– С какими? – прищурившись, уточнил Алекс, про себя добавив: «С жуликами и подонками?».

– С шишками, – с трогательным простодушием пояснила Джинджер, и вся его злость тут же прошла.

Господи, какой же она ребенок, подумал он.

Девочка с неблагополучной судьбой, которая и во сне не могла увидать, что она будет на короткой ноге с власть имущими и что жена мэра, первая леди города, будет пить с ней аперитив и присылать открытки к Рождеству.

Пусть дите тешится, раз уж без этого у нее не получается. А сам он все чаще извинялся перед гостями и под разными предлогами запирался в кабинете, наливал себе бренди, которое прятал в ящике секретера, и смотрел по ТВ фильмы о путешествиях, задумчиво вращая рукой старинный глобус, подаренный братом на именины.

Вот если бы Джинджер его понимала… Если бы она к нему прислушивалась…, Они могли бы путешествовать вместе. Сесть на самолет и перелететь на другой конец земного шара, а после забраться туда, где их никто не найдет, высоко в горы или далеко в степь, а еще лучше – сесть на корабль и пуститься в кругосветку.

Алекс представлял, как он лежит на палубе, пристроив под голову бухту каната, и сквозь ресницы наблюдает за Джинджер. Она стоит в одном купальнике – нет, лучше без него, худенькая, босая, с распущенными волосами, держится за ванты и смотрит вдаль. На ее лице написано неземное блаженство, она растворяется в этом голубовато-золотистом свете, таком иконописном и таком земном…

Жаль, что наяву их поездки совсем не походили на эту светлую картинку. Отдых был для Джинджер продолжением светской жизни. Курорт выбирался по принципу престижности, а время распределялось между походами в ресторан, которым предшествовал тщательный выбор уместных ситуации нарядов, посещением местных достопримечательностей, о которых можно будет рассказать в светском кругу, и обсуждением недостатков местного сервиса.

В его грезах все в ней было так естественно, так просто, и не существовало рядом никого, перед кем надо держать марку, притворяться, казаться не тем, что ты есть…

Со временем Алекс перестал мечтать.

Автобус, бегающий вдоль бесконечной линии пляжей, доставил Вэла и Джинджер, немного недовольную тем, что пришлось тащиться в такую даль по жаре, к расщелине в скалах Кебрады. Здесь царило необычайное оживление.

Толпы туристов в предвкушении какого-то действа переговаривались и заваливали вопросами гида в большом мексиканском сомбреро.

Вэл заплатил несколько песо за вход и провел Джин, пытающуюся угадать, что происходит, на смотровую площадку.

Особая доля внимания приходилась на нескольких местных мужчин, которые стояли над обрывом, обмениваясь шутками, но видно было, что настроены они гораздо серьезнее, чем пытались показать.

– Это кто? – поинтересовалась Джинджер у Вэла, разглядывая подтянутые смуглые тела. Местные жиголо?

– Нет, что ты, – рассмеялся Вэл. – Это и есть клавадисты. Прыгуны.

– Как это? – не поняла она.

– Сейчас увидишь.

Вэл подвел Джинджер к краю обрыва. Она посмотрела вниз и, забыв о наличии перил, едва не вскрикнула, покрепче ухватившись за плечо своего спутника. Узкий разлом отвесно уходил вниз на многие метры, и на самой глубине неприветливой породы бурно пенилась вода, словно кипя в причудливом котле. Иногда сквозь всплески проглядывало каменистое дно – или это только казалось в пляске пенных волн? Джин как завороженная смотрела в это бурлящее чрево горы. Внезапно ей показалось, что вода в нем прибывает.

Она поделилась своим наблюдением с Вэлом, который хмыкнул и пояснил:

– Именно поэтому мы здесь и сейчас. Все самое интересное происходит во время прилива.

Это искусственно прорубленная щель – городу надо дышать. Горы превращают его в термос, здесь были бы духота и туман, если б не подобная вытяжка. В определенные часы в трубу накатывает волна, и…

Тем временем четверо мужчин по очереди помолились перед небольшим алтарем, расположенным на скале (это святилище Святой Девы Гваделупской, пояснил Вэл), и стали спускаться вниз. Джин ощутила неясное волнение – она не понимала ни слова по-испански, но воздух вокруг был так наэлектризован ожиданием, что она без слов уяснила, что все вокруг ждут чего-то из ряда вон выходящего.

Вскоре мужчины, которых Вэл назвал прыгунами, спустились и заняли место среди камней, на небольшой площадке на откосе скалы.

Они немного постояли, вглядываясь в играющую внизу бирюзовую воду, и вдруг один из них, пружинисто оттолкнувшись, подпрыгнул и, раскинув руки, полетел вниз со скалы.

Джинджер раскрыла рот в беззвучном крике и до побеления пальцев вцепилась в Вэла, почти физически чувствуя, как острые камни впиваются в тело, как если бы она была на месте этого безумца.

Туристы вокруг разразились одобрительными криками и аплодисментами. Голова ныряльщика показалась на поверхности, он довольно фыркнул и деловито поплыл к скале, чтобы подняться наверх.

– Как ты думаешь, какая там высота? – спросил Вэл, наслаждаясь впечатлением, которое произвел прыжок на чувствительную Джинджер.

– Н-не з-знаю… – пробормотала шокированная девушка.

– Двадцать метров! – торжествующе сообщил Вэл, словно самолично только что сиганул с высоты. – А у самой высокой площадки – тридцать пять.

– Да, но – как? Я была уверена, что это самоубийца и он разобьется. Это же страшно опасно!

– Да, и страшно, и опасно, – согласился Вэл. – Волна приходит всего несколько раз в день, а все остальное время прыгать просто нельзя – там слишком мелко. Прыгуны выступают в строго назначенные часы – одно шоу днем, четыре – вечером, при свете прожекторов и факелов. Это как раз то время, когда вода приходит и заполняет ущелье. Они знают, что делают. Это профессионалы, которые тренируются годами.

Джинджер во все глаза смотрела на отважных ныряльщиков. На смену испугу пришло восхищение.

– Жаль, я так перепугалась, что ничего толком не видела, – посетовала она. – Следующий раз, говоришь, только вечером?

– А это еще не конец выступления, – утешил ее Вэл. – Смотри.

Еще три прыжка Джинджер видела во всей красе, полностью теперь насладившись безупречностью движений храбрецов.

Последний, четвертый прыжок был с самой высокой площадки. Этот клавадист был самым старшим. Он дольше всех пробыл наверху перед алтарем – наверное, потому, что больше других заглядывал смерти в глаза, и ему было о чем просить Святую Деву.

Гибкое тренированное тело красиво вошло в воду, и туристы зашлись от восторга, краешком сознания представляя себя на месте героя, но понимая, что никогда не решатся это повторить.

Вэл смотрел на ныряльщика таким восторженным взором, что Джинджер не удержалась от подначки:

– Вот если у тебя карьера не задастся, переберешься в Акапулько и станешь этим… как ты сказал… Контрабандистом…

– Клавадистом. – Вэл рассмеялся. – Проще стать президентом Соединенных Штатов. А для такой профессии надо здесь родиться, вырасти и с детства тренироваться. Ты что, это же каста избранных.

– И часто они так… Прыгают? – Джинджер снова посмотрела вниз, в глубь расселины.

– Каждый день.

Джин попыталась представить себе жизнь человека, чья работа – изо дня в день прыгать с высоты на камни, едва прикрытые непостоянной изворотливой водой… И не смогла.

– Я бы хотела ощутить, каково это… Преодолеть страх и прыгнуть, почувствовать, как вода расступается, чтобы принять твое тело… И вынырнуть победителем.

Смуглые ныряльщики так впечатлили Джинджер, что она только об этом и могла размышлять. Во время обеда в ресторане отеля она думала не столько о еде, сколько об увиденном.

Даже лежа на пляже она не расслабилась и не задремала, вопреки обыкновению, а продолжала болтать, беспокойно вертясь под солнцем с боку на бок. Вэл не ожидал, что предложенное им зрелище возымеет подобное действие.

– Мне кажется, ты сегодня ночью не заснешь, – усмехнулся он, бросая со своего пляжного лежака ехидный взгляд в сторону Джинджер. – Может быть, ты просто запала на кого-то из них?