он проникает в самые интимные уголки ее тела. Я буду следовать за ним, решила она. По какой-то непостижимой логике проявляемая ими сдержанность, казалось, разжигала их сильнее, чем самые страстные объятия. Однако по самой своей природе путы, которыми они себя связали, не могли держаться долго. Кира вдруг начала терять над собой контроль. Ее намерение подчиняться, а не вести самой потерпело крах — она невольно напрягла внутренние мышцы, сжимая Дэвида в самом интимном объятии, какое только может быть.

Он рывком продвинулся глубже, но затем снова вернулся к едва заметному, медленно нарастающему ритму, который довел ее вожделение до невероятной силы. По всему телу Киры разливался жар, воспламененный ощущением его плоти внутри себя.

— О, как я тебя люблю, — прошептал Дэвид.

Так же, как я тебя, ответила она про себя, зная, что он угадает ее ответ так же легко, как если бы она говорила вслух. Впервые за двадцать семь лет ее женское начало раскрылось во всей полноте, обнажив ее инстинкты, древние, как человечество, и бездонные, как сама вселенная.

Он — мой первый мужчина, почти бессознательно думала Кира. А я — его первая женщина. Словно Брэда и любовниц Дэвида никогда не существовало.

При этой мысли ее бедра напряглись, а тело изогнулось тетивой, приближая ее к мигу экстаза. Стремясь его продлить, она попыталась остановиться. Но было поздно.

Как один язык пламени зажигает другой, ее порыв передался ему, поглотив обоих. Крики восторга взвились сквозь крышу хогана вместе с сосновым дымом, эхом отдаваясь в скалах каньона.

Понемногу они успокоились. Кира оставалась на коленях у Дэвида, обнимая его ногами. Бисеринки пота на их коже смешались в смутных, обессиленных поцелуях, которыми они обменивались. У них не осталось ни капли нерастраченной страсти, на них снизошло тепло покоя.

— Да закончится это в красоте, — наконец произнес Дэвид, когда смог говорить, с благоговением повторив слова своего прадеда и нежно взяв ее лицо в ладони.

Это было традиционное завершение любого навахского обряда, в том числе и супружеских обетов, — хвалебная песнь великолепию, тайне и справедливости, уместному участию людей в том, что было самой сущностью божественного деяния.

— В красоте… и такой огромной любви, — эхом откликнулась она.

— Вся моя любовь принадлежит тебе, — заверил он.

Сняв Киру с колен, Дэвид уложил ее рядом с собой и натянул на них одно из одеял. Но это был еще не конец. В промежутках разговаривая, целуясь и лаская друг друга со сладким чувством обладания, они еще дважды в ту ночь занимались любовью более традиционно, но блаженство их первого слияния вело их и вновь зажигало фейерверк взаимного желания. На часах Дэвида было уже два часа, когда они наконец забылись в сладком сне.

Шесть часов спустя Кира проснулась за рулем своего «чероки» с занемевшим телом и болью в щеке оттого, что спала, облокотившись вместо подушки на раму окна. Она была одна. Пикап Дэвида, стоявший рядом с ее машиной, когда она остановилась там накануне, исчез. Страстный, почти мистический сон, который, как казалось Кире, приснился ей перед самым пробуждением, стал понемногу вырисовываться в ее памяти — слишком быстро, чтобы она могла восстановить многие детали в своем сознании. В нем она и Дэвид любили друг друга. Это она помнила. И еще то, что вроде бы имела место какая-то церемония…

В реальном мире, где отчаянно не хватает счастливых концов, она вспомнила, как пробиралась вниз по тропинке, ведущей в ущелье, и сдалась на отвесном уступе, присев на камень, чтобы все обдумать. Она, должно быть, поняла, что ей никак не удастся спуститься вниз, и решила вернуться и дожидаться возвращения Дэвида. Почему же она не может все четко вспомнить?

Горечь пустила корни, когда она осознала, что он, наверное, вернулся какой-то неизвестной ей тропой, обнаружил ее спящей и, пожав плечами, оставил ее там — просто сел в свой пикап и уехал. Вновь возникшее чувство, что ее бросили, терзало Киру, словно впивающиеся в плоть иголки кактуса. Я ему безразлична. И мои чувства тоже. Я просто оказалась под рукой прошлой ночью, когда он пытался произвести на меня впечатление в том обшарпанном мотельчике, думала она. Будь я проклята, если я еще когда-нибудь поставлю себя в такое унизительное положение!

Окончательно прогнав с глаз сон и приведя волосы в порядок, она завела двигатель. Ярость и унижение заставляли Киру слишком быстро гнать по проселочной дороге, ведущей к хогану Мэри Много Лошадей, а затем выходившей на шоссе. В результате ее колеса забуксовали в рассохшейся земле, когда она дала по тормозам при виде пикапа Дэвида.

Он стоял неподалеку от хогана его бабушки. Сам Дэвид, обнаженный до пояса, колол дрова. Положив топор, он приветственно поднял руку, словно и не видел ее «чероки» рядом со своим пикапом и не бросил ее на произвол судьбы. К ее удивлению, на его лице было вопросительное, напряженно-пытливое выражение.

Надо быть сумасшедшей, чтобы выйти и разговаривать с ним, подумала Кира, уже потянувшись к дверной ручке.

Она не помнит, догадался он, отчего сердце у него упало. Прежние демоны вернулись, чтобы вновь нас преследовать.

— Ищешь меня? — спросил он.

Кира отрицательно покачала головой.

— Я просто хотела поблагодарить Мэри за то, что она позволила мне провести ночь на своей территории, — сказала она натянуто. — Думаю, мне не надо тебе рассказывать, что я была здесь. Вернувшись к пикапу, ты не мог не видеть меня спящей в «чероки».

Возникло недолгое молчание, пока они смотрели друг на друга, стоя по разные стороны очень высокого забора. Надо было ее разбудить, подумал Дэвид. Видит Бог, я хотел. Но прадедушка сказал…

— В общем, да, — признал он наконец. — Ты так крепко спала, что мне очень не хотелось тебя будить. А что ты там делала?

Уже собравшись рассказать, почему на торговом посту у Серой горы она повернула обратно в сторону ущелья и хогана его бабушки, Кира прикусила язык. Она не хотела, чтобы Дэвид узнал, как много он для нее значит.

— Какая разница? — сказала она. — Может, мне просто нужно было где-то посидеть и подумать, что мне готовит жизнь. Обрыв каньона ничем не хуже других мест.

Его красивые глаза казались непроницаемыми.

— Пришла к каким-нибудь выводам? — поинтересовался он.

Она кивнула.

— Во Флагстаффе мне больше делать нечего. На какое-то время я, скорее всего, вернусь в Канзас-Сити… может быть, пойду на курсы повышения квалификации и стану преподавать где-нибудь в юридической школе.

Излишне красноречивое выражение его лица могло бы выдать глубину его чувств к ней. Он не допустил этого. Отвернувшись, чтобы покончить с дровами, необходимыми его бабушке, и справиться с собой, Дэвид не смотрел на нее, пока она шла к хогану Мэри, чтобы занять вежливо-выжидательную позицию у входа.

Мэри показалась почти сразу. К удивлению Киры, пожилая женщина не стала задавать никаких вопросов о ее длительном пребывании на пастбищных землях.

— Пожалуйста… проходи, — пригласила она, быстро взглянув своими черными глазами в глаза гостьи, прежде чем спрятать скрывавшийся в них намек на вопрос. — Как ты, наверное, знаешь, Дэвид здесь. Почему бы тебе не позавтракать с нами?

Пробормотав что-то вроде того, что не хочет мешать, Кира отклонила приглашение, прибавив к этому благодарность за оказанное Мэри гостеприимство.

— Я не собиралась оставаться на ночь, — призналась она. — Я хотела поговорить с Дэвидом, и все. Однако мне не удалось перехватить его вчера днем. Дожидаясь, я заснула в «чероки». Только что мы… нам удалось обменяться парой слов.

Мэри, видимо, приняла ее отказ просто за проявление вежливости.

— Ты должна была проголодаться, — повторила она. — Останься и поешь.

Сдавшись, Кира наклонилась, входя за хозяйкой в низкую дверь. Из стоявших на огне старых кастрюль доносились смешанные запахи кукурузного хлеба, печеных яблок и кофе. Не успела она сесть, как к ним присоединился Дэвид.