— Имя, фамилия, адрес?

— Мой… э… дорогой, — отвечал девятый граф, — я, собственно… э… граф Эмсвортский.

Много пишут о неисповедимости толп и чаще всего — преувеличивают. Обычно толпа ведет себя вполне разумно. Когда она видит, к примеру, человека в мешковатых штанах, который рвет цветы с газона, а потом говорит, что он — граф, она смеется.

Констебль не поддержал ее оживления. Губы его горько искривились.

— Не предъявите ли карточку? — спросил он.

Близкие друзья лорда Эмсворта не спросили бы такой глупости. Карточки он терял сразу по приезде в Лондон, правда — после зонтика.

— Я… э… простите…

— Ха! — сказал констебль. Толпа опять засмеялась, да так обидно, что лорд Эмсворт метнул в нее негодующий взгляд. И в этот самый миг увидел Макалистера.

— Макалистер! — вскричал он.

Дело в том, что к толпе подошли двое: невысокий человек с рыжей жесткой бородой и высокий, властный, красивый, вроде римского императора, если ему надеть очки без оправы.

— Макалистер! — взывал граф. — Дорогой мой, скажите им, кто я!

После того, что было, менее великодушный человек мог бы решить, что это — возмездие. Но не таковы шотландцы.

— Лор-р-рд Эмсвор-р-р-рт, — сказал садовник.

— А вы кто такой? — спросил констебль.

— Я у него р-р-работал, — ответил Макалистер. — В саду.

— Вот именно! — жалобно сказал граф. — Старшим садовником.

Констебль сдался. Возможно, лорд Эмсворт и не был похож на лорда, но Макалистер как нельзя больше походил на старшего садовника. Служитель закона боготворил аристократию и понял, что совершил непростительную оплошность.

Однако чести своей не уронил.

— Расходитесь, расходитесь, — сурово сказал он. — Не мешайте!

И ушел, гоня толпу перед собой. Римский же император подошел к лорду Эмсворту, протягивая широкую руку.

— Доналдсон, — сказал он. — Ну, вот мы и встретились, лорд Эмсворт. Ты уж прости, Энгус, нам надо поговорить. Да, лорд Эмсворт, давно пора.

Не без труда припомнив, с чем связана фамилия «Доналдсон», лорд Эмсворт открыл было рот, но заметил, что новый родственник смотрит на него так строго и властно, словно годами выписывал курсы, обещающие, что через десять уроков вы сможете смотреть начальству в глаза и оно заколеблется.

— Слушайте, лорд Эмсворт, — сказал он, — нам с вами ссориться не с чего, одна семья. Что до меня, я рад. Хороший парень.

Лорд Эмсворт заморгал.

— Вы говорите о Фредерике? — недоверчиво спросил он.

— Именно. Я понимаю, вам без него скучно. Но что поделаешь, молодость! Этот замечательный…

— Вы все еще говорите о Фредерике?

— Да, да. Так вот, такой прекрасный человек никогда не простит себе, что обидел отца. Простите его, лорд Эмсворт! Поддержите!

— Что поделаешь… — горестно откликнулся лорд. — Не голодать же ему…

Мистер Доналдсон как бы отмел такие слова широким взмахом руки.

— Положитесь на меня, — сказал он. — Человек я небогатый…

— Ах, что там… — печально сказал граф; и все же в самой широте собеседника было что-то такое, обнадеживающее.

— Навряд ли, — продолжал тот со свойственной ему честностью, — у меня наберется сейчас десять миллионов…

Лорд Эмсворт затрепетал, словно травинка на ветру.

— Десять… Десять… Простите, вы сказали, десять миллионов? Это доллары?

— Может и не набраться, тогда — девять с чем-то, — виновато ответил американец. — Не забывайте, дела у нас идут плохо, время суровое. Многим моим друзьям пришлось еще хуже. Но все выправляется! Да, выправляется. Я верю в Рузвельта и Новый курс. Наши собаки будут есть больше. Мой собачий корм… Я ведь т о т Доналдсон, ну, тот самый.

— Корм? — воскликнул лорд Эмсворт. — Тот самый? Быть не может! Гм… да.

— Вы ведь слышали о моем корме?

— Нет, не слышал, — сердечно ответил граф.

— А! Ну… в общем, дела выправляются. Если вы не против, я могу предложить Фредерику надежную, а может — и выгодную работу. Я бы его послал на Лонг-Айленд… если вы не против, конечно. Не сомневаюсь, что со временем он принесет фирме большую пользу.

Лорд Эмсворт никак не мог представить, какая это польза — разве что Фредерик будет корм потреблять, — но себя не выдал. Мысль о том, что тот зарабатывает сам, да еще живет за три тысячи миль, все же приятна.

— К работе он готов, — продолжал Доналдсон. — Но без вашей поддержки, без отцовской поддержки ему будет трудно вложить в работу все свои силы.

— Конечно, конечно, конечно! — сказал лорд Эмсворт, радостно трепеща от любви к новому свойственнику. Богоподобный покровитель собак избавил его за неделю от того, кого ему пришлось терпеть двадцать шесть лет — Ну конечно, конечно, конечно, конечно. Непременно. О чем тут говорить!

— Отплывают они в среду.

— Прекрасно!

— Рано утром.

— Превосходно!

— Можно передать им от вас привет? Отеческое напутствие?

— Конечно, конечно, конечно, конечно, конечно.

— Хорошо, передам.

— И скажите, — со всей серьезностью момента прибавил лорд Эмсворт, — чтобы он… а… э… не беспокоился… не торопился домой.

Онемев от разных чувств, он пожал руку Доналдсону и легко побежал к клумбе тюльпанов, у которой стоял его бывший садовник.

— Макалистер!

Садовник угрюмо посмотрел на бывшего хозяина. Отличить шотландца от солнечного света можно всегда; удалось зто и лорду Эмсворту. Язык его прилип к небу, но молчать он права не имел.

— Макалистер… я бы хотел… я бы просил…

— Фуф?

— Я бы… ну, хотел… то есть спросил бы, вы нашли новое место?

— Фуф…

— Вернитесь ко мне! — вскричал граф. — Роберт Баркер никуда не годится! Вы вернетесь?

— М-да… — произнес он наконец.

— Превосходно! — возликовал лорд Эмсворт. — Великолепно!

— Я ничего такого не сказал.

— Мне показалось, — удивился бедный граф, — что вы сказали «да».

— Я не говорил «да», я говорил «м-да», — пояснил садовник. — Может — вернусь, а может — нет.

Лорд Эмсворт положил ему на плечо дрожащую руку.

— Макалистер, я повышу вам жалованье. Шотландец молчал.

— Удвою!

Шотландец не двинулся.

— Энгус, — тихо сказал лорд Эмсворт, — вы нужны тыкве.

В наш суматошный век, когда всем так не хватает времени, могут найтись человека два, которые по тем, по иным ли причинам не успели зайти на сельскохозяйственную выставку. Для них я прибавлю несколько слов.

Конечно, сэр Грегори Парслоу-Парслоу из Матчингем-холла там был, но внимательный наблюдатель сказал бы, что ему изменила его горделивая уверенность. Время от времени он кусал губы, а взгляд у него был именно такой, какой появился у Наполеона при Ватерлоо.

Но баронет был рыцарем, он был джентльменом. Роду его неведома низость. Не дойдя до палатки, он быстро и смело протянул руку лорду Эмсворту.

— Поздравляю, — хрипло сказал он.

Лорд Эмсворт испуганно подскочил, ибо был погружен в раздумья.

— Э? О! Спасибо. Спасибо, мой дорогой, спасибо. Большое вам спасибо. — Он поколебался. — Мы не могли оба выиграть…

Сэр Грегори подумал и понял, что он прав.

— Да, — сказал он. — Вы правы, Эмсворт. Именно, не могли. Ничего не поделаешь.

После чего кивнул, ушел, и никто не знает, какие ястребы терзали его широкую грудь. А лорд Эмсворт и стоявший рядом с ним Энгус почтительно повернулись к тому, что лежало на соломе в самом большом ящике, какой только видели в Шрусбери.[25]