— Горчаков, ну ты же не маляр и не уборщица, — воззвала я к чувству собственного достоинства коллеги, и он покорно потянулся за мной к выходу. Несколько помощников прокурора, прогуливавшихся по коридору с надзорными производствами в руках, посмотрели на нас не то чтобы испуганно, но, во всяком случае, изумленно.

И вот я добралась до дому так рано, как не добиралась уже несколько месяцев. И подумала — какое же это блаженство, побыть дома одной. Не стирать, не варить, не парить, не гладить, не заставлять сыночка отлипнуть от «Плейстейшена» и приняться за уроки; не сидеть на кухне скрючившись над обвинительным заключением, а просто вытянуть ноги и щелкать пультом, прыгая по телевизионным программами находя что-нибудь забавное, чего не показывают, когда я прихожу домой глубокой ночью.

Но больше всего я наслаждалась тишиной, которая тоже, как и спокойные домашние вечера, не часто выпадает на долю следователя.

И тут зазвонил телефон.

Я не сразу потянулась к нему, еще раздумывая, снимать ли трубку. Вдруг это наш очумелый начальник проверяет, не дезертировала ли я подло с трудового фронта. Но потом мысленно махнула рукой: какие ко мне претензии, на часах без пятнадцати семь, и если я в это время дома, то нормальный человек может только порадоваться за меня. А если шеф ненормальный, то это его проблемы.

— Мария Сергеевна? — спросил из трубки приятный баритон. Вдвойне приятный тем, что незнакомый.

— Да, — подтвердила я безмятежно.

— Вы в милиции работаете?

— Нет, — сказала я, все еще сохраняя радужное настроение.

Такое бывает: мне звонят разные люди с какими-то юридическими вопросами, им дают номер телефона мои приятели, забывая по-приятельски — предупредить меня об этом. Пару раз, после того, как несколько газет в красках описали одно мое громкое дело, связанное с поисками пропавшего субъекта, звонили несчастные, у которых пропали родственники, — им мой телефон дали в газете (за что редакции отдельное спасибо). Один раз позвонил какой-то старый хрыч и обругал меня «антихристом в юбке», за то, что я привлекла к уголовной ответственности лидера питерского отделения партии «Русские братья», причем привлекла даже не за экстремистскую деятельность, а за банальное убийство. Еще этот старый партиец —даже по телефону было понятно, что он при разговоре брызгает слюной на собеседника, — сообщил мне, что я их партией приговорена к смерти и должна ждать исполнения приговора. После этого я психанула и написала рапорт в городскую прокуратуру, чтобы доступ к сведениям о моем домашнем номере телефона закрыли; Меня заверили, что отныне мой номер телефона закрыт для всех и узнать его можно только с моего согласия.

— Я работаю в прокуратуре, — пояснила я своему телефонному собеседнику, не удивившись вопросу.

Что ж, практически все, кто не является моими коллегами, не видят разницы между прокуратурой и милицией. Десятого ноября меня регулярно поздравляют с Днем милиции даже журналисты, пишущие на криминальные темы, хотя уж им-то сам Бог велел разбираться, кто есть кто; однажды к нам в контору забрел режиссер, готовящийся к съемкам детектива, и крайне удивился, узнав, что прокуратура расследует убийства и другие тяжкие преступления. «Какая прокуратура, — бормотал он, — какая еще прокуратура?! Менты — и все, и хватит, а прокуратура тут при чем?»

Плюс ко всему я регулярно читаю в прессе интервью с актрисой, играющей роль следователя прокуратуры в бесконечном сериале. Скоро третий год сериал не сходит с экранов, уж I можно было выучить, кого играешь, а актриса все рассказывает журналистам, что ее героиня вместе с другими персонажами — оперуполномоченными — работает в убойном отделе прокуратуры (!).

— А дети у вас есть? — мягко продолжал баритон, и вот тут мне стало не по себе.

Про меня пусть задают какие угодно вопросы, и даже сообщают о вынесенном мне смертном приговоре; с рапортом об этом я ходила в городскую не потому, что испугалась, а просто не хотела, чтобы мне дома докучали всякой ерундой. Но вот если незнакомый человек без какого-либо повода интересуется, есть ли у меня дети, — это уже не всякая ерунда. Следовательские мозги услужливо мне подсказывают не самые приятные варианты развития событий; нет, даже думать об этом не хочу.

— А что? — осторожно спросила я.

— Просто я влюбился в вас и хочу жить с вами.

Понятно: псих, подумала я; надо закончить разговор с ним так, чтобы не вызвать у него раздражения, и чтобы в больных его извилинах отложилось, что больше мне звонить не надо.

— А где вы меня увидели, что влюбились?

— В газете был ваш портрет, — охотно сообщил мне воздыхатель.

— А дети причем? — спросила я как можно мягче.

— Просто я не могу жить с женщиной, с которой до меня кто-то жил.

— Вот и замечательно, — обрадовалась я. — У меня есть дети. Я второй раз замужем, и по этой причине совершенно вам не подхожу.

— Жалко, — огорчился собеседник. — Но я вам уже признался в своем чувстве, поэтому просто отказаться от вас не могу. Теперь я должен уничтожить себя и вас.

— Уничтожить? Каким образом? — я старалась говорить спокойно, чтобы, упаси бог, не разозлить его. И он вроде бы, несмотря на кровожадные планы, был пока спокоен, и даже, я бы сказала, лиричен.

— Мы можем сгореть в огне, — простодушно поделился со мной собеседник. — Или взлететь на воздух…

Ой-ей-ей, подумала я. Огонь, конечно, тоже неприятно, но взлететь на воздух — тут уж моей скромной персоной дело не ограничится, это уже пахнет обилием жертв. А главное, теперь непонятно, в каком ключе продолжать разговор. И продолжать ли вообще…

— А может быть, мы встретимся и поговорим? — предложила я, от всей души надеясь, что на первую встречу он не принесет с собою литр бензина или кило тротила. Во всяком случае, до встречи я успею кое-что придумать. Может быть…

— Обязательно встретимся, — заверил меня мой сумасшедший поклонник. И под ложечкой у меня заныло.

Разъединяться с ним нельзя ни в коем случае, поскольку я не знаю, откуда он ведет со мной эту лирическую беседу; вполне возможно (тьфу-тьфу-тьфу),что он уже стоит у меня под дверью с пресловутым тротилом. А тем временем домой направятся мой великовозрастный ребенок и почти идеальный муж, допустить встречу которых с психом нельзя ни в коем случае. Значит, надо изо всех сил тянуть время и как-то ухитриться предупредить Сашку и Хрюндика. Нет, обоих я не успею; предупредить надо мужа, чтобы он нашел Хрюндика и утащил его как можно дальше от дома.