Мою мысленную экскурсию прервала атмосфера физического напряжения в комнате. Когда я вернулась к действительности, Маргарет была такой напряженной, что на шее выступали жилы, и даже сзади мне было видно, что ее челюсти крепко сжаты. Брета громко всхлипнула. Ее старшие сестры втянули головы в плечи. Эмин говорил об Алексе, и пока что сдерживаемый гнев в комнате готов был вот-вот выплеснуться. Возможно, они не особенно радовались счастью Майкла, но Алекс почему-то очень их бесил.

Лицо на экране умолкло на несколько секунд, чтобы отпить жидкости через соломинку.

— Здесь должен бы находиться еще один человек, но, опасаясь гнева моей семьи, он может прислать представителя.

Ведьмы, обернувшись, посмотрели на адвоката, сидящего справа от нас. Тот кивнул и не особенно приятно улыбнулся им.

— Я с сожалением уступил желаниям моей семьи и ничего не оставил Падригу Гилхули.

Адвокат, представлявший, как я догадалась, этого самого Гилхули, нахмурился; спина Маргарет слегка расслабилась.

Лицо продолжало:

— Пусть Падриг знает, я был очень рад принять его в нашу семью. Может быть, он потребует через суд часть наследства. Одно из благ быть мертвым заключается в том, что мне не придется разбираться с этим. Оставляю живым эту семейную распрю и все прочие, что мне приходилось выносить.

Мне причиняет немалую боль то, что в нашей семье одни раздоры. В попытке покончить с ними, пусть даже после моей смерти, я придумал занятие, которое потребует от вас совместных действий.

Все в комнате напряглись.

— Как ни странно, я возлагаю на него какую-то надежду — назовите это, если угодно, нелепым оптимизмом умирающего. Я попросил Маккафферти и Макглинна, после того как будет прочитано завещание, раздать вам всем по конверту. Оба крючкотвора, конечно же, возражали, говорили, что это неподобающе. Протестовали они, пусть и очень мягко, разумеется, с целью обезопасить себя, случись что, однако потребовали за это усилие дополнительный гонорар. Они так привыкли к роскоши на Сент-Стивенс Грин, что не смогли отказаться от моей просьбы, особенно когда я сказал им, что найду других душеприказчиков.

В каждом конверте находится указание, которое вкупе с остальными приведет к обнаружению предмета, обладающего большой ценностью. Одно указание само по себе ничего не даст. Некоторые из них ведут к сведениям об этом предмете, другие указывают на его местонахождение. Словом, чтобы найти его, вам нужно действовать сообща. Деликатничать я не намерен. Если вам нужна причина, чтобы участвовать в поисках, позвольте напомнить о том, что я уже сказал. Те, кто получил от меня что-то ценное, вполне могут обнаружить, что полученное стало никчемным. Этот предмет, если вы его найдете, обладает достаточной ценностью, чтобы помочь всем вам. Я хочу, чтобы вы приучились действовать и жить в согласии. Очень сомневаюсь, что вы на это способны, однако искренне надеюсь, вы докажете, что я не прав. Если нет, то нечто поистине замечательное и бесценное останется спрятанным, может быть, навсегда. Больше мне сказать нечего.

Рядом с лицом появилась поднятая рука, жест этот можно было истолковать как повеление уйти то ли оператору, то ли всем нам. Камера немного отъехала от лица, на экране появились еще трубки и больничные принадлежности, ряды банок с таблетками на прикроватном столике. Бирн не произносил ни слов любви, ни даже прощания, изображение умирающего с изборожденным морщинами страдания лицом медленно темнело.

Минуты две мы сидели, глядя на пустой экран, и обдумывали последние слова Эмина Бирна, слышались только негромкое шипение телевизора, тиканье часов в коридоре, крики птиц за окнами, шелест пальмовых листьев и где-то вдали негромкий рокот волнующегося на ветру моря.

Брета пришла в движение первой.

— Оху пост, папа, — вздохнула она, поднявшись из кресла и направляясь к двери. — Прямо-таки оху пост.

— Что это значит? — недоуменно прошептал мне Алекс.

— Думаю, второе слово означает «поступок», а первое — прилагательное от слова на букву «х», — прошептала я в ответ.

Алекс посмотрел на объемистый удаляющийся зад Бреты и неодобрительно покачал головой. Я подавила улыбку. Алекс много лет прослужил судовым казначеем в торговом флоте, но я ни разу не слышала, чтобы он сквернословил или хотя бы чертыхался. Сама же… Но хватит стереотипов.

Твидлди нервно откашлялся, давая понять, что нужно перейти к более официальной части процедуры.

— Очень необычно, — начал он. — Думаю, мисс Брете Бирн нужно присутствовать? — обратился он к Твидлдуму.

— Совершенно необычно. Ей надлежит быть здесь, — ответил Твидлдум. Твидлди принялся с неловкостью перебирать бумаги. Дейрдре раздвинула шторы. Я увидела Брету, шедшую через сад к морю.

— Предлагаю устроить небольшой перерыв, — сказал Твидлдум. — Дейрдре, — обратился он к служанке, — может, вы нам принесете чаю, а мистер Дэвис, — сказал он, понимая, что не следует просить Джона о чем-то обременительном, поскольку тот по ходу просмотра пленки несколько раз выходил в коридор, — пойдет попросит мисс Бирн оказать нам любезность, вернувшись в дом.

Сидевшие перед нами потрясающие пятеро поднялись, будто солдаты по команде, и колонной по одному вышли из комнаты. Разумеется, никто не предложил остальным присоединиться к ним или осмотреть дом — они предоставили Алекса, меня и адвоката Падрига Гилхули самим себе; Твидлдум и Твидлди возились с бумагами и конвертами. Поняв, что нам нужно оставаться в библиотеке, я с облегчением поднялась с неудобного стула и, не опасаясь наступить на черепаху, поскольку Брета забрала ее с собой, потянулась и стала осматривать комнату; в застекленную дверь было видно, как Майкл Дэвис бежит трусцой в ту сторону, куда ушла младшая дочь Бирна.

Полагаю, понятно, что я занимаюсь антикварным бизнесом потому, что люблю антикварные вещи, а поскольку я уже свыклась с хаосом в библиотеке Эмина Бирна и была избавлена от неприязненных взглядов членов его семейства, это место представляло собой подлинную отраду для моих глаз и души.

По тому, что люди коллекционируют, о них можно узнать многое, и я, хотя и придерживалась своего скоропалительного вывода, что жизнь для Бирна представляла собой своего рода битву, начала видеть некую связующую нить в том, что он собрал. Через несколько минут я решила, что картины представляют собой аномалию. Очевидно, они долгое время находились в семье либо его, либо Маргарет и повешены были там, где Бирн, сидя за столом, почти не видел их.

Созерцать Бирн любил две вещи: коллекцию оружия и свои карты. Оружие, решила я, было очень древним, относящимся к определенному периоду, хотя я понятия не имела, что это за период. То есть Бирн коллекционировал оружие не вообще, а какого-то конкретного времени. Так, там не было мушкетов и пистолетов, прусских касок и военных медалей, были только мечи и наконечники копий.

Карты в этой комнате были повсюду: висели в рамках на стенах, лежали на рабочем столе, валялись на полу в виде больших атласов. Кроме того, в углу комнаты лежало несколько свитков, и я готова была держать пари, что это карты. Еще там был шкафчик с длинными неглубокими ящиками, где, возможно, тоже хранились они.

Время от времени в магазине у меня появлялись старые карты, а в это время я как раз начала искать их для нового покупателя, страстного коллекционера. Почти все карты, которые обыкновенно сейчас встречаешь, представляют собой перепечатки со старых атласов, большинство их датируется серединой или концом девятнадцатого века. В последнее время были очень модны лекарства из трав и перепечатки с ботанических атласов, цены на них поднялись, но я нашла карты, которые всегда пользуются спросом. Многие покупают их, потому что они неплохо смотрятся на обшитых панелями стенах кабинетов — я именую это искусством оформления, — но есть серьезные коллекционеры, которые ищут редкое, необычное и готовы за это платить. Особенно их восхищают те карты, которые не вырезаны из атласов, а отпечатаны или в редких случаях вычерчены на отдельных листах бумаги или ткани.