Гест вопросительно посмотрел на него и пробормотал:

— Это далеко.

— С тобой пойдет Горный Тейтр, — сказал старик, сделав знак рукой.

Только тут Гест обнаружил дикаря, тот сидел в дальнем углу, подобрав под себя ноги, и будто спал, укрывшись дремучими волосами и бородой. Один из Клеппъярновых людей вытащил его на свет, хёвдинг снял с него путы, предложил сесть. Тейтр, растирая запястья и щиколотки, алчно поглядывал на еду, и Торстейн жестом разрешил ему угоститься. Остальные молча, с интересом наблюдали за дикарем.

— Тейтр пойдет с тобой к Восточному побережью и в награду за это останется жив, — сказал Клеппъярн. — Хельги и его возьмет на корабль, коли он захочет уехать. — Он перевел взгляд на Тейтра, и тот, смекнувши, что речь о нем, согласно кивнул. — Но если Тейтр придет один, — продолжал Клеппъярн, пристально глядя на жующего дикаря, — Хельги его убьет. Если же не явится ни один из вас, Хельги пошлет сюда гонца, предупредит меня, и тогда Тейтру не сыскать надежного убежища нигде в Исландии.

Тейтр опять кивнул, высматривая, чем бы запить еду.

— Хельги доставит вас в Трандхейм, — снова заговорил старик, теперь уже глядя на Геста. — Корабль норвежский, однако на борту много исландцев, так что будьте осторожны, не болтайте лишнего. В Трандхейме Хельги передаст вас Эйстейну сыну Эйда, дружиннику ярла Эйрика,[20] он скажет, что вам делать дальше, ведь и в Норвегии тебе грозит опасность.

Клеппъярн отхлебнул из кружки, призадумался, потом добавил:

— Как говорил Торстейн, Снорри заявится сюда не раньше чем проиграет дело на альтинге, но уж тогда заявится непременно. Однако мы полагаем, что произойдет это ближе к осени.

Ныне всем известно, что Гест находится здесь, — для того мы и позволили ему зимой, точно барашку молоденькому, гулять по округе, — и пускай по-прежнему так и думают. Только по прошествии двух недель лета Иллуги, народ из этой усадьбы и я начнем прилюдно говорить, что Геста тут уже нет. Позже-то этого срока мало какой корабль отплывает из Исландии.

Клеппъярн замолчал, взглянул на Торстейна. Тот коротко вздохнул, встал и вышел куда-то вместе с Хельгой, а вернувшись, вручил Гесту кожаный кошелек.

— Ночами теперь светло, — сказал он. — Нынче, однако, пал туман. И вы прямо сейчас отправитесь с Иллуги в Гильсбакки. Я дам вам коней, но их вы оставите у Иллуги и дальше пойдете пешком. Иллуги снабдит вас съестными припасами. А коли еще что потребуется, добывайте в горах, в поселки-то вам спускаться нельзя, ни под каким видом. Держитесь меж ледников.

Хельга дала Гесту мешок с одеждой и одеялами. Он пристально смотрел на них на всех, хотел было сказать, что тяжеленько им сбагрить его с рук, хлопот многовато, да язык не повернулся, вдобавок он был готов к такому повороту, хоть и не отдавал себе в этом отчета. И понимал, почему здесь нет ни Гуннара, ни Свейна, ни Аслауг.

Он поклонился и поблагодарил.

Хельга сказала, что благодарить тут не за что, попрошайки и те не благодарят. Она тоже вручила ему кошелек с несколькими марками[21] серебра и браслетом, сплетенным из серебряной проволоки. Гест опять поблагодарил. Хельга коротко рассмеялась.

Челядинцы пошли седлать коней. А Торстейн, протянув Гесту боевой топор с окованной серебром рукоятью, торжественно произнес, что это прощальный и заслуженный дар, пожелал ему доброго пути и прибавил:

— Но в Исландию не возвращайся.

Тейтра тоже снабдили одеждой и одеялами, только оружия не дали. Хельга расцеловала Геста в обе щеки. А Гест сказал, что напоследок в Йорве ему казалось, будто все его родичи умерли, теперь же он знает: они живы. Потом попросил их позаботиться об Аслауг, сел на коня и поехал было прочь. Но тотчас остановился и спешился.

— Нет, этак не годится.

Он отдал поводья Торстейну, прошел в женскую светелку, прямиком туда, где вместе с Ревной помещалась Аслауг, тихонько разбудил сестру и спросил, сумеет ли она сохранить тайну.

— Я всегда умела хранить секреты. — Аслауг села на постели.

Гест шепотом рассказал ей про план бегства и про предстоящую продажу Йорвы, которая обеспечит ей какое-никакое приданое, а под конец прибавил, что не мог уехать, не сообщив сестре об этом.

— Что ж, теперь ты можешь ехать, — спокойно сказала она, положив руку ему на плечо.

— Да. — Гест выпрямился. — Но я вернусь.

На это она не ответила, только с улыбкой обронила:

— Ты сильный.

— Ты тоже. — Гест провел пальцами по шраму у нее на лбу и вышел вон.

Всю ночь лил дождь. До Гильсбакки они добрались только утром, и Геста ни на миг не оставляло ощущение, будто едут они не в ту сторону, а вдобавок будто они не одни, будто рядом находится какое-то диковинное незримое существо; на придачу он не успел перед отъездом выполнить решение, которое принял, как только понял, что его отошлют прочь из Бё: обойти всю усадьбу, все осмотреть и запомнить, покинуть Бё не так, как покинул Йорву, сохранить в памяти эту большую усадьбу, дома, лица и голоса, ведь ему было там хорошо, пусть даже росту ни на дюйм не прибавилось, и он решил непременно запоминать все хорошее — теплые руки матери и голос отца, заботливость Хельги и трагическую решимость Торстейна, — иначе не стать ему таким сильным, каким видит его Аслауг.

Обитатели Гильсбакки уже разошлись по своим делам. Иллуги запер Геста и Тейтра в овчарне на неогороженном участке, приказав сидеть днем тише воды ниже травы. Гест сразу уснул, и грезилась ему текучая вода. Проснувшись, они с Тейтром не разговаривали. Тейтр даже не смотрел на него, неподвижно сидел на своих одеялах, прислонясь к стене и завесив глаза кудлатой гривой. Поздно вечером пришел Иллуги, принес еду. Когда они закусили, Иллуги вывел их из овчарни к ручью по-над усадьбой, там их ждали мешки с припасами и кой-какое оружие.

От Иллуги Гест тоже получил подарки — топор и меч в искусных ножнах, а еще серебряный крест, хотя Иллуги крещения не принимал.

— Ростом ты не вышел, — сказал он с бесшабашной усмешкой. — Однако ж совершил большое дело. И кто знает, может, помимо отваги, тебе и что другое понадобится.

Гест поблагодарил.

Они распрощались и зашагали прочь, сперва вдоль ручья, пока он не исчез в расщелине, обогнули всхолмье, очутились в мрачном ущелье, которое указал Иллуги — там, дескать, их из домов не увидят, — и двинулись вверх, на Хастапи. Когда перевалили через последний гребень, солнце поднялось над горами, ударило в белые стены ледника Лангайёкуль. Гест сказал, что пора отдохнуть, сел и сам поделил съестное, но позволил Тейтру выбрать. Тот прикинул на глаз, какая из порций побольше, забрал ее и сел, прислонясь к валуну.

— Меж ледниками мы не пойдем, — вдруг сказал он.

Гест впервые по-настоящему услышал его голос, низкий, грубый, но на удивление ясный, при этакой звериной наружности, и вновь ему почудилось, будто рядом есть кто-то еще.

— Пора для этого слишком ранняя, — спокойно продолжал Тейтр. — Мы пройдем севернее ледников, через плоскогорье Арнарватнсхейди, через долины Скагафьярдара, пересечем лавовые поля Храун и южнее переправимся через Лагарфльот.

— Как скажешь, — пробормотал Гест. Никогда в жизни ему не было так одиноко.

Тейтр взглянул на него, едва ли не с любопытством, и расплылся в усмешке. От смущения Гест невольно опустил глаза. Оба молча ели, а солнце между тем поднялось над льдами, засверкало на водах фьорда. Туман мало-помалу растаял, и перед ними открылись боргарфьярдарские долины, словно пухлый зеленый мешок меж черно-белыми кряжами гор и лазурным морем на горизонте.

— Надо спуститься пониже, — сказал Тейтр, будто, глядя на эти земли, которые им суждено покинуть, набрел на нежданную мысль. — Здесь-то, наверху, только лед да камень.

— Как скажешь, — повторил Гест.