К тому времени относятся и целый ряд литературно-педагогических сочинений, разумеется, рукописных, например, «Домострой», идеализированное изображение типичной московской семьи середины XVI века. Недоверие Ивана IV к боярам, основывающееся на впечатлениях детства, усилилось благодаря неким литературным откровениям, о которых достоверно известно, что Иван имел их и читал. Это были сочинения Ивана Пересветова, одного из тех авантюристов, которые в те времена появлялись повсюду в Европе на ролях то разносчиков политических сплетен, то посредников, действующих на свой страх и риск, то публицистов. Личность Пересветова частью окутана мраком. Он принадлежал к семье мелких служилых людей, происходившей из пограничных с Литвой московских земель, повидал мир, состоял сначала на польско-литовской службе, побывал в Молдавии, пограничной с Турцией областью, а в 1538 году поступил на московскую службу. В своих закамуфлированных под исторические трактаты политических посланиях Ивану IV Пересветов в качестве примера истинного властителя восхвалял турецкого султана, который опирался прежде всего на военные круги, а не на неблагонадежных богачей и вельмож, которых, напротив, держал в узде. Таких взглядов, превозносящих абсолютную власть царя, придерживался не он один. Раздавались и другие голоса, в том числе и архиепископа Новгородского Феодосия, также призывавшие Ивана IV положить конец произволу бояр и проявить суровость. В то же время монах из Пскова Ермолай-Еразм, существование которого в окружении митрополита Макария документально доказано, напротив, призывал правителя не только к суровости, но и к милосердию и справедливости и советовал ему заботиться в особенности о нижних слоях народа, прежде всего, об угнетенных крестьянах. И он так же, как Пересветов, выступал против тех, в чьих руках были сосредоточены богатство и власть, но только осторожнее и благоразумнее, и нарисовал картину идеального в социальном отношении государства.

Справедливость — с таким требованием обратился Иван Пересветов к царю. Не подлежит сомнению, что это требование молодой царь встретил с пониманием, поскольку и сам он в период опекунского правления познал, что это значит, когда в государстве право уступает место произволу. Очевидно, он еще в юном возрасте принял решение положить конец действиям бояр. Уже в 1549 году в Москве был созван земский собор. Сообщается, что 27 февраля Иван IV выступил на нем с речью. Царь провозгласил собравшимся, среди которых были, по-видимому, только бояре и представители низших кругов аристократии, мелкого служилого люда, указ о помиловании, политической амнистии за все совершенные правонарушения. Однако это было еще не все. Непосредственно за этим был провозглашен царский указ, согласно которому мелкий служилый люд, так называемые «боярские дети», выходили из-под юрисдикции великокняжеского наместника в провинциях и городах и таким образом не подчинялись более произволу местных правителей, которые все без исключения принадлежали к боярам. Это привязывало мелкое служилое дворянство, которое еще во времена регентства Елены приобрело больший вес, исключительно ко двору и к особе царя. Разумеется, было бы ошибочным считать, что эта мера была направлена на «демократизацию», однако порой такое мнение имеет место. Для Ивана IV было важно создать в стране преданное ему и надежное окружение. Здесь могло сыграть роль то обстоятельство, что его ближайший советник по светским вопросам Алексей Адашев сам происходил из этих кругов. С уверенностью можно сказать только одно: все силы, заинтересованные в поддержании спокойствия, порядка и справедливости в московском государстве, в том числе и семья молодой царицы, однако прежде всего духовенство и мелкая придворная знать, стремились к тому, чтобы окончательно положить конец боярскому произволу. О том, насколько мало эти устремления носили характер «классовой борьбы», свидетельствует тот факт, что честные и благоразумные представители высокопоставленных боярских семейств сами участвовали в этих реформах.

Спустя год после земского собора, который в хрониках называется также «собор примирения», Иван IV издал новый свод законов (царский судебник). Судебник явился заменой сборника законов Ивана III, изданного в 1497 году, и действовал ровно 100 лет. Он представлял собой лишь кодификацию действующего права, однако служил для того, чтобы укрепить единство московских земель, в том числе и вновь присоединившихся (Псков, Рязань, Смоленск), и упрочить авторитет царя. Можно предположить, что здесь, как и в других сферах, стимулирующее действие оказал пример литовского соседа, ибо в 1529 году король Польши Сигизмунд I, действуя в качестве великого князя Литвы и по настоянию литовских магнатов, ввел в действие Первый Литовский устав. Как устав, так и судебник не представлял собой рационально систематизированного и подразделенного на части собрания законов, а объединял в себе массу определений государственного, гражданского, уголовного и административного права, относящихся к отдельным конкретным случаям.

Можно предположить, что царь лично принимал участие в работе соборов 1547 и 1549 годов. Возымело свое действие то обстоятельство, что в трудные времена митрополит Макарий заботился о мальчике и в лице священника Сильвестра приставил к нему своего рода домашнего учителя. Сильвестр дал своему разносторонне одаренному, имевшему широкий круг интересов воспитаннику начальное образование, которое Иван позднее самостоятельно существенно расширил за счет чтения. Разумеется, это образование имело пробелы, знания были односторонними и носили во многом случайный характер, в зависимости от того материала, который имелся у него под рукой. Однако благодаря познаниям он был в состоянии самостоятельно давать оценку происходящему.

В 1551 году митрополит Макарий вновь собрал в Москве собор. Это был собор реформ, решения которого были занесены в так называемый «Стоглав», сборник, содержащий 100 глав. Этот московский Стоглавый собор, разумеется, лишь случайно совпал с началом второй сессии Тридентского (Триентского) собора. Тем не менее, целевые установки удивительным образом совпадают. На Стоглавом соборе речь точно так же шла об установлении или утверждении литургии и обрядов восточно-славянской православной церкви. Одновременно речь шла о повышении нравственности и образования, о дисциплинированности священнослужителей, и, таким образом, об обновлении и активизации жизни общины и т. д. Решения собора были облечены в литературную форму 100 ответов на 100 «царских вопросов» церковному собранию. Они были расположены не согласно определенной схеме, а в произвольном порядке и касались различнейших проблем повседневной жизни. Даже если система в их расположении и отсутствовала, они все же имели теологическое обоснование, и это обстоятельство не в последнюю очередь играло для царя важную роль. Если, например, в вопросе десятом рассматривалась проблема возможности выкупа пленных, то царь настоятельно требовал ответа, должен ли он для этой цели ввести новые налоги, чтобы освобождать христиан из рук неверных (имелись в виду татары). Утвердительный ответ на вопрос давал ему такую возможность. Однако решения Стоглавого собора касались и вопросов, актуальных для духовного сословия. В ответах на вопросы 4 и 12 с грубой откровенностью, принятой в древнерусских юридических текстах, указывается на падение нравов в монастырях. Весьма важен был вопрос о монастырской собственности. Со времен больших распрей между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким эти направления придерживались резко противоположных позиций. В то время как Максим Грек, Вассиан, старец Артемий высказывались за отказ от монастырских владений, иосифляне[8] настаивали на том, что они неприкосновенны, а расширение их угодно богу. Стоглавый собор избрал тщательно продуманный и угодный царю путь компромисса. Было установлено, что собственность церквей и монастырей неприкосновенна, однако те имения, которые были переданы монастырям без разрешения царя или как возмещение долгов, подлежат возврату. Покупка земель монастырями также должна совершаться с разрешения царя. Этим ясно сказано, что монастыри не только принадлежали крупнейшим землевладельцам московского государства, но и получали прибыли в виде денежных пожертвований. Здесь за царем было признано право вмешательства, которое он позднее сам расширял и в значительной мере использовал.