Сэр Эндрю Трэверс поднял руку, словно сигналя автобусу.

— Вы имеете в виду, что это был первый выстрел? Что два других произвели позже?

— Конечно! Получив пулю в грудь, судья едва понимает, что произошло, когда Уайт врывается в комнату. Помните, доктор говорил нам, что смерть не была мгновенной — что Мортлейк мог сделать несколько шагов или что-то сказать, прежде чем упасть. Он повернулся, услышав, как вошел Уайт. А потом…

Теперь вы понимаете, что так ошарашило Уайта и почему на его лице было озадаченное выражение, которое ни один актер не смог бы воспроизвести. Уайт поднял браунинг и выстрелил, но в тот же момент или даже раньше его жертва сделала несколько шагов и упала поперек письменного стола. Он не знает, застрелил судью или нет, и более того, у него нет времени это выяснять. Забыв об окне, Уайт бросается к двери, но полицейские могут схватить его, прежде чем он успеет придумать какой-то план. Тогда он бежит к окну, чтобы выбросить браунинг, но вселенная рушится, ибо окно не поддается. Остается одно — бросить пистолет в вазу. Уайт слышит шаги Пейджа, приближающиеся к окну, поворачивается с револьвером 38-го калибра и снова стреляет наугад. Было ли это сделано с намерением завершить свой план? Да. Что бы ни случилось, он должен придерживаться своего сценария. Но вся чертовщина в том, что Уайт даже не знает, убил ли он судью, и не узнает этого до сегодняшнего утра.

Сейчас вам должно быть ясно, почему инспектор Пейдж, бежавший к окну, клялся, что никакая пуля не могла пролететь мимо него и попасть в дерево, так как он услышал бы свист и звук удара. Все дело в том, что пуля, угодившая в дерево, была первой из двух, выпущенных Уайтом, когда инспектор находился в семидесяти футах от дерева. Вы также понимаете, почему Пейдж не видел ни женщины, ни следов ног. Кэролин уже убежала, но вернулась, когда Пейдж влез в окно. Она спряталась за деревом и смотрела из-за него в комнату через окно. При этом Кэролин поскользнулась — вы помните смазанный след носка одной из туфель — и, сама того не зная, оставила четкий отпечаток другой туфли, изо всех сил наступив ею на мягкую почву. Ирония судьбы в том, джентльмены, что след был абсолютно подлинным. Очевидно, впоследствии она об этом вспомнила и уничтожила туфли.

Дальнейшее мы можем только предполагать. Выйдя за ворота сегодня во второй половине дня, мисс Мортлейк, вы увидели идущую сюда Сару Сэмюэлс и поняли, что она догадалась, как ее использовали для ложного алиби, и пришла разоблачить вас. Вы опередили ее, воспользовавшись незапертым входом для торговцев, незаметно пробрались в дом и нашли нож и молоток. Вы хотели сделать Сару неузнаваемой, чтобы никто не заметил сходства между вами и не догадался о том, что ваше алиби — фикция — Беседовали с ней только вы, а Робинсон видел ее лишь мельком. Вы совершили второе убийство в припадке паники, но на сей раз не впали в грех чрезмерной изощренности, как сделали, подложив духовой пистолет в ящик вашего бюро, дабы представить все так, будто сестра пытается вас подставить.

Кэролин Мортлейк сжимала и разжимала кулаки, стоя под яркой лампой у стола. Внезапно она метнулась к Уайту и заговорила тихим голосом, но ее слова звучали как крик:

— Ты собираешься что-нибудь сказать или сделать? Мужчина ты или нет? Ради бога, не стой как ухмыляющийся манекен! У них нет никаких подлинных доказательств. Они блефуют.

— Очень жаль, старушка, — отозвался Уайт равнодушным голосом, от которого словно повеяло ледяным холодом, — но сказать мне особенно нечего.

Кэролин уставилась на него.

— Ты сама понимаешь, что нападение на девушку было глупой выходкой, — продолжал он, нахмурившись. — Я не могу в это впутываться. Боюсь, я вынужден спасать собственную шкуру. Sauve qui petit.[12] Я не совершал убийств. При данных обстоятельствах мне придется стать свидетелем обвинения — рассказать, что я видел, как ты застрелила старика через окно. Тебе это не повредит, поскольку твои дела и так хуже некуда, зато может помочь мне. Прости, старушка, но ничего не поделаешь.

Уайт поправил поношенное пальто, глядя на Кэролин с дружелюбной улыбкой. Пейдж был так потрясен, что не мог ни говорить, ни даже думать. Кэролин Мортлейк молча смотрела на Уайта. Только когда ее уводили, она начала всхлипывать.

— Значит, — официальным тоном осведомился полковник Маркуис, — вы видели, как она произвела выстрел?

— Да.

— Вы делаете это заявление добровольно, зная, что оно будет записано и может быть использовано как доказательство?

— Да, — ответил Уайт с видом мученика. — Бедняжке не повезло, но что мне остается? Так я могу стать свидетелем обвинения?

— Счастлив вам сообщить, — рявкнул полковник, внезапно выпрямившись в полный рост, — что не можете! Подобное заявление спасет вашу шею не больше, чем спасло шею Уильяма Генри Кеннеди в 1928 году. Вас повесят, приятель, — натуральным образом повесят, и, если палач будет пинать вас в зад по пути к виселице, я не скажу, что это ляжет тяжким бременем на мою совесть.

Полковник Маркуис сидел за письменным столом под лампой-драконом. Он выглядел бледным, усталым и курил сигарету с таким видом, словно она была безвкусной. В комнате, кроме него, оставались только Айда Мортлейк, сэр Эндрю Трэверс и Пейдж, хлопотавший над своей записной книжкой.

— Примите мои поздравления, — чопорно произнес Трэверс.

Маркуис криво усмехнулся.

— Вы можете просветить меня по одному поводу, Трэверс, — сказал он. — Зачем вы так глупо солгали, сказав, что из ваших комнат в Темпле можно выйти только через комнату клерка? Нет, я изменю вопрос. Чем вы занимались на самом деле вчера в половине шестого?

— В половине шестого, — серьезно ответил Трэверс, — я разговаривал по телефону с генеральным прокурором.

— По телефону! — Маркуис сердито стукнул кулаком по столу. Внезапно его лицо прояснилось. — Ха! Понимаю. У вас было железное алиби, но вы не хотели им воспользоваться и наговорили кучу ерунды, так как…

— Так как я боялся, что вы подозреваете мисс Айду Мортлейк, — прервал Трэверс. — Временами я сам опасался, что она… Ладно, Маркуис, будем говорить откровенно. Айда могла это сделать, тем более что она могла украсть мой пистолет. Поэтому я привлек ваше внимание к себе. Мне казалось, что, если ищейки какое-то время будут идти по моему следу, я смогу что-нибудь придумать, чтобы защитить ее, виновна она или нет. Если бы вы меня арестовали, мне было обеспечено надежное алиби. Понимаете, я люблю мисс Мортлейк…

— О, Эндрю… — сказала Айда и улыбнулась. Ее лицо сияло.

Если бы в окно влетела граната и взорвалась под его стулом, Пейдж не был бы удивлен сильнее. Он оторвал взгляд от записной книжки и уставился на девушку. Ее слова и улыбка внезапно изменили его чувства. Так бывает, когда протрешь запотевшие стекла очков. Он смотрел на Айду Мортлейк другими глазами, сравнивая ее с Мэри О'Деннистаун с Лакборо-роуд в Брикстоне, и был этому рад. Пейдж снова стал писать, думая о Мэри О'Деннистаун…

— В каком-то отношении это было замечательное дело, — сказал полковник Маркуис. — Я не имею в виду, что оно было исключительно изобретательным в смысле убийств или (видит бог) в смысле расследования. Но оно нарушает один из давно установленных канонов беллетристики. В детективной литературе всегда действуют две девушки. Одна из них — смуглая, мрачная брюнетка, кажущаяся злобной и мстительной. Другая — бело-розовая блондинка, выглядящая ласковой, невинной и… хм… пустоголовой. По всем правилам в конце книги выясняется, что мрачная брюнетка, огрызающаяся на всех, в действительности жертва несправедливых подозрений, которая хочет иметь много детей и за чьей «крутой» внешностью скрывается мягкая девическая натура. С другой стороны, блондинка оказывается злобной ведьмой, которая перебила половину города и которой только арест помешал убить другую половину. Я благословляю судьбу, позволившую нам нарушить эту традицию! Смуглая и мрачная брюнетка оказывается убийцей, а бело-розовая блондинка — невинной жертвой подозрений! Vive le roman policier![13] Ave Virgo![14] Инспектор Пейдж, подайте мне пальто и шляпу. Я хочу выпить пинту пива.