Сам Андреа уже, вероятно, был внизу. Внезапно перед Джойс открылась довольно крутая лестница с полуосыпавшимися ступеньками. Голова пошла кругом от одного ее вида, она отвернулась и… глазам своим не поверила: в левом коридоре, там, где ее фонарь светил наиболее ярко, под толстым слоем пыли угадывались изображения. Ноги сами собой повернули туда. Снизу из правого коридора доносились удаляющиеся голоса, но Джойс настолько увлеклась своим открытием, что уже не слышала их. Она лишь слегка прикоснулась к одному из округлых наростов на стене, и тот с шумом осыпался к ее ногам, оголяя поверхность плиты, испещренную надписями и рисунками. Рука потянулась к фотоаппарату, а глаза уже выбирали наиболее удобный ракурс для съемки. Еще движение — и отвалился другой нарост-волдырь, а за ним третий и четвертый. Поднялась пыль, стало тяжело дышать, защипало глаза, из ноздрей потекло. Джойс, заслонившись полой рубашки, закашляла, пытаясь глотнуть воздуха, но ее окружал тяжелый сизый туман, который при вдохе начинал жечь горло. Волдыри дальше пошли отваливаться сами собой и не только на стенах, но и на потолке. Гул удалялся в глубь земли, кругом все дрожало, и последнее, что увидела Джойс, теряя сознание, были бесчисленные рисунки, открывшиеся впереди насколько хватало света фонаря.

Когда она пришла в себя, пыль уже осела. Джойс лежала на каменном полу, засыпанная чем-то, очень напоминающим штукатурку в старых домах. Голова болела жутко, но, ощупав ее пальцами, Джойс убедилась, что сотрясения у нее нет, нигде ни шишек, ни ссадин. Значит, это был простой обморок от удушья. Нос заложило полностью, как при насморке, каждый вздох причинял боль. Приподнявшись, Джойс закашляла, закрывая рот ладонью, чтобы не дай бог не разогнать летучую серую массу, которая, напоминая пепел, теперь покрывала здесь все. Когда она после этого случайно посмотрела на свою ладонь, то чуть не вскрикнула от неожиданности. Рука была словно в грязи. Фонарь! Где фонарь? Джойс только сейчас поняла, что если она еще вообще видит в этом подземелье, то лишь благодаря свету фонаря. Он лежал рядом, под кусками этой серой трухи, и испускал слабое свечение, потому что стекло потемнело от осевшей на него пыли. Джойс поднесла руку к тусклому лучу: кровь. Теперь сомнений не было. Темная как смола кровь, перемешанная с серой дрянью. И вдруг… Эта мысль поразила Джойс как гром среди ясного неба. Где остальные? Она так засмотрелась на рисунки, что позабыла о них. Позвать? Но на ум пришел запрет Мартелли — нельзя, может произойти обвал. Джойс повернулась и второй раз за последние десять минут чуть не закричала. Коридор, ведущий назад к развилке, был завален. Она отрезана. А что с остальными? Может, обвал накрыл их? Хотя нет, скорее всего обвалился только левый коридор, куда зашла Джойс. Он с самого начала выглядел непрочным, а вот правый внушал доверие. А археологи прошли дальше, не остались у развилки. Значит, с ними должно быть все в порядке.

Джойс вытащила фонарь и, стряхнув с него пыль, огляделась. Фантастика! Рисунки не пострадали совершенно, обвалилось самое начало коридора, где их еще не было. Джойс осветила пол, вот и фотоаппарат. Кожаный чехол защитил механизм от повреждений, и техника отозвалась исправным жужжанием на нажатие кнопки, дисплей засветился приятным голубым сиянием. Джойс нащупала в карманах мини-кассеты и попробовала вставить одну из них. Хоть бы работала! Ура! На дисплее загорелась надпись, извещающая о количестве свободного места на диске. Отлично, значит, можно отснять все. Но тут Джойс остановилась. Ее наверняка будут искать, если уже не ищут.

Странный шум послышался сверху. Она подняла голову. Потолок подался вниз, несколько камней побольше грохнулись вниз, закапала вода. Так вот чего боялся Андреа — коридор находился под подземным течением. Больше Джойс не теряла времени. Обвал еще не кончился, он только начинается. Сейчас все начнет рушиться и ей на голову посыплются древние плиты. Надо бежать — и чем быстрее, тем лучше. Куда-нибудь коридор да выведет. Еще несколько камней поменьше упало совсем рядом с Джойс, поднимая с пола едкую пыль. Она в страхе метнулась дальше по коридору, но тут же замерла как вкопанная. А как же рисунки? После обвала здесь ничего не останется. Ровным счетом ничего! А им, может быть, несколько тысяч лет. А вдруг они содержат ценную информацию о судьбе человечества, проливают свет на те вопросы, в которых современные люди окончательно потеряли надежду разобраться. Ведь это древнее знание…

Гул над головой становился все сильнее. Видимо, времени оставалось совсем немного. Между плит уже начала сочиться вода — Джойс почувствовала, как одна капля упала ей на спину. Бежать отсюда! Скорее!

Но нет, она не поддастся панике. Джойс уверенно шагнула назад. Туда, где с потолка уже не капало, а лилось, где то и дело срывались сверху осколки растрескавшихся от времени каменных глыб. Рубашка моментально промокла, вода была ледяная. Нет, она не отступит. Она выполнит свой долг ученого до конца. Когда разберут завал, то обязательно найдут фотоаппарат и кассеты. Джойс сделает все, чтобы они не пострадали. Нельзя уходить. Как бы ни хотелось жить, уходить нельзя. Она должна отснять как можно больше. И Джойс, наведя объектив и поймав на дисплее выгодный ракурс, сделала первый снимок. Один из камней, сорвавшись с потолка, больно ударил ее по руке, и Джойс вскрикнула. Рукав тут же стал темнеть от крови.

Ну вот и началось, поняла она, но не сдвинулась с места.

Чуть выше, и еще один кадр отправился в память маленькой кассетки. С другой стороны, отлично, выше, шаг назад, справа, сверху… Руки сами делали свою работу, фотоаппарат поминутно пищал, сообщая, что обработка изображения закончена. Под рисунками видны были края плит, и по ним легко было ориентироваться. Джойс работала как заведенная, не ощущая ни усталости, ни холода, ни обжигающе ледяной воды, стекающей по плечам. Пальцы озябли и не хотели слушаться, но это лишь раззадоривало ее. Она злилась на себя за нерасторопность, а гнев заставлял двигаться, придавая сил.

— Шевелись, что бы сказал Андреа, увидев, какая ты медлительная! — ругала сама себя Джойс. — Вот же курица! Шевелись!

За шумом воды и гулом над головой Джойс едва могла расслышать звуки собственного голоса, хотя в приступе ярости она уже не говорила, а кричала, поминутно начиная кашлять. Джойс уже не видела ничего, кроме рисунков. Так было легче. Не думать, что в любую минуту потолок над тобой может обрушиться, что вот-вот камни с грохотом накроют тебя, впиваясь в плоть острыми краями, дробя кости, уродуя тело. Тело, полное жизни. Уже несколько раз осколки задевали ее, но она не ощущала боли, только тупой удар. Это шок. Джойс будто наблюдала за собой со стороны. Вот еще один камень угодил по плечу, словно кто-то сильно толкнул в спину. Не больно, совсем не больно. Только толчок. Да, это шок. Рассудок словно отделился от тела, и они стали работать, как две независимые системы. Тело двигалось четко в соответствии с заданной программой, разум больше не вмешивался в его действия. Джойс снимала и отходила, снимала и отходила. Внезапно в той части коридора, где все уже было отснято, раздался грохот.

— Ну вот и все, — прошептала Джойс.

Она стояла посреди коридора, пытаясь зажать в кулаки как можно больше отснятых кассет. Так они меньше пострадают. Джойс стояла и смотрела, как каменной лавиной осыпается коридор, все ближе и ближе. Нет, она не отвернется, она посмотрит смерти в лицо. Фотоаппарат висел на шее, левый карман оттягивали неиспользованные кассеты, абсолютно бесполезные теперь. Внезапно Джойс осенило. Есть еще секунд десять, прежде чем ее накроет, пускай люди увидят, как это произошло, пусть узнают, как это страшно. Джойс схватила фотоаппарат и нажала на кнопку серийной съемки. Теперь только оставалось держать его хоть сколько-нибудь ровно. Она улыбнулась, все-таки ее смерть не будет напрасной. Убегать было бесполезно с самого начала, все равно обвал догнал бы. Ноги уже были по щиколотки в воде. Пусть они узнают, пусть увидят… Джойс чувствовала, как трясутся руки с фотоаппаратом. Сейчас, уже близко. Вот и все.