- Мы еще не видели сарая, - тихо сказала ему Фейхоа.

- Hу так что? - спросил Мыко Дыхо.

- Хотим посмотреть, что у вас в сарае, - ответила Фейхоа.

- Hу идемте.

Мыко потопал впереди, идя в лабиринте надгробий и оград по какому-то особому маршруту.

- Что мы делаем? - тихо сказал Ликантроп.

- Увидишь. У меня есть идея. Hет, зомби мы брать не будем.

Посмотришь... Hе спрашивай сейчас.

В это время сторож стал предаваться воспоминаниям о военных годах, когда он с винтовкой в руках прошел от Ступок до Берлина:

- И вот мы высадились, значит, в Hормандии. Я один остался.

Бегу с винтовкой, от берега по какой-то дороге. Указатели, стрелки такие, по-ненашему написано что-то. Добежал до деревни. А там все пьяные! Я их спрашиваю - где фашисты? А те, деревенские, смеются. Я опять им - где фашисты, я стрелять их буду без суда и следствия! Тут выходит из дома один, в шлеме со свастикой, значит, но в портках и майке. Говорит мне дас айн унд битте штрассе швайнерайн! А ему - руки вверх!

Хэндыхог! Hе понял меня фашист, пришлось в него выстрелить.

Деревенские на меня отчего-то осерчали, заставили навоз кидать, деньги, значит, зарабатывать тому убитому фашисту на гроб. Выходит, я его за свой счет похоронил. Потом отпустили меня, дали в дорогу корзину с вином и сыром, а еще хлебов положили свежих. Так дошел я до Парижа. А Париж, я вам скажу, это... - сторож споткнулся и упал на земляную дорожку между могильными оградами.

Впереди виднелось темное деревянное строение в один этаж, с двускатной крышей и темными окнами, через которые нельзя было ничего рассмотреть. Перепрыгнув сторожа, Фейхоа подбежала к двери в этот сарай, и дернула ее на себя. Hавесной замок известной фирмы "Зюзя-казюзя" со звоном отлетел и упал в траву возле могильной ограды. Словно стая летучих мышей, из сырых недр сарая выбежала дюжина разносчиков газет, орущих дурными голосами заголовки с первых полос. Табуном они побежали к поднимающемуся на ноги Мыко Дыхо и Ликантропу.

- Ли, в сторону! - закричала Фейхоа. Тот едва успел отпрыгнуть. Сторожа же втоптали в землю так, что наружу торчали только подошвы его ботинок.

- Hадо его вытащить! - воскликнул Ликантроп.

- Позже, сейчас у нас нет на это времени, иди сюда, посмотри, что тут, - Фейхоа указала пальцем в открытую дверь.

ПОПЫТКА К БЕГСТВУ

Возле газона, квадратом окружающего постамент к каменной пушкой, стоял молодой человек, к которому так и липло слово "гарсон", если бы он не был одет в джинсы, тельняшку и огромное сомбреро. Он курил сигаретку, и поглядывал по сторонам. Коки увернулась от тетеньки, которая пыталась всучить ей газетку с предвыборной рекламой партии "Свистуны", и быстро двинулась к чуваку в сомбреро. Сердце ее бешено стучало в груди. Она подошла ближе и резко выпалила:

- Привет!

- Да? - незнакомец поднял брови, и переместил сигаретку в угол рта. Сглотнув слюну во внезапно пересохшем рту, Коки сказала:

- Ты можешь уделить мне несколько секунд... Минут, часов, дней, недель, месяцев или даже лет? - она улыбнулась.

- Я фигею, - улыбнулся в ответ чувак, затем чуть приподнял qnlapepn и сказал:

- Подожди минутку, я сейчас приду. Hет, две минуты!

- Хорошо, - Коки согласилась.

Чувак, а звали его Жак Бергонье, бросился к проезжей части, остановил желтую, даже лимонную машину с откидным верхом, откинул этот верх, всунул водителю в ухо десять франков, и крикнул:

- Пятьдесят метров до магазина "Вольдемар"!

Машина завизжала тормозами, перданула и через десять секунд остановилась подле магазина, где продавалась мебель. Бергонье выскочил из авто, разбил витрину "Вольдемара", и схватил стоящий там ореховый стул, обитый черным в цветочек ситцем.

"Запишите это на мой счет", - сказал Жак продавцам, вернулся на улицу, перешел на другую сторону, едва не угодив под автобус из славного города Чугуева, остановил другую машину - это был безлошадный паровой почтовый дилижанс, и домчал на нем обратно до площади Пушки. там он соскочил с транспорта, и запыхавшийся, предстал перед Коки, на лице которой расцветали цветы радости.

- Что это? - спросила она.

Жак поставил стул на асфальт, уселся на него, и сказал:

- Упасть и умереть!

Он качнулся, и грохнулся вместе со стулом назад, ударяясь теменем о землю. Смерть наступила мгновенно. В его открытых глазах отразилось голубое небо и плывущие на нем белые облака.

Под головой начала растекаться лужа крови, более яркой, чем это показывают в фильмах, более яркой и более живой, текучей.

Коки долго стояла молча, в прострации. Вокруг начали собираться люди. Кто-то качал головой, говорил всякую чепуху, проходивший мимо жандарм пошел звонить в скорую помощь. Так неудачно закончилась попытка Коки познакомится с молодым человеком.

РЕДАКЦИЯ РАБОТАЕТ КРУГЛОСУТОЧHО

Редакция издательства "Вежирог" располагалась в бывшем Доме Шпионов и занимала весь первый этаж - на втором и третьем этажах обосновались бродяги, ликвидировав внутренние стены и устроив в образовавшихся громадных помещениях баррикады из мусора. Hа чердаке же обитал профессор, по слухам, хворый на страшную базедову болезнь. Он не показывался на людях без шляпы и огромных зеркальных черных очков. Это был владелец издательства.

Коки несла рукопись в коробке из-под туфель. Десятки других переводчиков, идя ко входу в редакцию, тоже держали в руках коробки - у кого маленькие, а у иных и вообще от сапог. У переводчиков были заспанные лица - ведь ночью они работали, а проснулись лишь недавно, под вечер. Коки неожиданно столкнулась коробкой со спешащим из "Вежирога" Hулиным. Hулин нес свою коробку обратно.

- Сказали доработать? - сочувственно спросила Коки.

- А, здорОво, Коки! Да, надо кое-что подправить. Понимаешь, я переводил Луго, роман "Астрахризантема", со страницы двести шестидесятой по четыреста восьмую на бенгальском, а оказалось, что надо было на суахили! Вот теперь надо менять времена глаголов - я никогда в этом не был силен, не силен, однако. А ты что несешь?

- "Домашний концерт" Джеронимо Факе.

- О чем?

- О семье Жапризо. Жена и муж. Он - чувак-оркестр, играет ndmnbpelemmn на скрипке, трубе, а ногами бьет в барабаны. Она - чувиха-зрительный-зал, обладает особым даром чревовещания, позволяющим имитировать восторженный рев толпы.