Прошу, выслушай, молил он. Прошу, дай мне шанс. Не заставляй меня делать это. Боже, я не хочу этого делать.

- Ты говоришь, будто это так легко, - ответила она тоскливо. - Но мы слишком разные.

- Это нелегко, - признал он, - но я знаю, что мы пройдем через это, если ты дашь мне шанс. Ты говоришь, что мне нельзя доверять, но выгляни из своего мирка и оглянись. За прошлые пару недель ты только и делала, что убегала, ты была намерена скрывать от меня ребенка и вырастить его сама, не говоря мне ни слова. Затем, когда я попытался облегчить твое финансовое положение, ты пригрозила абортом. - Она скривилась, но он был неумолим. - Кому же из нас нельзя доверять?

- Я просто… просто сделала то, что должна была сделать.

- Я знаю.

- Уходи, Виктор. Все, что у тебя есть - это слова. И они не изменят того, что случилось. Оставь меня в покое. - Она придала голосу твердость. - Оставь меня в покое или пожалеешь.

Она ждала, что он отступит, уйдет. Долго же ей пришлось бы ждать.

Боже, помоги мне. Помоги сделать это.

- Ты доказала, что ты готова пойти на все, лишь бы оказаться от меня подальше, даже угрожала убийством своего ребенка. И именно поэтому ты выйдешь за меня замуж.

- Я не…

Ее блеф оказался ключом к ситуации. Он ни на минуту не поверил, что она сделает аборт, но она должна была думать, что он поверил. В каком-то смысле, она оказала ему услугу.

- Я обнаружил записи о твоем приговоре, - сказал он, открывая первую карту в раскладе.

- Моем… что? - ее глаза расширились от страха: она поняла.

- О твоем условном сроке, - объяснил он терпеливо. - Хорошо, что тебе было всего пятнадцать, а то посадили бы надолго.

- Но ведь это скрытая информация. Они…

- Скрытая - не значит уничтоженная.

- Но я этого не делала!

- Нет? - в его голосе сквозило вежливое любопытство, не больше. Она не могла этого вынести.

- Слушай. Ты должен меня выслушать. Отец в моей последней приемной семье был слишком заинтересован во мне, понятно? Поэтому я сбежала и попала в дурную компанию с другими детьми.

- Только это были не дети, верно?

- Нет, от восемнадцати и старше. Но они приняли меня и не приставали ко мне, пытаясь заняться сексом, понимаешь? Мне было куда пойти, с кем поговорить. Я не знала, чем они занимались, пока они не рассказали мне об ограблениях и не показали украденные драгоценности и бумажники. Я ушла той же ночью, но никому не сказала, чем они занимались. Так что они продолжили заниматься своим дурным ремеслом.

- И одна из жертв погибла.

Она кивнула.

- Да. Дженни Хильдегаард, тридцать семь лет, жена и мать. Она боролась изо всех сил, не желая отдавать свое обручальное кольцо. И они ее за это убили.

- И тебя забрали вместе с ними.

- Они сказали полиции, что я знала обо всем с самого начала, хотя это было не так. И они сказали, что я ничего не сделала - а это было правдой. Виктор, мне было пятнадцать! Все, чего я хотела - просто уйти от них. Я думала, этого будет достаточно.

- Таким образом тебя прижали как сообщника.

- Да.

- Но не посадили.

- Нет. Дали условный срок. Судья пожалела меня. И она обещала скрыть записи о приговоре, когда я вырасту.

Ему хотелось обнять ее, сказать, что все в порядке, что она была просто ребенком и сделала все, что могла. Что она не была виновата в смерти миссис Хильдегаард, это вина тех грязных подонков. Но он не мог этого сделать. Ему придется причинить ей боль, и он ждал этого с таким ужасом, которого никогда раньше не испытывал.

- Что ж. Как мило. Соучастница в убийстве будет воспитывать моего ребенка.

Она даже не защищалась. Просто выглядела убитой.

- Вот что, Эшли. Ты станешь моей женой, или я пойду к судье и объясню, что я сильно переживаю за судьбу моего нерожденного ребенка. У тебя есть привод, и ты все еще выбираешь себе странных друзей. Я уверен, что доктор Лангенфельд из Карлсона-Муша подтвердит мои слова. Он также подтвердит, что ты постоянно оказываешь разрушительное влияние на психику его пациентов. Как бы ты его не ненавидела, он - уважаемый психиатр, и он у меня в долгу - на пятьсот тысяч, кстати говоря. А судьи не любят работающих матерей – на случай, если ты не смотришь новости. Они ненавидят мам, которые сдают ребенка в садик на пятьдесят часов в неделю. Когда родится ребенок, мне, скорее всего, дадут полную опеку. Даже если нет, у меня достаточно средств, чтобы судиться на протяжении многих лет. Ты быстро разоришься, оплачивая адвокатов.

- Ты… ты говорил, что неважно… что моя тайна не имеет значения.

Он заставил себя пожать плечами.

- Я передумал.

- Вот как ты обращаешься с той, которую, как заявляешь, любишь? - прошептала она.

- Ты не оставляешь мне выбора, - признался он откровенно. - Как поступим, Эшли?

- Сюприз, Виктор. - Немного огня в голосе, что было, несомненно, лучше, чем тон побитой собаки ранее. Он почти улыбнулся от облегчения. - Ответ тот же - нет.

- Плохое решение, Эш. В тебе говорит гордыня. Если выйдешь за меня, у ребенка будет все самое лучшее. В противном случае, ты лишь зря потратишь первые годы его жизни, судясь со мной, и работая по шестьдесят часов в неделю в журнале, чтобы оплатить адвокатов. А когда я выиграю - а я выиграю - ты вообще не сможешь с ним видеться иначе, как на моих условиях. Это, конечно, если предположить, что судья вообще позволит тебе визиты к ребенку. Которые, возможно, сначала будут проходить под наблюдением.

Она ухватилась за стол, ее лицо побледнело, а Вик засунул руки в карманы, иначе он бы обнял ее, взял свои слова обратно, согласился на ее условия, пообещал никогда не видеть ее и ребенка снова, только бы она перестала чувствовать себя такой преданной и испуганной.

- Еще один довод в пользу того, что я прав, делая это, Эш. Ты принимаешь решение, не взяв в расчет интересы ребенка. Ты отказываешь мне, чтобы сохранить лицо, и ради чего?

- Да что же это будет за брак такой? - шокированно прошептала она. - Ты же принуждаешь меня к нему шантажом.

- А ты не оставила мне иного выбора. Я могу быть хорошим мужем и хорошим отцом, но ты должна дать мне шанс доказать это. А ты не даешь. Вот так мы и пришли к этому. Мне жаль.

Самое ужасное, что она слышала искреннее сожаление в его голосе. Он, возможно, думал, что поступает правильно, злобный идиот. Его слова грохотали в ее голове, и она держалась за край стола, пытаясь не рухнуть перед ним в обморок… снова. Она пыталась найти выход из того угла, в который ее загнали, но ничего не видела.

Виктор смотрел, как она пытается принять решение. Она выглядела ужасно, но если бы она начала падать - он бы поймал ее, не дав опуститься на пол. Он ненавидел все это, но не солгал в одном: он по-настоящему верил, что другого выхода не было. Какая ирония: ведь он не поверил в блеф Эшли, но видел, что она не сомневалась в его словах. Ей даже в голову не пришло обвинить его во лжи, что с одной стороны, играло ему на руку, а с другой - огорчало. Она и, правда, верила, что он смог бы совершить по отношению к ней такую чудовищную несправедливость. Ни на секунду не усомнилась. И это как ничто другое доказывало, насколько изменились их отношения.

- Ладно.

Ее голос был так тих, что он едва расслышал.

- Я сказала, что согласна. Я выйду за тебя.

Чувство триумфа угасло, когда он увидел, как Эшли медленно осела на пол, закрыв лицо руками, и зарыдала, будто только что продала душу дьяволу. Виктор смотрел на нее в ужасе, и сделал шаг вперед. Даже не подняв головы, девушка закричала, чтобы он убирался, уходил, просто оставил ее в покое и валил к чертовой матери, так что он медленно развернулся и вышел.

Он не мог успокоить ее в этот раз - ведь он и был причиной ее страданий. Смотреть на это он тоже не мог. Поэтому он ушел, и когда он подошел к своей машине, его трясло. В этот момент Виктор поклялся, что никогда, ни единого раза Эшли не пожалеет, что вышла за него замуж. Он будет обращаться с ней, как с королевой, чего бы она ни пожелала, навеки. Когда-нибудь она скажет ему, что рада, что вышла за него замуж. Возможно, даже признается в любви. И тогда Вик объяснит ей, что он солгал, это был просто жестокий трюк, чтобы она дала ему еще один шанс. Он извинится настолько горячо, насколько способен, и пообещает никогда больше так не делать.