- Кто сейчас правит страной?
- Анператор.
- Как зовут?
- Его анператорское величество Николай Александрович Вторый.
Усман повернулся ко мне и растерянно произнес:
- Ничего не понимаю. Если правит Николай Второй, здесь должна быть железная дорога.
Он снова повернулся к деду:
- Где железная дорога?
- Не могу знать, ваше священство. Окромя вот этой вот дороги, других не ведаем.
- Понятно... А скажи-ка мне, дед, вот что. Кто в вашей деревне помещик?
- Его сиятельство боярин Евпраксин, Аристарх Львович.
- Параллельный мир, - сказал я.
- Что? - не понял Усман.
- Это не прошлое, это параллельный мир. У нас во времена Николая Второго крепостного права уже не было.
- Значит это прошлое параллельного мира. Или это не тот Николай Второй. Ладно, поехали в эту Михайловку, здесь от них все равно больше ничего не добьешься. И вот еще что, - он обернулся к аборигенам. - Смотрите сюда.
Усман лениво размахнулся расслабленной рукой и резко ударил по краю телеги. Кусок горбыля шириной с пол-ладони и толщиной в палец с хрустом разломился.
- Если кто-то дернется, - сказал Усман, - и я подумаю, что этот кто-то хочет завладеть нашим оружием, с ним будет так же. Понятно?
Аборигены дружно закивали, мы погрузились на подводы и двинулись в путь. Дебилоподобный мужик пересел на первую телегу, мальчишка - на вторую, а третью оккупировали мы втроем с Усманом и дедом.
7.
Деда звали Тимофеем, мужика - Устином, а мальчишку - Федором. Устин был сыном деда, а Федор, соответственно, внуком. Я отметил, что первые буквы имен следуют в алфавитном порядке и сказал это деду, но тот то ли не знал, что такое алфавит, то ли смертельно боялся обнаружить свое знание. Кажется, в этом мире крестьянам запрещают учиться грамоте. Почему?
Дед Тимофей ответил на этот вопрос обстоятельно и со знанием дела.
- А зачем хрестьянину буквы знать? - спросил он и сам себе ответил. Незачем. Одна беда от этой грамоты простому человеку. Ничего хорошего для простого человека в буквицах этих нет и быть не могет.
- А как же библию читать? - спросил я.
Дед так перепугался, что, казалось, стал вдвое меньше.
- Да что вы говорите, ваше священство! - забормотал он. - Нешто мы совсем темные? Мы же знаем, что библию читать токмо вашим священствам дозволено, а нам, темным, запрещено наистрожайшим образом.
- А с чего ты взял, что мы священники? - подал голос Усман.
- Как это с чего? Вон у товарища твоего крест на груди. Нешто не ясно?
- Разве обычные люди не носят кресты? - удивился я.
- Да как можно! - дед зашелся от негодования. - Святотатство и богохульство!
- А как у вас к мусульманам относятся? - спросил Усман.
- К бусурманам? Да никак. Люди как люди, только вера у них другая.
- Поганая? - уточнил Усман.
- Ну да, поганая, языческая, то есть.
- Как же это языческая? Языческая вера - это когда богов много, а у мусульман бог един.
- Не знаю я, - вывернулся дед, - я человек темный, святым делам необученный. Слыхал я, что бусурманская вера поганая, а правда то или нет, мне неведомо. Может, и неправда. А ежели хотите порасспросить кого, так вам в Троицк надо, это по московской дороге два дня пути и один день в сторону, на запад. Там монастырь стоит, там вам монахи на все вопросы и ответят, - дед загадочно хихикнул.
- А сколько народу в Москве живет? - спросил я, сам не знаю зачем.
- Тьма-тьмущая, - лаконично ответил Тимофей.
- А точнее не знаешь?
- А кто ж его знает точнее? Много там народу, больше, чем в Серпухове, в Подольске и в Троицке, вместе взятых, вона как много!
- А что у тебя в мешках, что на первой телеге? - спросил Усман.
Дед Тимофей замолчал, будто прикусил язык. Потом он нехотя произнес:
- Значит, разбойники.
- Да не разбойники мы никакие! - возразил Усман. - Просто интересно, что, спросить нельзя?
- Спросить-то можно, - печально сказал дед. - Ситец там, рогожа, платок шелковый для Маськи, гвозди железные, крючки рыболовные, соль пищевая... мы же с рынка едем, сено продавали. Отбирать будете?
- Да ну тебя! - рассмеялся Усман. - На хрена нам все это барахло! Если нас с Сергеем покормить, да в баньке попарить, да разговором развлечь, так ничего нам больше и не нужно от вас. Можем и заплатить.
- Чем заплатить? - заинтересовался дед.
Усман вытащил гранату из одного из многочисленных кармашков камуфляжа.
- Знаешь, что такое? - спросил он.
- Нет, - дед боязливо отодвинулся в сторону.
- Дергаешь за кольцо, бросаешь и прячешься. Через четыре секунды она взрывается.
- Это как?
- Разрывается на части вдоль насечки, а вот эти квадратики разлетаются во все стороны.
- Как пули?
- Примерно.
- Проверяете, ваше священство?
- С чего ты взял?
- Проверяете, не польщусь ли на запретное. Нет, ваше священство, у нас в Михайловке законы чтят как положено. Будет вам и обед, и баня, и все остальное, и все за бесплатно, как и положено. А яйцо вот это я у вас и даром не возьму.
- Почему?
- Запретное потому что.
Мы еще долго ехали, почти до самого вечера. Ни одного постоялого двора на дороге не встретилось, Тимофей пояснил, что они размещаются в дне пути друг от друга, и до следующего мы доехали бы в аккурат к закату. Трижды мы встречали встречные обозы, которые при виде нас заранее съезжали на обочину, уступая дорогу. Хозяева одного обоза даже куда-то попрятались, и если бы мы с Усманом польстились на немудреное добро, наваленное в телеги, оно досталось бы нам без малейшего труда. Странно, что никто нас не обгонял, хотя мы ехали шагом, и что нам не встретилось ни одного всадника и ни одного пешего путника.
Я спросил об этом деда Тимофея и получил исчерпывающий ответ:
- Боятся. Попрятались, стало быть.
- А чего боятся? - удивился я.
- Как чего? Вас и боятся. С пищалями, в броне, да еще в такой страшной броне, ненашенской. Любой испугается.
Больше мы не возвращались к этой теме. Из разговора я узнал, что семья у деда Тимофея большая, больше половины деревни Михайловки приходятся ему родственниками, что помещика Евпраксина живьем никто не видел, потому что он живет в Москве, как и положено помещику, а в имении никогда не бывал, ибо нечего ему там делать. Цены на соль и на шелк растут год от года, и купцы говорят, что это из-за войны с немцами. Война идет уже третий год и каждую весну проходит рекрутский набор, а в прошлом году еще один набор был осенью. А в Троицком монастыре тоже, говорят, провели внеочередной набор монахов. Несмотря ни на что, жизнь идет своим чередом, молодых мужиков в войско забрали не всех, и ничего интересного, в общем, в мире не происходит.