Ты молодец, - сообщил крест.

Почему ты не вмешался?

Ты и так хорошо справился.

Я начал раздевать следователя. Если у меня и есть какой-то шанс покинуть это негостеприимное заведение, то только если я замаскируюсь под монаха. Хотя и в этом случае шансов практически нет. Но не идти же добровольно на дыбу!

Монах-следователь был не только мертв, но и успел обгадиться перед смертью. Хорошо, что пострадало только нижнее белье.

Плохо, что ряса мне мала размера на три по объему и на один по росту. А сапоги совсем не подходят.

Хорошо, что ряса такая безразмерная одежда. И еще хорошо, что палачи здесь такие здоровые, сапоги того, кого я припечатал в колено, а потом в висок, оказались впору.

Я мысленно перекрестился и вышел из комнаты.

Длинный коридор. Вдоль одной стены одинаковые окованные двери, вдоль другой одинаковые зарешеченные окна под потолком. Окна темные, а это значит, что сейчас ночь. Плохо.

Интересно, если я надвину на голову капюшон, я сразу привлеку внимание или монахи иногда ходят в таком виде внутри здания? Не знаю. У всех троих капюшоны были откинуты, значит, лучше не рисковать и идти так. Здание на вид большое, вряд ли тут все знают всех.

Справа коридор заканчивается тупиком, слева - круто заворачивает куда-то в неизвестность. Выбора нет, надо идти налево.

Я подошел к изгибу коридора, глубоко вдохнул, выдохнул и совершил маневр думера. То есть, повернулся лицом к стене и сделал плавный, но быстрый шаг в сторону.

Коридор заканчивался мощной решеткой из чугунных прутьев в палец толщиной. А за решеткой стоял тощий и белобрысый паренек лет восемнадцати и с любопытством таращился на меня. Одет юноша был в коричневую рясу. За ним смутно угадывалась в полумраке вторая решетка, за которой... кажется, там начинается лестница.

Я не смог скрыть удивление при виде этой картины, и брови юноши, на мгновение взлетевшие на лоб, сошлись на переносице.

- Ты кто такой? - спросил он деланно строгим голосом.

Крест!

Нет. Ты справишься сам.

- Задержанный, - сказал я.

И доброжелательно уставился на часового. Он сделал сложную гримасу, как будто хотел помотать головой в растерянности, но в последний момент удержался.

- Почему без охраны? - спросил он.

- А от кого меня охранять? Нешто я епископ какой?

Парень не нашелся, что ответить. Несколько томительных секунд он пытливо вглядывался в меня, а потом достал свисток, такой же, как у амбалов в красных рясах, и засвистел. Звонкая трель в гулких каменных коридорах действует оглушающе. Я непроизвольно вздрогнул.

Я присел на корточки, прислонившись спиной к стене, и вежливо спросил парня:

- Как дела?

- В порядке, - машинально ответил тот и тут же резко спросил:

- Откуда у тебя ряса?

- Замерз.

- Что с отцом Афанасием?

- Ничего, - ответил я чистую правду. Смерть - это ничто, не так ли?

Парнишка свистнул еще раз, откуда-то со стороны лестницы донеслась неразборчивая брань и снова все стихло.

- Хорошо у вас служба поставлена, - констатировал я и достал крест из-за пазухи.

Часовой тонко завизжал, бросился к противоположной решетке и стал трясти ее изо всех сил, не забывая оглушительно свистеть. Решетка не поднималась, не опускалась и не уезжала в стену, очевидно, она управляется дистанционно и часовой просто не может покинуть пост без разводящего. Оригинально.

Лестница изрыгнула очередную порцию проклятий и где-то вдалеке гулко затопали сапоги. Кто-то спешил на помощь.

- Чип и Дейл, - пробормотал я и засмеялся.

А потом подумал "а что мне терять, собственно?" и запел.

Я начал петь "Дальше действовать будем мы", но не успел еще допеть первый куплет, как за второй решеткой появилось подкрепление в лице двух монахов, на этот раз, видимо, для разнообразия, одетых в серые рясы. Скудное освещение не позволяло разглядеть их лица.

- Семка, господи тебя накажи! Чего свистишь? - рыкнул один из монахов голосом терминатора.

Семка выронил свисток и начал объяснять заплетающимся голосом:

- Ваше преподобие... чернокнижник... не губите...

При слове "чернокнижник" монах поднял голову и увидел меня. Коротким жестом он оборвал Семкино словоизвержение и воцарилась полная тишина. Несколько секунд я чувствовал на себе мрачный взгляд этого неподвижного серого изваяния, потом изваяние заговорило:

- Ты действительно чернокнижник?

- Никак нет, ваше преподобие, - ответил я и лучезарно улыбнулся.

- Как ты здесь оказался?

- Его отец Афанасий... - начал объяснять Семка, но серый силуэт цыкнул на него и Семка умолк.

- Затрудняюсь сказать, - сообщил я и улыбнулся еще раз.

- Ты мне глазки не строй! - рявкнул серый. - Отвечай быстро, внятно и по делу.

Я состроил серьезное выражение лица, я представил себе, что передо мной стоит не загадочный серый монах, а подполковник Сухостоев, бывший мой замкомполка по строевой. Стоило мне только подумать об этом, как сработал рефлекс, вбитый двумя годами муштры, я выпрямился и застыл по стойке "смирно". Серый удовлетворенно крякнул.

- То-то же, - пробурчал он. - Две недели по двести поклонов в день. И еще пять нарядов вне очереди. А когда протрезвеешь, зайдешь к отцу Иоанну на покаяние, я прослежу. И чтобы молитвы не орал больше! Здесь тебе не лавра какая-нибудь! Беда с этими учеными...

- Ваше преподобие! - пискнул Семка. - Разрешите обратиться!

- Не разрешаю, - отрезало ваше преподобие и серые силуэты стали таять в полумраке, удаляясь.

- Но это же чернокнижник! - завопил Семка, проигнорировав запрет начальника. - Его красные братья в спячке принесли, а он ожил и на нем ряса отца Афанасия!

Серая гора снова явилась из сумрака.

- Это правда? - спросило преподобие.

- Никак нет, - ответил я, - я не чернокнижник. Я только подозреваюсь в чернокнижничестве.

- Издеваешься? - догадался серый. - Где ученый?

- Там, - я показал рукой назад.

- Отойди от решетки, - приказал серый.

Я отошел.

- Дальше!

Я сделал еще шаг назад.

Силуэт монаха совершил неясное шевеление, дальняя решетка поднялась и на освещенной части сцены появились два новых персонажа.

Серый монах был воистину огромен, больше всего он был похож на Арнольда Шварцнеггера в роли Конана-варвара, только еще больше и страшнее. И еще, в отличие от Конана, его большие серые глаза светились какой-то неясной внутренней силой, напомнившей мне Коннора Макклауда. Наверное, таким же был взгляд Сталина.