Несмотря на эту оплошность Симона, каждый, по–видимому, наслаждался прекрасной кухней и оживленной беседой.

— Сегодня после обеда я, конечно же, не отказалась бы от твоей помощи, — повторила старшая сестра.

Заметив слугу, несшего поднос с далеко не совершенными печеными ячменными пирожными, завернутыми в виноградные листья, Марфа поспешила, чтобы остановить его, не позволив поставить на стол испорченную пищу. Мария наблюдала за сестрой и слугой, которого та затолкнула обратно на кухню.

Поскольку взгляд каждого был устремлен на Иисуса, когда Он говорил, никто не заметил, как Мария тихо проскользнула в комнату и бесшумно склонилась у ног Учителя. У нее перехватило дыхание от страха, но теперь, склонившись у Его ног, знакомый мир воцарился в ее душе. Она чувствовала себя в безопасности под сенью вечных крыл Всемогущего, бесшумно молясь о том, чтобы Иисус одобрил ее поступок любви. Что думают остальные, для нее не имело значения.

Затем с нежной любовью она сломала печать с алебастрового сосуда и щедро вылила часть содержимого, драгоценное масло, на ноги Иисуса. Иисус даже не вздрогнул. Он просто сделал паузу в своей речи, улыбнулся, чтобы Мария поняла, что Он знает о ее жертвенном поступке любви, и продолжил разговор.

Когда ароматное масло стекало с ног Иисуса, капелька скатилась на кафельный пол. Осознав, что в спешке она забыла принести ткань или полотенце, чтобы равномерно растереть миро, Мария не задумываясь сняла с головы шаль, высвободив свои роскошные, густые, темные волосы. Она стала отирать ноги Иисуса, распределяя масло волосами.

Слезы благодарности и любви обильно текли по ее щекам, капали на Его ноги и смешивались с благовонием. Заметив, как ее слезы сияют на Его ногах, она вспомнила о другой своей драгоценности. Вытащив из спрятанного в одежде мешочка стеклянный сосуд для слез, она сняла с него восковую крышечку и продолжила омывать ноги Иисуса своими слезами и отирать волосами.

Мария была настолько поглощена радостью служения Иисусу, что не замечала, как это потрясло расположившихся вокруг стола гостей. Вскоре после того как она открыла алебастровый сосуд, комната наполнилась сильным ароматом дорогого, экзотического благовония. Разговор в комнате затих, сменившись напряженным бормотаньем. Даже слуги застыли в растерянности.

Теперь Мария почувствовала пронизывающие взгляды всех присутствующих. Боясь, что кто–то может попытаться запретить ей завершить начатое, она решительно встала и вылила оставшееся масло на голову Иисуса, невзирая на вздохи, выражающие потрясение и шок. Ее поступок, хотя и непреднамеренный, являлся традиционным символом среди иудеев, запечатлевающим помазание нового царя или священника.

Иуда, притворяясь негодующим, зловещим шепотом выражал свой протест сидящим рядом с ним людям:

— Какое безумное употребление ресурсов! Зачем? Это масло можно было продать более чем за триста динариев.

Затем, как бы поразмыслив и решив прикрыть собственную жадность, он добавил:

— Конечно, выручку можно было бы раздать нищим! Некоторые ученики кивнули в знак согласия. Товарищи

Иуды не знали, что в результате обильной щедрости Марии его эгоистичное сердце испытывало сильный укор.

Иисус слышал, как Его верные ученики эхом отзывались на ропот Иуды. С грустью и состраданием Он сказал им:

— Что смущаете женщину? она доброе дело сделала для Меня: ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда имеете; возлив миро сие на тело Мое, она приготовила Меня к погребению (Мф. 26:10–12).

Это явное заверение в одобрении Иисуса принесло экстатическую радость в сердце Марии. Знать, что Иисус ею доволен, было пределом ее мечтаний. Рыдающая женщина снова упала на колени и последний раз поцеловала Его ноги.

Иуда побагровел от негодования. Было очень плохо, что он сидел в конце стола, но теперь Иисус открыто упрекнул его перед товарищами. Если Иисус не оценил его мудрость и таланты, Иуда знал тех, кто оценит. После ужина он отправился к священникам, чтобы продать Спасителя мира за простое серебро.

Симон же был оскорблен не столько даром Марии, сколько ею самой. Он слишком хорошо знал о ее грязном прошлом и был шокирован тем, что Иисус позволил женщине с подобной репутацией прикасаться к Нему. Большинство религиозных вождей не позволили бы, чтобы даже тень мытаря или блудницы прикоснулась к ним на публике из страха потерять уважение людей.

Симон сжал губы и нахмурился. «Этот Человек, — подумал Симон про себя, — если бы Он был пророк, то знал бы, кто и какая женщина прикасается к Нему, ибо она грешница» (Лк. 7:39).

Иисус нарушил неловкую тишину и ответил на мысли Симона:

— Симон! Я имею нечто сказать тебе (стих 40). Симон ответил:

— Скажи, Учитель (стих 40).

— У одного заимодавца было два должника: один должен был пятьсот динариев, а другой пятьдесят, но как они не имели чем заплатить, он простил обоим. Скажи же, который из них более возлюбит его? (Стихи 41, 42).

Симон ответил:

— Думаю, тот, которому более простил (стих 43). Иисус сказал в ответ:

— Правильно ты рассудил (стих 43).

Иисус взглянул на женщину и затем снова на Симона.

— Видишь ли ты эту женщину? Я пришел в дом твой, и ты воды Мне на ноги не дал, а она слезами облила Мне ноги и волосами головы своей отерла; ты целования Мне не дал, а она, с тех пор как Я пришел, не перестает целовать у Меня ноги; ты головы Мне маслом не помазал, а она миром помазала Мне ноги. А потому сказываю тебе: прощаются грехи ее многие за то, что она возлюбила много, а кому мало прощается, тот мало любит (стихи 44—47).

В отличие от Иуды, Симон не пришел в ярость, но глаза его увлажнились от сожаления. Он так быстро забыл, сколько было прощено ему, когда Иисус исцелил его от проказы. Как только видимые проявления болезни исчезли, он быстро соскользнул на путь самоправедности, забыв, что сам был таким же великим грешником, как и Мария.

Затем, чтобы удалить всякие сомнения относительно главной цели Своей миссии, Иисус повернулся к Марии и сказал:

— Прощаются тебе грехи (стих 48).

Слова Иисуса были подобны небесной музыке для ее ушей. Мария распростерлась у Его ног в позе уничиженного поклонения, в то время как последние, затяжные капли вины и стыда испарялись в ее душе в теплом сиянии Его прощения.

Хотя Мария не обращала внимания на пронизывающие взгляды остальных гостей, она отчетливо слышала их приглушенные голоса:

— Кто это, что и грехи прощает? (Стих 49).

Но для Марии имело значение только мнение Иисуса. Она уже была удовлетворена Его одобрением, но, дабы упразднить какие–либо оставшиеся вопросы, чтобы она была принята среди Его учеников, Он добавил:

— Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память ее и о том, что она сделала (Мф. 26:13).

Затем Иисус нежно положил руку ей на голову и благословил ее:

— Вера твоя спасла тебя, иди с миром (Лк. 7:50).