– Неужели? – перебил Оттавиани, вовсе не убежденный в том, что собеседник прав. – Все это кажется мне, скорее, туманным…

– Сначала, – предложил Амори Консон, игнорируя скептицизм сыщика, – можно было бы сходить в зоопарк.

– В зоопарк? – опешил Оттавиани. – Зачем нам идти в зоопарк, если в трех шагах от нас – зоосад?

– Заметьте, Оттавиани: «Грубиян-адвокат, куривший в зоопарке».

– Хорошо, – согласился Оттавиани, слегка смутившись, – ты идешь в зоопарк, а я обойду больницы, проверю, нет ли там случайно нашего Вуаля.

– О'кэй, – сказал Амори, – встретимся позже. Скажем, в полночь в Балзаре, идет?

– Давайте лучше в Липпе.

– Согласен: в Липпе.

В результате Амори направился в зоопарк. Там он полюбовался львом из Сахары. Обезьяна проделала перед ним трюк, и он дал ей шоколадку. Дальше были пумы, кугуары, верблюды, пиренейские серны, лани, рыси, американские лоси.

И вдруг:

– Вы здесь? Какой счастливый случай!

Это была Ольга, невестка консула Канады во Франкфурте. Ее страсть к Антону была известна всем.

– Ах, Амори, мой друг, ты веришь в то, что он мертв? – всхлипывая, спросила женщина.

– Нет, Ольга, не верю, но он наверняка исчез.

– Он передал тебе записку, в которой сообщил, что ему нужно уйти навсегда?

– Да. А ты читала постскриптум со словами об адвокате, который курил в зоопарке?

– Да, но здесь нет никакого адвоката.

– Кто знает? – прошептал Амори.

Затем – неподалеку от бассейна, в котором со вкусом был воссоздан кусочек Камчатки (в нем резвились самые разные морские обитатели: пингвины, альбатросы, киты-полосатики, кашалоты, морские свиньи, дельфины, дюгони, нарвалы, ламантины), – он увидел мужчину довольно свободного вида, раскуривавшего сигару, и подошел к нему.

– День добрый, – сказал мужчина.

– Скажи-ка, друг, – спросил, не раздумывая, Амори, – знаешь ли ты здесь какого-нибудь адвоката?

– Да, здесь есть адвокат: это я, – без излишней скромности ответил человек.

– Тсс, – сказал Амори, – говори тише. Знаешь ли ты Антона Вуаля?

– Я иногда работал на него.

– Ты веришь в то, что он мертв?

– Кто знает?

– Как тебя зовут?

– Хассан Ибн Аббу, адвокат судебной палаты, набережная Бранли, двадцать восемь, Альма, 18–23.

– Ты получил странное письмо, которое Антон разослал нам перед своим исчезновением?

– Да.

– Понял ли ты содержание постскриптума?

– Нет. Или, скорее, мне показалось, что, написав о курившем адвокате, Антон намекнул на меня. Вот почему я все время прихожу в зоопарк. Что же касается десяти порций виски, то я не понимал, что он имеет в виду, пока не прочел сегодня в газете, что через три дня на ипподроме в Лонгшаме, неподалеку от Парижа, будет разыгрываться очень крупный приз.

– Но это не имеет никакого отношения к делу, – оборвал адвоката Амори.

– Еще как имеет! В забеге три фаворита: Скрибуйяр III, Виски Десять, Капернаум.

– Ты считаешь, что здесь есть какая-то ниточка? – спросила Ольга, до сих пор молчавшая.

– Кто знает? Нам нужно учесть все, – сказал Амори. – Мы отправимся в Лонгшам в следующий понедельник.

– Кстати, – заговорил Хассан Ибн Аббу, – еще и месяца не прошло, как Антон Вуаль передал мне двадцать шесть набросков, являющихся завершением его не совсем ясных и очень сложных трудов, которым он предавался в своем уединении. У него не осталось ни одного близкого человека, я имею в виду тех, кто имеет кровные права, признанные законом. Следовательно, мне кажется, будет логично, если столь поучительные труды будут переданы вам; более того, – заключил он, – я полагаю, в них можно будет отыскать многие знаки, которые наверняка помогут в наших поисках.

– Когда мы сможем ознакомиться с ними? – спросил Амори.

– Не ранее чем через три дня, так как я должен незамедлительно отбыть в Эйян-сюр-Толон. Я закончу дела в понедельник утром. Увидимся в понедельник вечером. И узнаем, что имел в виду Антон Вуаль, написав о десяти порциях хорошего виски.

– Я даже поставлю на эту лошадь десять франков, – усмехнулся Амори.

– Я тоже, – подхватила Ольга.

– Хорошо, – подвел черту Хассан Ибн Аббу, взглянув на часы, – мой поезд отходит в десять. До встречи! В понедельник вечером!

– Удачи тебе, – сказала Ольга.

– Чао, – попрощался с новым знакомым Амори.

Хассан поспешно удалился.

Амори, внимательно ко всему присматриваясь, обошел зоопарк. Ольга следовала за ним. Ничего наводящего на какие-либо догадки Амори не нашел. В конце концов он пригласил Ольгу отобедать вместе с ним, и эта акция прошла вполне удовлетворительно.

В то время как Амори бродил по зоопарку, Оттавио Оттавиани посетил больницы: Брока, Фош, Сен-Луи, Ротшильд. Затем навел справки в добром десятке полицейский комиссариатов. Там об Антоне Вуале ничего не знали.

В полночь, двигаясь торопливым шагом, он достиг Липпа. Неподалеку от площади Вавен-Распаи он наткнулся на Амори.

– Туда не пойдем, – прошептал тот, подходя. – Липп кишит ищейками!

– Недалеко отсюда, – сказал Оттавиани, который, сам будучи ищейкой, умел разглядеть сокрытое там, где любой другой и заподозрить ничего не мог бы, – недалеко отсюда должен находится человек, исчезновение которого кому-то на руку.

– Исчезновение? – чуть не подскочил Амори, почувствовав, что сейчас он получит конфиденциальную информацию.

– Гм-гм, – замялся Оттавиани, внезапно испугавшись: а не говорит ли он часом с незнакомцем?

– Ладно, Оттавиани, не будем больше ходить вокруг да около! Вуаль тоже исчез!

– Здесь нет никакой связи, – сказал Оттавиани.

– Кто знает? – возразил Амори, затем твердым тоном добавил: – Так кого там хотят похитить?

– Одного марокканца, – признался Оттавиани.

– Марокканца?! – воскликнул Амори.

– Тсс, – прошептал Оттавиани, – да, одного марокканца, марокканского адвоката…

– Хассана Ибн Аббу! – взвыл Амори.

– Нет, – хладнокровно произнес Оттавиани. – Его звать Ибн Барка.[100]

– Ах, так, – облегченно вздохнул Амори, так как, сам не зная почему, внезапно испугался за Хассана Ибн Аббу, затем на какое-то мгновение за себя: ибо если похитили Антона Вуаля, то кто может гарантировать, что следующими жертвами не станут друзья исчезнувшего: Ольга, Хассан, он сам?…

Он направился – и следом за ним Оттавиани – в бар «У Гарри». Сели в глубине зала. К ним подошел официант. Амори заказал «Шивас» без льда. Оттавиани захотел отведать «Барона» без пены. Официант предложил на выбор: «Мюнхен» или крепкий портер. Сыщик не знал, что выбрать.

– Давай «Мюнхен», – сказал он в конце концов насмешливо посвистывающему официанту.

Оттавиани набросал в общих чертах мрачную интригу, которая развернулась вслед за исчезновением Ибн Барка. Было допущено, пожалуй, несколько оплошностей. Одна вечерняя газета опубликовала, не без излишнего эпатажа, немало разных слухов. Общественное мнение было возмущено. Все это всполошило людей на Ке д'Орсе. Папон отрицал абсолютно все. Но Сушон, в свою очередь, все признавал; Вуато – также. Разоблачение, появившееся в одной газетенке – публикация, в которой Фигон[101] обвинял в прегрешениях высокопоставленное должностное лицо, – вызвало в Мотиньоне глубокую озабоченность. Доказали, с огромным трудом, что все это ложь. Уфкир[102] подготовил смехотворное алиби. Затем Фигона вынудили покончить с собой, следствие по этому делу не продвигалось; оппозиция по меньшей мере двадцать восемь раз пригвоздила к позорному столбу Орган Власти, который позволил осуществить столь гнусное злодеяние. Дошло до того, что была запущена газетная утка, в ней подчеркивалась двусмысленная связь между исчезновением Ибн Барка и похищением Аргу,[103] которое состоялось полгода назад в Цюрихе; Дом Пулага договорился с бандой убийц, отъявленных негодяев вне закона, на счету у нее было не одно вооруженное ограбление, но шайке удалось, однако, «отмыться» участием в некоторых темных делах: во Франкфурте был убит оппозиционер Бургиба,[104] в Сент-Морице – военный из одной африканской страны, в бельгийском Лювене – езид,[105] в Мадриде – габонский консул! Чтобы сохранить власть немощного тирана, который удерживал ее лишь благодаря бесчестной взятке-бакшишу из Парижа, Фоккар объединил свой батальон головорезов со сворой молодчиков, проходимцев, контрабандистов, гревших руки на перевозках золота и наркотиков. Трудились рука об руку! Все это сопровождалось явлениями, мягко говоря, не очень здоровыми. Судебный процесс проходил при закрытых дверях. Выражали негодование прямо в лицо статисту, который ни на что не был способен, дураку, который ни о чем понятия не имел; что же касается шишек, правящей верхушки, политиков, то этих и пальцем не трогали…