– Когда-то они вызывали восторг у моего ребенка.

Полковник обернулся. Старик сутулился, и рука, протянутая за часами, слегка тряслась. Однако Колтер не отдавал часы.

– Сколько они стоят?

– Я их не продам.

– Они доставят радость другому ребенку. Маленькой девочке.

– Вашей?

Колтер обернулся к Андре, стоявшему в полутемном дверном проеме – все окна в комнате были плотно завешены бархатными занавесями. Он чувствовал, что только полная откровенность может снять напряжение и поставить все на свои места. И кивнул, глядя на приятеля:

– Да. Моей.

Андре что-то быстро заговорил на своем родном языке; а старик отрицательно качал головой.

Колтеру показалось, что старик сгорбился еще больше, хотя Андре употреблял все свое красноречие.

– Андре, скажи ему, что я заплачу ту сумму, какую он назовет. Только не торгуйся. Мне очень нужны эти часы.

Неожиданно старик обернулся к Колтеру:

– Я желаю вашему ребенку жить и радоваться этому подарку.

– Как мне благодарить вас! Подождите, ведь я даже не знаю вашего имени.

Старик приподнял руку, прекращая разговор. Колтер подчинился из уважения к его потерям. Когда хозяин удалился, он поставил часы на кресло и аккуратно завернул в ситцевый чехол. Прижав к груди свое сокровище, полковник подошел к приятелю и услышал на лестнице тихое шуршание шелка.

Андре говорил правду – женщина была прекрасна. Она двигалась с удивительной грацией, глаза у нее были как у лани, нежная кожа цвета меди, а волосы – сплошной поток блестящих черных колец. Когда она приблизилась, Андре поднес ее руку к губам.

– Как и обещал, Наоми, я пришел за тобой. Ее улыбка была такой же робкой и счастливой, как когда-то у Элизабет.

– Ну, вот мы все и уладили. До свидания, мне надо поторопиться.

– Желаю вам хорошо провести время, друг мой. Я-то уж точно проведу его прекрасно, – ответил Андре.

Колтер открыл дверь и услышал последнее напутствие старика:

– Берегите свое сокровище. Оно бесценно.

Огонь трещал и шипел, охватывая сырые поленья и посылая пучки искр в трубу. Золотистый свет лампы, стоявшей рядом с высоким креслом, в котором полковник читал газету, отбрасывал теплые тени на его лицо. За плотными занавесями таились ночь и многочисленные опасности, пугавшие Элизабет, как, впрочем, и присутствие Колтера.

Когда он вернулся сегодня днем, она попыталась возражать, но он не обратил на это никакого внимания. С тех пор они почти не разговаривали, зато Колтер преуспел в установлении, хороших отношений со всеми остальными обитателями дома. Рут встретила его строгой миной, однако не смогла скрыть удовольствия, когда полковник наполнил всевозможными продуктами и лакомствами полки кладовой. Мистер Джош держался дольше и лишь мимоходом похвалил четырех мулов, которых Колтер отдал в его полное распоряжение. Но Элизабет видела его улыбку, когда он распрягал и устраивал их в конюшне. Расположение Эмили было окончательно завоевано томиком стихов, окованным в серебро флаконом розовой воды и мягчайшей бледно-розовой кашемировой шалью.

Элизабет выбранила себя за недобрые мысли. Но дело было не в подарках, просто она не могла избавиться от ощущения, что им грозит беда, если станет известно о покровительстве полковника. Она была уверена, что Элма не успокоится, пока не вернет себе внучку, и решила сказать об этом Колтеру.

Но разговор не получался, тем более что в ушах у нее стоял счастливый смех Николь. Как можно было сердиться и негодовать на человека, принесшего такую радость ее ребенку?

Опустив голову, Элизабет позволила себе улыбнуться, вспоминая торжественное объявление Колтера, что сегодня вечером они получат подарки. Всем не терпелось узнать, что же их ждет. Николь так просто сгорала от нетерпения и не отходила от Колтера. Она не могла спокойно усидеть за ужином, вертелась, не ела и все время спрашивала:

– Когда это принесут?

«Это» прибыло вместе с перевязанной лентой коробкой конфет, которую Рут поставила перед Элизабет, и той ничего не оставалось, как только принять подарок и угостить всех сидевших за столом. Николь по просьбе Колтера закрыла глаза, а мистер Джош поставил перед ней часы. И тут заиграла музыка.

Восторженный крик дочери, смех, восхищение при виде появившихся герольдов и машущей ручкой дамы... Элизабет еще раз остро почувствовала свое сиротство. Элма лишила их не только дорогих подарков, а даже простых семейных радостей.

Колтер поднял голову и посмотрел на ее светлые волосы, в которых мелькали золото и бронза, на изящный изгиб хрупкой шеи. Желание любить наполнило его, кровь закипела в жилах. Он безумно жаждал ее, но горький опыт сегодняшнего утра говорил о том, что Элизабет боится и не доверяет ему.

Глядя на дочь, полковник узнавал в ней ту, прежнюю Элизабет. Разделяя радость со своим ребенком, он исподтишка разглядывал возлюбленную. Куда исчезла прелестная девочка, очарованная жизнью и полная радости и смеха? Только слепой не заметил бы, какие усталые, даже измученные у нее глаза. Она была вправе рассердиться на него сегодня утром.

Когда Николь, наконец, уложили, Элизабет вернулась в гостиную. Немого погодя простилась и Эмили. Она пожелала им спокойной ночи и напомнила, что Рут постелила полковнику наверху. Взгляд, брошенный на них, казалось, призывал к терпению.

Они долго сидели в полном молчании. Колтер ждал.

Однако время было его врагом, и он больше не мог тянуть. Полковник поднялся, подложил два последних полена в камин и повернулся к Элизабет:

– Я договорился о твоей встрече с Мэммингером на завтра.

– Спасибо.

– И это все? Никаких вопросов, только эта фальшивая смиренность?

Бешенство, прозвучавшее в его голосе, вынудило Элизабет поднять голову.

– Чего ты хочешь, Колтер? Ты ждешь, чтобы я спросила, в каком качестве ты представил меня? Или чтобы я сказала, будто гордость не позволяет мне принять твою помощь? Поживи-ка с мыслью, что каждой крошкой хлеба ты и твой ребенок обязаны другому, тогда и посмей сказать, что я фальшива.

– Ты кричишь на меня, Элизабет, – прорычал он.

– Да, да, кричу!

– И ты совсем измяла этот несчастный лоскуток, – сказал он, наклоняясь, чтобы взять у нее из рук шитье. Спрятав улыбку, вызванную растерянным выражением ее лица, Колтер положил шитье на стол рядом с диваном. – И ты еще не закончила, – заявил он, усаживаясь напротив нее.

– Не понимаю, на что ты намекаешь.

– Никаких намеков, мадам, – твердо возразил он. – Ты не доверяешь мне и боишься меня. Я намерен узнать почему. Когда мое любопытство будет удовлетворено, ты объяснишь мне, что так рассердило тебя сегодня утром...

– Хватит! Я не служу в твоем полку. У тебя нет права допрашивать меня. И требовать, и...

Вскочив с дивана, она хотела убежать и закрыться у себя в комнате, однако Колтер остановил ее, схватив за руку. Их напряженные, враждебные взгляды встретились.

– Перестань убегать.

– Я не тебя боюсь! Я боюсь, что ты привлечешь к нам внимание. Ты слышал, Эмили говорила, что это опасно. Опасно для Николь. Элма не успокоится, пока не разыщет нас и не отнимет у меня дочь. – Закрыв глаза, Элизабет опустила голову, чувствуя, что его хватка ослабела. – Отец Джеймса оставил все состояние в пользу будущих внуков. Без Николь...

– Но она не...

– Это не имеет значения. Девочка признана дочерью Джеймса. Без нее Элма не получит наследства, все отойдет братьям мужа. Она никогда не допустит этого, – промолвила Элизабет, вся дрожа.

Колтер отпустил ее, но только для того, чтобы обнять и притянуть к себе. Прижав губы к ее виску, он пробормотал:

– А твое доверие? Как мне восстановить его?

– Не знаю, – честно ответила она.

– Обнимать тебя – все равно, что обнимать летнее солнце. В тебе столько жара, что можно растопить даже лед одиночества.

Его страсть обволакивала, не давала дышать, заставляла сердце биться сильнее.