— О господи! — Андреа снова взял ее руку. — Успокойся. С твоими ногами все в порядке. Пошевели пальцами. — Он повернулся и откинул нижний край одеяла, чтобы Джойс могла видеть собственные ступни. — Вот, посмотри.

Она лежала на подушке, бледная, испуганная, а в пушистых ресницах серебрились застывшие слезинки. Глаза быстро бегали, словно луч прожектора в кромешной тьме, обшаривая все вокруг на предмет опасности. Впечатления сна были еще слишком сильны. Джойс пока не могла отличить реальность от видения. Ее грудь то и дело вздымалась, как после изнурительной физической работы, рука, которую Андреа гладил, едва заметно дрожала, и он чувствовал под пальцами упругую, бешено пульсирующую вену. Джойс сейчас напоминала маленького затравленного зверька, который только и ищет, куда бы подальше забиться.

— Здесь нет ничего, что могло бы тебе повредить. — Он старался говорить как можно мягче, ласковее. — Тише. Все хорошо. Это только сон. Сон.

Внешне он выглядел абсолютно спокойным, но мысленно боролся с собой. Боролся с желанием наклониться и поцеловать ее, обнять, прижать к груди, чтобы она почувствовала себя защищенной. Ему хотелось приникнуть губами к этой руке, прикоснуться к этим русым волосам.

Постепенно спокойствие Андреа передалось Джойс, ее серые глаза как будто прояснились, посветлели, из них медленно уходил страх.

— Я… в больнице? — Она смотрела на него уже совсем иначе — взгляд стал осмысленным. — Это больница? — Сердце еще отчаянно стучало в груди, осознание безопасности приходило медленно, новая реальность казалась зыбкой, непрочной и не внушала никакого доверия. И, не столько увидев, сколько почувствовав его руку, Джойс инстинктивно ухватилась за нее, как за спасательный круг. Эта рука была ей просто физически необходима. Сильная, жилистая, загорелая. Его рука. Джойс чувствовала, что отпусти она ее сейчас, как снова провалится в мир кошмаров, где осыпаются потолки и грохочет неумолимый ледяной поток. — Не уходи, — прошептала она.

Это был последний миг, отделявший забытье от жизни, тот миг, когда говорит сама душа, еще не скованная условностями разума. Секунда — и Джойс вернулась в прежний мир, где все пережитое минуту назад теперь уже не было страшным. Сон. Всего лишь сон, глупо его бояться. И Джойс, чего и следовало ожидать, тут же устыдилась своей слабости.

— Ой, извините. — Краснея, она разжала пальцы и спрятала руки под одеяло, а потом, поняв, что «вы» уже несколько неуместно, добавила: — Извини.

— Ничего, — улыбнулся он. — Как ты себя чувствуешь?

А Джойс из всех своих ощущений пока успела вычленить только одно: когда рука Андреа перестала гладить ее ладонь, ей стало не по себе. Точнее, захотелось, чтобы он опять… Нет, нет, нет и еще раз нет. Что за фокусы?! Взрослый почти чужой мужчина… Если он пожалел ее, кстати в кои-то веки пожалел, это еще ничего не значит. Андреа по глазам понял, о чем она думает, и поспешил пересесть с кровати на стул.

— Я, кажется, позволил себе лишнее. Но мне… Я подумал, что так тебе будет легче проснуться. Ты разговаривала во сне.

Повисла пауза. Джойс только теперь осознала, кто сидит с ней в палате. Он. Противоречивые чувства зашевелились внутри. Прежняя Джойс, у которой в Австралии остался жених, хотела выпроводить Андреа и отправить куда подальше, желательно вне пределов досягаемости. Другая, новая, уже ощутившая прелесть его внимания, торжествовала, ликовала, готова была прыгать по кровати от счастья. Не этого ли она желала все две недели, которые провела в Египте? С первого дня своей стажировки, когда увидела у пирамиды его подтянутую, стройную фигуру. Не к этому ли она стремилась? Одним словом, Джойс разрывалась между чувством долга перед Маркусом и тягой к Андреа. Итальянец смотрел на нее своими пронзительно-карими глазами, и пауза затягивалась.

— Что со мной? — спросила Джойс, чтобы уйти от щекотливой темы. — У меня все болит.

У нее действительно ныли ноги, как-то неприятно покалывало в спине и плече, рука откровенно протестовала против каждого движения.

— Ну… — Андреа обрадовался конкретному вопросу — его тоже тяготила тишина. — Не могу сказать, что все отлично, но и неплохо, если учесть, что тебе угрожало. Синяки, ушибы, кое-где пришлось зашивать… — Ему не хотелось пугать ее термином «рваные раны», уж слишком зловеще звучит. — Ноги застудила, насморк, кашель. А так вроде ничего.

Джойс слушала его, а беспокойная память, полностью восстановив первую минуту после пробуждения, прокручивала ее в голове. Вот Андреа заботливо накрывает ее одеялом, вот успокаивает, гладит руку. И Джойс хотелось разговаривать сейчас именно с этим Андреа, а не с тем, который сидел теперь на стуле, конфузясь при каждом неловком взгляде или движении.

— Может, позвать врача? — спросил он, чувствуя, что разговор сейчас опять зайдет в тупик.

— Нет, не нужно. — Джойс улыбнулась, чтобы хоть как-то снять напряжение. — Я чувствую себя хорошо. А когда меня выпишут?

— Еще не говорили точно, но, по-моему, недели через две. — Он произнес это совершенно спокойно, ожидая очередной паузы, и поэтому невольно дернулся, когда Джойс резко села на кровати.

— Что? — Ее глаза гневно засверкали. — Через сколько?

— Через две недели. — Андреа уже начал понимать, куда ветер дует. Ага, будет Джойс лежать две недели в больнице, когда рядом раскопки Гизы. Ждите! Он слишком хорошо помнил свое собственное поведение в подобных ситуациях. А они еще сомневались, останется ли она. Ну уж на этот раз он будет тверд как камень. Пусть хоть истерику закатывает, он не повторит прежней ошибки. Пускай просит Амалия, Уоллс, хоть лично президент Австралии, если там такой вообще есть, но мисс Александер не переступит порог больницы до тех пор, пока не пройдет весь курс лечения от начала до конца, как положено. А там видно будет, можно ли ей работать.

Джойс не замедлила подтвердить предположение Андреа:

— Две недели! Да я за три дня здесь с ума сойду. Мне нужно работать! Я не могу лежать, когда дел полно!

Вот так уже лучше. Андреа почувствовал, что все вернулось на старую, наезженную колею. Теперь он снова старший по сектору, а Джойс его стажерка. Как легко, как удобно было в этих ролях. Все понятно, не нужно пробираться на ощупь от слова к слову, как по тонкому льду, боясь в любой момент оступиться. Андреа встал со своего стула, чтобы быть выше, мысленно уже настраиваясь на скандал:

— Ты будешь лежать здесь столько, сколько скажут врачи.

— Мне кажется, — прежняя Джойс смешно наморщила лоб и сжала кулачки от возмущения, — что я уже в том возрасте, когда человек в состоянии решать такие вещи сам.

— А мне не кажется. — Андреа скрестил руки на груди, словно говоря этим, что спорить бесполезно. — Я отвечаю за твою стажировку, и я же буду решать, сколько тебе лечиться. Разговор окончен.

— Что значит окончен? — Джойс забыла и о боли в ногах, и о спине, и даже о руке, которая была перевязана до кисти. — Ты же сам… — она осеклась, тоже ощутив, что в силу вошли прежние стереотипы, — вы же сами сказали, что нет ничего серьезного, почему тогда я не могу сегодня выписаться и дня через три приступить к работе? — Джойс чуть не плакала. Потратить столько времени впустую, лежать здесь, когда другие снова станут заниматься делом. А ведь до конца стажировки осталось не так много времени. Нет, она должна приложить все усилия, чтобы уломать Андреа. Джойс отлично понимала, что в этом вопросе полностью находится в его власти. Он может хоть сейчас отправить ее домой, отстранить от непосредственной работы на раскопках и засадить за компьютер обрабатывать данные, мог бы оставить в больнице хоть на месяц, если бы это потребовалось. И даже Уоллс здесь бессилен, потому что не он ответственный. Черт! Вот влипла! Пока ясно только одно — ее не отсылают в Австралию. Уже что-то. Но как улизнуть из больницы?

— Но я очень прошу. — Джойс решила поменять тактику — давить бесполезно, значит, надо упрашивать. — Я не могу терять столько времени. Это… ужасно.