- Да нет, - отвечаю я кротко. - Ньютон. Англичанин. Жил в семнадцатом-восемнадцатом веках. Точнее, с 1643 по 1727 год. Изобрел...

- Да знаю я, что он изобрел. И что открыл, тоже знаю.

- Так не все же, сами видите, вы о нем знаете.

- Видите ли, я как-то не люблю розыгрышей.

- Это не розыгрыш. Читайте, - я вынул из портфеля и положил перед ним перевод исповеди Альтотаса. Это была моя последняя копия, седьмая с машинки, текст был бледен, местами слеп, и двадцативосьмилетний профессор время от времени морщился, разбирая буквы. Потом с хрустом вытянул под столом длинные ноги, откинулся на спинку кресла, секунду подумал:

- Вы видели подлинник?

- Да.

- Перевод заверен?

- Да.

- Что говорят эксперты?

- Это действительно восемнадцатый век, это действительно старик, он действительно много путешествовал.

- Тогда остается только признать, что с восемнадцатого века в искусстве вранья прогресса не было. Предки тоже врать умели, и не хуже нас.

- И все?

- И все!

- Больше вас здесь ничего не интересует?

- Ничего. Я не историк.

- Жаль. Но вот я - я хочу проверить, правда это или нет.

- С точки зрения моей науки; физики - вранье. Безусловно, бесспорно, всеконечно.

- А вот историки - те осторожнее, Илья Всеволодович. Видите ли, Ньютон был немного слишком богат.

- Может быть, он чеканил фальшивую монету?

- Что?!!

- Хотите вызвать меня на дуэль за оскорбление научного величества? Увы, мы живем не в его время. Конечно, чтобы сэр Исаак Ньютон стал фальшивомонетчиком - об этом и подумать смешно. Но это в миллион, что я в квинтильон раз вероятнее, чем открытие философского камня. И простите, мне надо на заседание кафедры.

...Юрий Иванович, просивший называть его Юрой, с сомнением покачал головой:

- Знаете, это... даже оскорбительно как-то. Короли, уж на что подозрительный народ, и то ему верили, а вы нет.

- Свифт же не верил? Свифт обвинял его в мошенничестве!

- Он только притворялся, что не верит, этот великий лицемер. И обвинял его в мошенничестве в пользу Англии, а не свою. Тут разница. А вы в отличие от Свифта не притворяетесь. Должен вам сказать, Рюрик, что начало восемнадцатого века - время не самое трудное для нумизматов. Не самое, не самое. У десятков людей, да и в музеях, есть масса соверенов и гиней той поры. Так что объект для исследования я найду... И в лаборатории Института археологии договорюсь, там тонкий химический анализ неплохо поставлен.

- Ну и прекрасно, Юра!

- Ничего прекрасного я в этом не вижу. Подозревать Ньютона!

- Ну вот. Соверен оказался полновесным.

- Один? Проверьте хотя бы десяток, Юра. Вы же сами понимаете, один это нерепрезентативно.

- Ого, какие вы слова выучили, Рюрик Андреевич!

- И кроме соверенов, проверьте еще десяток гиней.

- Знаете, Рюрик Андреевич, по-моему, вы становитесь нахалом.

- Да нет, Юра, - я осторожно погладил его по щеке. - Я просто понял, что тебе это действительно интересно.

Юра засмеялся.

- Мне - что! Мой дорогой учитель буквально с ума сходит от любопытства - естественно, одновременно презирая нас обоих за то, что мы поверили в эту историю. Человек вообще любопытен.

- И еще как любопытен, Юрий Иванович! - загремел знакомый голос. - Я, например, уже минут пять вас подслушиваю и извиняться не намерен.

И верно, все это время академик стоял позади нас, и упрекать его в этом не приходилось, так как говорили-то мы с Юрой в его кабинете.

- Вы, кстати, без меня и не обойдетесь. У меня в личной коллекции есть несколько гиней того времени. Я ставлю только одно условие: если с монетами все в порядке - вы, Рюрик Андреевич, приносите Ньютону извинения. Приму их я.

- А если что-нибудь не в порядке?

- Я не намерен даже обсуждать такую возможность.

- Вы ставите меня в неравное с вами положение, Михаил Илларионович.

- Вы находитесь в нем с того момента, как занялись этим вздорным делом, Рюрик Андреевич.

Старик величественно прошел мимо нас к своему старому добротнейшему столу необъятных размеров. У него ушло добрых полминуты только на то, чтобы обогнуть правое крыло стола, подойти к широкому кожаному креслу и взяться за его шагреневую спинку.

Мы с Юрой за это время успели опомниться, обидеться, решить уйти и оказаться уже у двери, когда нам в спину полетела последняя фраза академика:

- Однако вздорность дела и вправду почему-то не мешает ему занимать меня до крайности. Завтра я привезу вам гинеи.

- Рюрик Андреевич, вами последнее время в редакции недовольны. У меня тоже такое впечатление, что вы забросили работу. В чем дело?

- Одну минуточку, Александр Васильевич, - я вскочил, - мне, кажется, звонят, я сейчас. (Мой стол стоял у самой стены кабинета Главного, и звонок моего телефона иногда пробивался сюда через штукатурку и кирпич.)

- Странную вещь хочу я вам сообщить, Рюрик Андреевич, - голос Юры звенел сегодня так, что километры телефонных проводов не смогли сделать его менее пронзительным.

- Какую же странную вещь, Юра?

- Все наоборот, Рюрик Андреевич, все наоборот.

- Что ты хочешь этим сказать?

- Нет, сначала вы мне скажите. Что вы хотели доказать анализом гиней, Рюрик Андреевич?

- Да то, что в них больше золота, чем должно быть, Юра.

- Больше?.. - голос Юры Сразу упал, наступило молчание. Я подул в трубку, испугавшись, что нас разъединили. - Да здесь я, Рюрик Андреевич. Но вы же Обвиняли Ньютона в подделке монет?

- Стали бы вы проверять гинеи, если бы я с самого начала сказал, что в них должно быть больше, а не меньше золота? Но вы и сами, Юрчик, могли бы догадаться, чего именно я хочу. Зачем мне Ньютон - фальшивомонетчик? Мне требуется Ньютон-алхимик. Притом великий алхимик. Первый удачливый алхимик. Откуда же ему иначе было взять золото?

- Но как этого не замечали раньше?! - в голосе Юры было удивление, но куда больше в нем было священного трепета. - И как вы сумели до этого додуматься?

- Ну, что лишнего золота не замечали, это понятно. Монеты всегда проверяли на "недовес" золота. Никто не боялся, что ему передадут презренного металла. А додумался я... Знаете, отвечу вам словами нашего общего знакомого Ньютона: "Я все время думал об этом".


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: