— Вы кого ищете? — спросила пожилая женщина, — конечно, учительница и, конечно, математичка, что Петельников определил по какой-то геометрической строгости лица.

— Директора или завуча…

— Обе в роно.

— Пожалуй, мне нужны классные руководители восьмых, — отмел он все другие классы. — Я из милиции.

— Пойдемте в кабинет…

Они оказались, видимо, в учительской, в уютном уголке под портретом Макаренко, в низких мягких креслицах вокруг журнального столика — только кофе не хватало. Петельников не то чтобы развалился, но сел вольготно, коли выпало редкое время отдохнуть в мягкой мебели. Да и разговор предстоял сложный. Но трое классных руководительниц — та, которая его привела, еще одна пожилая и третья, лет тридцати, — не сели, а полуприсели, как на жердочки, готовые сорваться и бежать. И он вспомнил, что у них всего лишь десятиминутная перемена.

— Что случилось? — спросила первая, приготовившись к дурной вести и заранее опечалившись.

Петельников не любил рассказывать о преступнике до конца следствия; тем более об этом, о непонятном и еще не пойманном.

— Потом доложу, хорошо? Мне сперва надо отыскать парнишку, в чем надеюсь на вашу помощь.

Вторая учительница, чуть сонная и думающая вроде бы о своем, вздохнула:

— Как что, так к нам.

— Естественно: восьмилетка, — ответила молодая.

— Почему естественно? — заинтересовался Петельников.

— Небольшой процент способных ребят идет в среднюю школу и потом в вузы. А остальные — в ПТУ, девушки — в педагогические и медицинские училища.

— Не понимаю.

— Что вы не понимаете?

Молодая учительница смотрела на него строго, как на опоздавшего. И Петельников подумал, что лицом она перестрожила обеих пожилых, и он тут же отобрал у первой преподавание математики и отдал молодой.

— Способные идут к машинам, а неспособные к людям?

— Теперь я вас не понимаю, — удивилась молодая тому, что не понимает, но строгости не убавила.

— Простите мое педагогическое невежество, — улыбнулся Петельников, скрадывая это невежество. — Серьезные и способные ребята идут в технические вузы, чтобы потом иметь дело с машинами. Неспособные же идут в медицинские, в педучилища, чтобы потом работать с детьми, с людьми. А не надо ли наоборот? Я всегда думал, что работа с людьми требует побольше способностей, чем работа с машинами.

Изредка к ним в уголовный розыск попадали эти неспособные, непоступившие, непрошедшие… В них поражала уверенность, что познание человеческой души не требует никаких талантов. Чуть поработав, эти ребята обидчиво исчезали в море народного хозяйства. Впрочем, и не всякому способному поддавалась их работа. Как-то пришел в розыск скорый парень, безуспешно поступавший на физический факультет. Все знал, в электронике разбирался, эксперта мог поправить… Считал себя неудачником, поскольку губил в милиции свои таланты. И на людей — на преступников и свидетелей, на потерпевших и других разных граждан — душевных сил не тратил, как на объекты второстепенные и примитивные, стоящие после всяких компьютеров и ЭВМ. Петельников выжил его на завод, поближе к машинам.

— Скоро звонок, — пресекла вторая начавшийся было разговор.

— Товарищи, я ищу подростка выше среднего роста.

Учителя переглянулись. Петельников закончил фразу точкой, и они ждали продолжения.

Но примет было так мало, что он их подсознательно экономил, заставляя учителей обдумывать каждую.

— Половина восьмиклассников выше среднего роста, — сказала первая, сочувственно улыбнувшись.

— Он узкоплеч.

Классные руководительницы вновь переглянулись и не ответили. Петельников понял их: вторая половина восьмиклассников узкоплеча. И все-таки он надеялся изобразить хотя бы размытый образ.

— Ходит в светлом длинном плаще.

— Ну, это надо проверять одежду каждого. — Теперь молодая учительница глянула на него, как на ученика, пришедшего на экзамен неподготовленным.

— По-моему, теперь ребята в плащах и не ходят, — зевнула вторая.

— Он, видимо, неуравновешен и склонен к фантазиям.

— Видите ли, все подростки… — начало было молодая и не кончила, посчитав разговор никчемным.

— Он любит клубничное варенье.

— Я люблю клубничное варенье, — призналась первая, уже развеселясь.

Тогда Петельников сказал главное, ради чего и пришел:

— Мне нужен ученик, который пропустил уроки пятнадцатого, семнадцатого, девятнадцатого, двадцать второго и двадцать третьего октября.

— Это Саша Вязьметинов, — удивилась молодая учительница, сразу простив взглядом Петельникова.

Вязьметинова сняли с последнего урока.

Они разделись. Парень скинул синюю куртку с десятком ненужных молний. Это был не допрос, который еще предстоял у следователя, поэтому Петельников сел подальше от официального стола, в полумягкое креслице, и кивнул подростку на соседнее, рядом. Вязьметинов опустился в него свободно и, как показалось оперативнику, с едва заметным вежливым кивком. Петельников улыбнулся: галантные пошли воришки.

Черные и густые волосы казались нахлобученными или париком, налезавшим на шею, на уши и на брови. Темные глаза ждали его вопросов. Загорелое узкое лицо было так спокойно, что по задворкам петельниковского сознания пробежала всполошенная мысль: он ли, тот ли?

— Красивая фамилия — Вязьметинов. Как Вяземский.

— Нормальная.

— Тебе уже пятнадцать… Второгодник?

— Год не учился, в пятом ногу сломал.

Петельников решил сбросить официальность уже проверенным способом: как-то рассеянно зевнул, вздохнул, буркнул, вытянул ноги, уселся поудобнее и глянул на подростка добродушно, как на приятеля, невесть откуда взявшегося. Темные глаза парня оживились: что дальше?

— Ну, помолчим?

— А что мне говорить? — вежливо поинтересовался школьник.

— Почему не спрашиваешь?

— О чем?

— Тебя же не в кино пригласили, не в гости и не на концерт рок-музыки — в милицию доставили.

— Вы сами скажите…

— А у тебя вопросов нет?

Вязьметинов не то чтобы задумался, а умолк выжидательно, что-то решая. Его темные глаза спокойно и, пожалуй, смело изучали оперативника. Петельников нетерпеливо шевельнулся, удивляясь этой смелости: вор должен бояться милиции, вор таки обязан бояться наказания.

— Есть вопрос…

— Давай, отвечу.

— Как вы меня нашли?

Петельников улыбнулся, может быть, чуть скованнее, чем хотелось бы, ибо пробовал скрыть облегченную радость: коли человек спрашивал, как его нашли, то знал, что его ищут. Считай, признался. Впрочем, он не помнил, чтобы подростки запирались долго и нагло.

— По варенью.

— Как… по варенью?

— Варенье у бабуси съел?

— Треть банки.

— Не треть, а половину.

— Нет, треть, — уперся Вязьметинов.

— Вот и наследил.

— Я в перчатках ел.

— Видимо, перемазался, — продолжал шутить оперативник.

Взгляд парня потух, и лицо скучнело на глазах. Петельников тихо всполошился. Ему, капитану и старшему оперуполномоченному, десять лет проработавшему в уголовном розыске, все известно, как в шахматах; для него это были заурядные кражи с вором, потерпевшими, материальным ущербом… Потому что он знал законы и накопил опыт, а главное — потому что он был взрослым. Конечно, парень умом понимал, что совершает преступление. Но для него это были не только квартирные кражи — были отмычки, перчатки, серый маскировочный плащ, мешок на лицо; были долгие прикидки и расчеты, подсмотренные в детективных фильмах; была жуткая работа, преодоление страха, тайна… Оказалось, его поймали при помощи клубничного варенья.

И Петельников испугался, что парень замкнется, еще не начав говорить.

— Тебя, Саша, вычислили, — серьезно заверил Петельников, впервые назвав его по имени.

— Вы?

— Разве человеку это под силу… Компьютер.

— На каком языке программа у компьютера?