— Добрый вечер. Как вы тихо вошли. Извините за вторжение, — смущенно поднялась Томоко, но Адзисава даже не взглянул на нее, а строго сказал, обращаясь к Ёрико:

— Ты почему уроки не делаешь? Смотри, на второй год останешься!

Томоко не приходилось еще видеть у него столь сурового выражения лица. Она буквально ощутила исходившую от него ярость.

Отправив девочку в другую комнату, Адзисава обернулся к Томоко уже со своей обычной мягкой улыбкой. Но она теперь знала: та суровая маска и есть его истинное лицо.

— Извините, Томоко-сан, что заставил ждать. Пришлось немного задержаться. Сейчас я чай приготовлю.

— Не надо, давайте лучше я сама. Без вас хозяйничать я не решилась.

Томоко все еще не могла прийти в себя.

— Ну что вы, вы же у меня как дома, — возразил Адзисава, и в его словах ей послышался упрек.

«Когда же вы притворяетесь, а когда бываете самим собой?» — хотела спросить Томоко, но промолчала. Не имеет она пока права задавать ему такие вопросы.

Ужинать было еще рановато, и они стали пить чай с пирожными.

— Я, кажется, разобралась, — приступила к главному Томоко.

— Вы о махинациях в низине Каппа?

— Да. То, что рассказал вам старик, — не сплетни.

— Значит, городские заправилы действительно решили наложить на эти земли лапу?

— И не только они. Здесь замешано министерство строительства.

— Министерство!

— Нынешний министр давно связан с Ообой денежными интересами, а архитектурно-строительное управление Хасиро закуплено мэром целиком.

— Но какое отношение к дамбе может иметь министерство?

— Площадь низины примерно шестьдесят гектаров: сорок гектаров — государственные земли, сданные в аренду, а остальное — частная собственность крестьян. До 1896 года вся низина принадлежала местным жителям, но после принятия закона о речных поймах государство конфисковало львиную долю этих земель. Правда, прежние владельцы сохранили право обрабатывать свои старые наделы, но из-за ежегодных разливов реки эти плодородные земли почти не возделывались, если не считать посадок тутовых деревьев. И теперь, после завершения строительства дамбы, действие закона о речных поймах перестанет распространяться на низину. Министерство строительства издаст соответствующий указ.

— И что тогда будет?

— Тогда будут отменены все ограничения, предусмотренные законом 1896 года. Здесь можно будет вести строительство, изменять рельеф почвы — в общем, творить все что угодно.

— А кому будет принадлежать земля?

— По закону государственные угодья должны по низким ценам передаваться арендаторам, но министерство держит это в тайне от крестьян и собирается отдать участки фирме «Хэйан», которая принадлежит семейству Ооба. Эта фирма развила бешеную деятельность, перекупая у местных право на аренду государственных наделов и скупая частные участки. За квадратный метр частных земель они платят триста иен, а арендованных — и вовсе сто.

— Сколько-сколько?! Да ведь это грабеж!

— Да, грабеж. Фирма «Хэйан» истратила около пятидесяти миллионов иен, а после завершения строительства земля будет стоить не менее двадцати миллиардов.

— Двадцати миллиардов! Во сколько же раз окупятся их затраты?! — ахнул Адзисава, потрясенный гигантской цифрой.

— В четыреста. Это самый настоящий грабеж.

— И крестьяне ни о чем не подозревают?

— Фирма «Хэйан» провернула дело еще до того, как началось строительство дамбы.

— Значит, афера была задумана заранее и с ведома министерства?

— Выходит, что так. Подобные работы входят в ведение министерства строительства, а городской муниципалитет лишь осуществляет надзор и оказывает поддержку. Перед тем как отменить действие закона о речных поймах, министерство обязано известить арендаторов. Как вы думаете, стали бы они отдавать по дешевке право на землепользование, если бы знали, что в скором времени начнется строительство дамбы? Так что без пособничества министерства здесь не обошлось.

— Так-так. Значит, местным воротилам было заранее известно, что дамба будет построена, а государственные земли передадут арендаторам.

— Да. Министерство сознательно утаило от крестьян свое решение, чтобы фирма «Хэйан» могла нагреть руки.

— Но когда началось строительство, крестьяне, наверно, возмутились?

— Да, и вожаком у них был сын Косабуро Тоёхары. Но Накато кого запугали, а кому заткнули рот.

— Ну, Томоко-сан, и что же мы будем делать?

— Надо уточнить еще кое-какие детали и давать материал в газету.

— А сможете ли вы пробить такую большую статью?

— Здесь без дежурного редактора не обойтись. Они у нас тоже не все одинаковые. Если подгадать так, чтобы за утренний выпуск отвечал один человек, который чудом уцелел в редакции еще со времен отца, я думаю, мне удастся его уговорить дать мой материал, да еще на первую полосу. Утренний выпуск имеет самый большой тираж и к тому же поступает в другие города префектуры. Это будет мощный удар.

— Еще бы! Особенно если учесть, что статью даст «Вестник Хасиро»!

— У меня эта полоса прямо стоит перед глазами!

— Если мы разоблачим аферу с дамбой, искать труп Акэми станет куда легче.

— И может быть, там найдут не один труп, — горячо подхватила Томоко: возмущенная преступным сговором городской мафии с государством, она забыла все свои страхи.

— Уракава-сан, мне нужно с вами поговорить, — обратилась Томоко к заведующему отделом местных новостей. Горо Уракава сразу понял по ее тону, что разговор будет конфиденциальный.

— Ну что ж, пойдем прогуляемся, — предложил он.

Они отправились в кафе, расположенное довольно далеко от редакции.

— Здесь удобно? — спросил Уракава.

— Извините, что оторвала вас от дел.

— Ничего. Я как раз сдал колонку и сам собирался пойти выпить чашку чая.

Уракава работал в газете еще со времен Сигэёси Оти. Человек он был тихий, незаметный и только благодаря этому уцелел в той «охоте на ведьм», которую устроили в редакции новые хозяева «Вестника».

Могло показаться, что Горо Уракава полностью смирился с изменением курса газеты, ставшей верным рупором империи Ооба, но Томоко знала, что в редакторе отдела местных новостей еще теплится прежний дух. Однажды, когда они были наедине, он сказал:

— Эх, Томоко-сан, видел бы ваш отец, чем я вынужден теперь заниматься. Я бы не смог взглянуть ему в глаза. Все ребята ушли, один я остался есть этот постылый хлеб… Раньше надо было бежать отсюда, теперь уж поздно.

Уракава, несомненно, считал, что с гибелью прежней газеты и уходом старых сотрудников его жизнь как журналиста кончилась. Сил же бросить привычное дело у него не хватало. Да и куда бы он ушел, кому был бы он нужен?

— Не надо так винить себя, — сказала ему тогда Томоко. — Я ведь и сама работаю здесь и ем тот же постылый хлеб.

С того разговора между ними возникло чувство солидарности двух пленников, попавших в лапы врага. На этого человека и надеялась Томоко, говоря о возможности пробить статью.

Безусловно, Уракаве предстояло принять нелегкое решение. Скорее всего, он вылетит из газеты, но Томоко знала, что бывший соратник ее отца будет рад случаю «погибнуть с честью». Вот только удастся ли ему провести статью мимо дотошных глаз главного редактора и проверяющих?

Провинциальные газеты сдают утренний номер позднее, чем центральные. Дополнительное время они используют для самых свежих новостей, которые не успели попасть в токийские газеты. Шанс дать разоблачительную статью может представиться в тот вечер, когда дежурным редактором будет Уракава.

Когда официант подал чай, Уракава нетерпеливо спросил:

— Ну, так что за разговор?

— У меня к вам просьба.

— С удовольствием выполню ее, если смогу.

— Спасибо… — Томоко запнулась, не решаясь перейти к главному.

— Какие-нибудь неприятности? — отхлебнув чай, озабоченно спросил Уракава.

Томоко на всякий случай оглянулась по сторонам и протянула ему приготовленный ею текст статьи.