— Ее приданое, — сообщил Вождь.
— Зачем приданое? У меня, слава Богу, одиннадцать миллионов. И мне не нужно…
— Традиция. Она не может перейти в твой дом с пустыми руками. Или тебе удобнее взять приданое лошадьми и рогатым скотом?
Я замахал руками: перспектива убирать навоз за черокскими коровами меня никак не прельщала.
Где-то в доме имелась неистощимая кладовка, ибо мамочка вынесла родственникам такое количество снеди, какого хватило бы на угощение всей независимой акционерной страны «Фарбен Индустри». Сестра Секвойи на время исчезла, чтобы появиться в традиционном наряде скво — но не в оленьей шкуре, а в тончайших китайских шелках. На голове у нее было что-то вроде чалмы, на шее — роскошная цепь, на запястьях — уйма браслетов. До меня не сразу доперло, что зеленые штучки на браслетах — крупные изумруды.
— Порядок, — сказал Секвойя. — Можем отправляться в путь.
— Позволено ли мне спросить — куда?
— В твой новый дом. Традиция.
— У меня нету нового дома.
— Есть. Это мой вигвам, который я дарю тебе в качестве свадебного подарка. Еще вопросы?
— Только один. Я понимаю, что ты чертовски занят и тебе не до этого, но будь добр подсказать мне, как зовут мою жену?
От моего вопроса у Вождя слегка занялось дыхание. Но он сумел взять себя в руки.
— Натома. Натома Угадай.
— Прелестное имя.
— Кстати, а как тебя-то зовут? Я имею в виду, с какого имени ты начинал свою жизнь?
— Эдуард Курзон.
— Натома Курзон. Звучит неплохо. Ладно, пошли. Нам предстоит выстрадать длительную церемонию.
По пути из Эри — новый пук традиций. Мы с Натомой сидели в машине рядышком, а ее родители за нашей спиной — как строгие стражи добродетели. Вдоль дороги выстроилась толпа соплеменников Секвойи. Взрослые приветствовали нас, а мальчишки кричали обычные свадебные непристойности — не зная языка, я угадывал смысл по тону, общему для всех народов. Когда я потянулся обвить тонкий стан Натомы своей шаловливой лапой, мамочка сзади тихо засопела, что я понял как однозначное: не сметь! Папочка хихикнул. Моя женушка по-прежнему не поднимала головы, но я заметил, как запунцовели ее скулы.
Мы выехали из резервации и быстро домчались до городского вигвама Секвойи. Вождь заглянул в прихожую и сделал очень выразительный индейский жест.
— Где, черт возьми, мои волки? — воскликнул он на двадцатке.
— Они здесь, со мной, профессор Угадай! — отозвался М'банту из глубины дома. — Мы ждем вас с огромным нетерпением.
Мы с Вождем вошли в вигвам и обнаружили, что М'банту сидит в главной комнате, а волки улеглись вокруг него и трутся носами о его бока.
— Как он умудрился, разрази его гром! — ахнул Секвойя. — Ведь это же волки-убийцы!
— Откуда мне знать. Вся его жизнь проходит рядом с животными.
— Нет ничего проще, профессор Угадай. Надо только уметь говорить на волчьем языке — и сразу станешь их неразлучным другом.
— Вы умеете говорить на звериных языках?
— Почти на всех.
Когда мы объяснили М'банту, что происходит, он пришел в восторг.
— Надеюсь, Гинь, ты окажешь мне честь быть твоим свадебным распорядителем?
Он присоединился к индейским родичам, окружившим вигвам. Что-то булькало в расставленных вокруг больших котлах, а гости пели — двигаясь по кругу, хлопая в ладоши и приплясывая. Этим однообразным действиям не было конца, но праздничное возбуждение непонятным образом нарастало.
— Готовься, Гинь, — сказал Секвойя, — к очередному брачному ритуалу. Не трусь, я подскажу, что и когда делать.
— Хорошо.
— Гинь, еще не поздно отказаться.
— Нет.
— Уверен?
— Угу.
На пороге дома родители передали мне Натому. Она взяла меня за руку. Вождь стоял за ней, а М'банту за мной. Уж не знаю, где М'банту раздобыл потребный материал, но его лицо было раскрашено белой глиной, а волосы посыпаны красной охрой. Ему недоставало лишь копья и щита.
Из брачной церемонии я ничего толком не запомнил. Помню только, что Секвойя суфлировал мне на двадцатке, а М'банту на том же языке отпускал этнографические комментарии, которые, разумеется, значительно просветили бы мой ум, не будь он в таком смятении.
По завершению торжественной круговерти папочка и мамочка сопроводили нас внутрь вигвама. Натома пребывала в тревожном волнении, пока дюжие ребята не внесли сундук с приданым и не поставили его благополучно на пол. Ее головка была понурена, и она держалась на изрядном расстоянии от меня — до тех пор, пока мы не остались одни и я не завязал крепко-накрепко тесемки полога, заменявшего дверь вигвама. Тут словно молния шарахнула. Правду говорят, что в тихом омуте черти водятся. Куда только девается застенчивость некоторых застенчивых людей при определенных обстоятельствах!
Женушка моя вскинула голову. Она улыбалась как озорная принцесса. Ей хватило двух секунд, чтобы скинуть с себя дорогие шелка. Истинная индеанка
— ни единого волоска на ее смуглом упругом теле. Она набросилась на меня как дикая кошка — нет, как дочь самого могущественного вождя в резервации Эри, которую десять лет держали на привязи и которая теперь спешит наверстать упущенное в десять секунд. Она разодрала мои одежды, повалила на спину, оседлала меня и затараторила что-то на черокском. Она массировала мне лицо своими медовыми грудками, а ее руки шарили по низу моего живота. «Э-э, да меня насилуют!» — подумалось мне. Натома изогнулась надо мной и стала проталкивать меня в свои парадные ворота. Поскольку она была девственницей, процесс оказался болезненным для нас обоих. Когда я наконец прорвался в нее, все кончилось буквально за несколько секунд. Она рассмеялась и лизнула меня по щеке. Затем проворным жестом схватила белое льняное полотенце и вытерла им нас обоих.
Я полагал, что после этого боя мы полежим спокойно и поласкаемся, но не тут-то было. Что вы хотите — традиции, обычаи и прочие ритуалы! Она вскочила, метнулась к выходу, распустила завязки полога и как была, голышом, выскочила из вигвама, размахивая окровавленным полотенцем как флагом. Она обежала вигвам, а родичи ревели от восторга. Затем на пороге появился я, и гости радостными воплями приветствовали новоиспеченного мужа. Натома торжественно вручила испачканное полотенце своей мамочке, а та благоговейно сложила его и спрятала у себя на груди. После этого Натома наконец вернулась ко мне.
На этот раз обошлось без лихорадочной спешки. Все произошло с расстановкой, вдохновенно, и мы были предельно нежны. Это больше не напоминало случку животных, но, разумеется, еще не заслуживало названия любви. Откуда ей взяться между мужчиной и женщиной, которые практически не знакомы и разговаривают на разных языках. Но мы были незнакомцами, которые волшебным образом бросились очертя голову в совместную жизнь, — с таким я не сталкивался за два столетия некоторой практики. Да, теперь до меня окончательно дошло, что я связал себя брачным обетом — и это всерьез, и это любовь с первого взгляда, которой суждено перерасти в глубокое чувство. Продукция: «Сенсационная любовная история». Сырье: брак по симпатии.
Я постоянно ощущал что-то вроде ауры — состояния, которое предшествует эпилептическому припадку. Сравнение моего тогдашнего обострения всех чувств с аурой пришло непроизвольно. Мне вспомнился один знакомый эпилептик, который умел с точностью до минуты предсказывать время своих припадков. Так что он готовил сцену загодя, подбирая публику и декорации по своему вкусу. Лежа рядом с Натомой, я думал о близости страстной любви к эпилептической ауре. Быть может, это способ любить всю Вселенную, открыться ей навстречу, отсюда и состояние спокойной взвинченности, мутящей рассудок ясности… О, если мы можем обнять в такие моменты все галактики — нам здорово повезло быть людьми!.. Мысли вихрились в моей голове, много мыслей, покуда я не уплыл за пределы думанья.
Но чертовка-девственница была тут как тут. Она затевала новый тур — и, не зная язык индейцев чероки, я был бессилен объяснить ей, что мои батарейки требуют какое-то время на перезарядку. Тогда моя женушка попробовала язык жестов. Вскоре мы весело болтали будто глухонемые — кое-как понимая друг друга. Она даже пыталась шутить и временами заливалась смехом. А я-то поначалу вообразил, что взял в жены нудновато-серьезную девушку строгих правил. Теперь стало ясно, что жизнь в резервации, опутанная множеством традиций, привела к раздвоению ее натуры