Однако наибольшие территориальные приобретения еще предстояли, хотя и здесь не обходилось «без удара мечом». В уменьшавшейся Польше после первого раздела Екатерина продолжала свою старую игру, чтобы, способствуя «счастливой анархии», укреплять там свое влияние, и вначале навязала новую конституцию (1775 год), которая еще больше урезала власть короля. Ее растущие притязания на власть наталкивались, однако, на усиливающееся сопротивление партнера по унижению Польши, а именно Пруссии, особенно после смерти Фридриха Великого. Опираясь на Пруссию, воодушевленное новыми идеями Французской революции, в Польше под руководством короля набирало силу движение за восстановление государства с явной антирусской направленностью, которое в конце концов привело к государственному перевороту и провозглашению новой конституции (3 мая 1791 года). Эта конституция обеспечивала Польше именно то, что Екатерина пыталась предотвратить, а именно независимость и свободу при уничтожении тех роковых институтов, которые постоянно давали соседним державам повод для вмешательства, — liberum veto и конфедераций. Одновременно корона была объявлена наследственной.

Екатерина не позволила ввести себя в заблуждение. Энергично, лукаво и лицемерно, но в высшей степени успешно она продвигалась к своей цели — полному уничтожению Польши.

Громко провозглашая свое желание уготовить ей «более счастливый жребий» и защитить «польскую свободу», Екатерина перешла к вооруженной интервенции, основав новую (запрещенную конституцией) конфедерацию, и ввела свою армию в сто тысяч человек, чтобы вынудить поляков отказаться от гарантии их свободы — новой конституции и тем самым сохранить дружбу между поляками и русскими, поскольку Россия ведь находится «в прямом союзе с истинной республикой против внутренних врагов». Она вынудила беспомощного и растерянного короля примкнуть к ее конфедерации, разбила со своими войсками наспех созданное войско польских патриотов и, наконец, добилась от Пруссии, к которой Понятовский напрасно взывал о помощи, возобновления партнерства в жестокой игре. При втором разделе Польши она аннексировала гигантскую область площадью в 233 тысячи квадратных километров. Екатерина успешно достигла «вершины циничной политики власти в век облагодетельствования человека и народов» (Штелин).

Второй раздел нанес Польше смертельный удар. Правильно оценив свое безнадежное положение, в котором им больше ничего не оставалось, поляки призвали к вооруженной борьбе за свободу. По приказу Екатерины Суворов жестоко расправился с инсургентами, которые отважно, но безнадежно сражались под предводительством Костюшко. Король Станислав Август и герцог Курляндский Петр — сын Бирона — вынуждены были отречься, и после третьего раздела польское государство было полностью ликвидировано (1795 год).

Новую аннексию Екатерина оправдывала — и неудачно — тем, что речь идет только о возвращении исконных русских земель (относившихся к Киевской Руси) и православных областей. Курляндия, отошедшая к России, никогда не была русской землей и никогда не была православной, как и большая часть Литвы.

Как второй, так и третий разделы были, в первую очередь, делом Екатерины. Одиннадцать тысяч поляков были депортированы в Сибирь. Понятовский с хорошей пенсией остался в европейской России. В Петербург он смог вернуться лишь после смерти своей бывшей возлюбленной!

Разумеется, за увеличение империи Екатерину громко восхваляло множество современников, причем не только русские; государственные деятели, как, например, Кауниц, считали ее польскую политику шедевром государственной мудрости. Новейшие авторы, ослепленные масштабами приобретения территорий и беззастенчивостью ее действий, также прославляли ее политику. Другие ее резко осуждали. В этой связи стоит отметить, что осуждение ни в коем случае не высказывалось только задним числом с точки зрения современных оценок. Политические методы Екатерины не менее резко осуждались ее современниками с точки зрения общепринятых правовых представлений. Возможно, никто не осуждал ее так решительно, как соучастница в деле раздела, императрица Мария Терезия, которая признавалась, что стыдится появляться на публике, потому что «не только обычное право вопиет…, но также и вся справедливость, и здравый рассудок против нас».

Дальнейшие события подтвердили правоту Марии Терезии. Не говоря уже о сомнительной виртуозности в применении неправедных средств, польский вопрос, как известно, не был решен с помощью раздела. Все XIX, а также XX столетие постоянно доказывали, что польская политика Екатерины в век растущего национализма противоречила здравому рассудку и была близорукой. Результаты разделов Польши для участвовавших в нем государств и особенно для России оказались настолько тягостными, что в XIX веке два русских императора — Николай I и Александр II — иногда задумывались над тем, чтобы вообще отказаться от приобретенных Екатериной польских земель (до линии Нарва-Висла).

Екатерина знала толк в постановочных эффектах, благодаря чему она постоянно добивалась желаемых результатов. Активное участие в этом принимал князь Потемкин.

Григорий Александрович Потемкин, сильная натура, сангвиник с развратной фантазией и таким же распущенным образом жизни, среди фаворитов Екатерины занимает особое место. Неудавшийся студент и семинарист духовной семинарии, он начал военную карьеру, но императрица скоро перевела его на дворцовую службу и в свое ближайшее окружение. Ее официальным любовником он стал в год первой победы над турками (1774 год) и оставался им примерно три года. Однако, в отличие от других любовников, он и после этого оставался фаворитом Екатерины вплоть до своей смерти (1791 год). Это был человек, не знавший угрызений совести, любивший жить в изобилии, гениальный дилетант, разносторонне одаренный, занятый во всех областях, великий в своих целях, еще более великий в своих притязаниях, но с очень неустойчивым характером. От ударов судьбы и неудач, как это было во второй турецкой войне, он впадал в отчаяние, готов был все бросить, и сильной духом императрице приходилось все время его подбадривать. Но когда она сама чувствовала подавленность, не-удавшийся священник давал индифферентной к религии монархине духовное утешение.

Теодор Шиман отрицал у Екатерины способность к подлинным чувствам и сказал о ней: «Она не презирала, но и не уважала; она не ненавидела, разве только политически, и не любила, разве только физически, она просто использовала людей». Но и в этом отношении Потемкин был исключением. Екатерина любила Потемкина, во всяком случае, не только физически. Об этом свидетельствует обширная любовная переписка с «робким великаном».

Императрица использовала Потемкина, в отличие от большинства других своих любовников, и как политического советника. Временами его слово значило для нее очень много, но решающего политического влияния он тоже не добился. Екатерина и как человек, и как правительница превосходила его. Впрочем, она его очень избаловала и прямо-таки легкомысленно удовлетворяла его безмерные личные запросы. Она сделала Потемкина наместником завоеванных в турецкой войне так называемых новороссийских территорий и предоставляла в его распоряжение для бесконечных проектов миллионы, в которых он не обязан был отчитываться. Благодаря этим почти неисчерпаемым средствам Потемкин осуществил грандиозную колонизацию. Он заселил до этого почти безлюдные степи, побуждая дворян, которых императрица одаривала огромными поместьями, переводить и расселять там своих крепостных со всей огромной империи.

Все это отвечало старым целям Екатерины. И здесь основы ее политики восходят ко времени, когда она была великой княгиней. «Мы должны работать над тем, чтобы заселить Нашу глушь массой народа», — писала она перед восхождением на трон, а сразу же после прихода к власти (октябрь 1762 года) выпустила собственноручно написанный указ, в котором предписывала сенату «раз и навсегда» принимать всех иностранцев, которые хотели бы осесть в России. (В конце XVIII века плотность населения в европейской России составляла 8 человек на квадратный километр.) Год спустя с помощью целого аппарата агентов и пропаганды «во всех иностранных газетах» началась систематическая вербовка иностранных поселенцев, прежде всего, в Германии. Поселенцам гарантировалась личная свобода, общинное самоуправление и освобождение от военной службы и налогов. Призыву последовали, в основном, жители Пфальца и Швабии, и после длительного путешествия по воде через Петербург и затем вниз по Волге они расселялись вблизи Саратова. В 1768 году там было уже 102 колонии примерно с восемью тысячами семей немецких колонистов.