- Я такого даже вообразить не мог, - пробормотал Ле Нермор. - Мне очень жаль.

Адамберг вышел, не говоря ни слова, и Данглар рассердился на него за то, что он не проявил ни малейшего сочувствия к несчастному человечку, хотя прежде инспектору не раз доводилось видеть, как комиссар расставлял сети своего обаяния, когда ему надо было заручиться расположением какого-нибудь незнакомца или даже обычного дурака. А сегодня у него не нашлось для старика ни капли доброты.

На следующее утро Адамберг велел опять при гласить Ле Нермора. Данглар насупился. Он не хотел, чтобы старика продолжали мучить.

Адамберг дождался последней минуты и теперь вызывал старика на допрос, хотя все предыдущие дни он ни во что не вмешивался.

Итак, Ле Нермора вновь позвали в комиссарат. Он робко вошел, еще слабый и очень бледный. Данглар внимательно смотрел на него.

- Он изменился, - шепнул инспектор своему начальнику.

- Меня это не волнует, - ответил Адамберг. Ле Нермор присел на кончик стула и попросил разрешения закурить трубку.

- Я размышлял сегодня ночью, - проговорил он, роясь в карманах в поисках спичек. - Думал всю ночь. Теперь мне наплевать, что все знают об мне правду. Я смирился с тем, какой жалкий из меня вышел персонаж - тот, кого пресса величает «человеком, рисующим синие круги». В самом начале у меня возникло ощущение, что я обретаю огромную власть. На деле я оказался всего лишь тщеславным чудаковатым типом. И вот все рухнуло. Двоих убили. Потом мою Дельфи. Зачем мне скрывать это от самого себя? Зачем пытаться скрыть это от других, чтобы по крупицам собрать обломки своего будущего, если я все равно все испортил, все уничтожил? Нет. Я был человеком с кругами. Тем хуже для меня. Из-за этого, из-за «комплексов», как говорит Веркор-Лори, погибли три человека. Одна из них - моя Дельфи.

Он обхватил голову руками. Данглар и Адамберг молчали, стараясь не смотреть друг на друга.

Потом Ле Нермор вытер глаза рукавом плаща, словно старый бродяга: он как будто навсегда прощался со своим престижем, заработанным за долгие годы.

- Значит, не стоит скрывать правду от журналистов,- продолжал он, сделав над собой усилие. - У меня сложилось впечатление, что лучше мириться с тем, какой я есть, и с тем, что я натворил, вместо того чтобы защищаться, прикрываясь профессорским портфелем. Однако, поскольку я трус, я предпочел бы покинуть Париж сейчас, пока еще не все раскрылось. Вы понимаете, я встречаю на улице слишком много знакомых лиц. Если. позволите, я хотел бы пожить в одиночестве в деревне. Я ненавижу деревню. Я купил этот дом для Дельфи. Теперь он станет моим убежищем.

Ле Нермор с нетерпением ждал, их ответа, поглаживая щеку концом трубки, и выражение лица его было тоскливое и несчастное.

- Вы имеете на это полное право, - отозвался Адамберг. - Только оставьте мне свой адрес, больше ничего не нужно.

- Спасибо. Думаю, я смогу окончательно туда переехать недели через две. Я избавлюсь от всего. С Византией покончено.

Адамберг снова немного помолчал, потом спросил:

- Скажите, вы не больны диабетом, я надеюсь?

- Странный вопрос, комиссар. Нет, у меня нет диабета. А это… так важно для вас?

- Очень даже важно. Еще один вопрос, и я больше не стану испытывать ваше терпение. Так, ерунда, но мне обязательно надо с ней разобраться, и вы, надеюсь, мне поможете. Все свидетели, видевшие вас, говорили о каком-то запахе, который вы оставляли после себя. Одни говорили, что пахло гнилыми яблоками, другие - уксусом, третьи - настойкой. Сначала я думал, что у вас диабет: вы, должно быть, знаете, что страдающие им больные часто издают легкий запах брожения. Но здесь не тот случай. Мне кажется, вы пахнете светлым табаком. Тогда я решил, что запах может исходить от вашей одежды или от платяного шкафа. Поэтому я позволил себе вчера, находясь в вашем доме, обнюхать все гардеробы, шкафы, сундуки, комоды, все ваши вещи. Ничего. Запахи старого дерева, химчистки, трубки, книг, даже мела, но никаких запахов кислоты или брожения. Я расстроился.

- Что вам на это сказать? - воскликнул озадаченный Ле Нермор. - Что конкретно вы хотите узнать?

- А как бы вы сами это объяснили?

- Да откуда мне знать! Я никогда не думал об этом. Довольно унизительно выслушивать такое.

- Возможно, у меня найдется объяснение. Запах мог быть в другом месте, в шкафу, что находится не у вас дома, а там, где вы оставляете ваш костюм человека с кругами.

- Костюм человека с кругами? Но у меня нет такого костюма! Было бы смешно, если бы у меня был специальный костюм для этого. Нет, повторяю вам, нет, комиссар. Впрочем, ваши свидетели должны были сказать вам, что я был одет совершенно обычно, как сегодня. Я ношу всегда примерно одно и то же: фланелевые брюки, белую сорочку, куртку из саржи и плащ. Я почти никогда не одеваюсь по-другому. Какой интерес мне был бы, выйдя из дому в саржевой куртке, пойти куда-то «в другое место», чтобы там надеть другую саржевую куртку, да еще дурно пахнущую?

- Вот и я никак этого не пойму.

У Ле Нермора снова появилось страдальческое выражение лица, и Данглар опять рассердился на Адамберга. Ведь, в сущности, комиссар был не настолько злым, чтобы так мучить старика.

- Рад бы вам помочь, но вы слишком много от меня хотите! - Голос Ле Нермора срывался на крик. - Я не способен разобраться ни в истории с запахом, ни в том, почему это вас так интересует.

- Может статься, это не так уж и интересно.

- В конце концов, вполне возможно, что, рисуя круги, я торопился и сильно волновался, и поэтому от меня шел «запах страха». В конце концов, это возможно. Говорят, такое бывает. Когда я вбегал в метро, я был весь в поту.

- Не важно, забудьте об этом, - сказал Адамберг, рисуя что-то уже не на бумаге, а на самом столе.- Меня иногда донимают несуразные навязчивые идеи. Я сейчас отпущу вас, господин Ле Нермор. Надеюсь, в деревне вы обретете покой. Иногда так случается.

Покой в деревне! Раздраженный Данглар шумно выдохнул. Так или иначе, но сегодня его раздражало в комиссаре буквально все: его бессмысленные уловки, бесполезные расспросы, банальные слова. Ему захотелось сию же секунду выпить стаканчик вина. Но еще слишком рано. Неприлично рано. Господи, только бы удержаться.

Ле Нермор печально улыбнулся им, и Данглар, решив подбодрить его на прощание, крепко стиснул ему руку. Но безвольная рука Ле Нермора не ответила на пожатие. «Все, он пропал», - подумал Данглар.

Адамберг поднялся и пошел посмотреть, как Ле Нермор идет по коридору, с портфелем под мышкой, ссутулившийся и исхудавший.

- Бедняга,- вздохнул Данглар,- он конченый человек.

- Я предпочел бы, чтобы у него оказался диабет.

До обеда Адамберг читал «Идеологию и общество в эпоху Юстиниана». Данглар, измотанный до предела, как и его жертва, поединком с человеком, рисующим синие круги, мечтал, что Адамберг наконец перестанет думать об одном и том же и снова займется расследованием, только другими методами.

Инспектор настолько пресытился общением с Огюстеном-Луи Ле Нермором, что ни за что на свете не согласился бы прочесть ни единой строчки из его книги. При каждом слове ему постоянно мерещилось бы лицо с неопределенными чертами и упорный взгляд грязно-голубых глаз старика византолога, явившегося упрекнуть его за чрезмерное рвение. Данглар зашел в кабинет комиссара около часа дня. Адамберг продолжал читать. Инспектор вспомнил, как шеф когда-то объяснял ему, что читает все слова подряд, не пропуская ни одного. Адамберг не поднял головы, но, судя по всему, услышал, как вошел Данглар.

- Данглар, вы помните модный журнал, обнаруженный в сумке госпожи Ле Нермор?

- Тот, что вы листали, пока мы сидели в фургоне? Он, должно быть, еще в лаборатории.

Адамберг позвонил и попросил принести ему журнал, если он больше не нужен экспертам.

- Вас что-то смущает? - спросил его Данглар.

- Не знаю. Меня смущают как минимум три вещи: запах гнилых яблок, милый доктор Жерар Понтье и этот журнал мод.