Итак, возвращаемся к Окуневу... Достижения человечества сведены к науке и технике, хотя они вряд ли могут поразить даже читателя той поры, не говоря уже о нынешнем. "Сгущенная внутриатомная энергия", самолеты и автомобили без "шоффера", светящиеся дома и улицы... Более интересны идеофоны аппараты для непосредственной передачи мыслей и саморегулирующиеся механизмы для управления другими механизмами. Правда, конкретная автоматика выглядит так: "Автоматические регуляторы управляют работой машин. Вот соскочил передаточный ремень. Снизу поднимается трезубая вилка и, подхватив ремень, надевает его на колеса, с которых он сорвался... Стрекочут счетные машины..." В общем серьезной попытки рассказать хотя бы о науке будущего, о преодолении трудностей прогресса - некоторые из них проглядывали уже в начале века - у Окунева не найти. Обратим внимание на другую сторону. В любой утопии наиболее существенное - это социальные открытия, общественные новинки. К черту науку и технику! Узнать бы, каких людей она будет обслуживать. "Мужчины и женщины одеты одинаково" / не в маоцзедуновки ли?/, головы без волос, лица бриты... В их внутренний мир автор на протяжении всей книги так и не заглянет. Странный на первый взгляд факт дружного нежелания утопистов всех времен и народов уделить толику внимания человеческой психологии, повальное отсутствие попыток населить благоуханные кущи грядущего более или менее живыми людьми. Перед нами, как правило, возникают неразличимые толпы, пресловутые замятинские "нумера", иногда носящие собственные имена, что не изменяет их "нумерной" природы. Причину странных упущений искали в отсутствии литературного таланта у авторов. Действительно, создание как индивидуализированных, так и обобщенных человеческих типов - задача архисложная, справиться с ней не всегда удавалось даже тем, кто сознательно ставил ее перед собой, как тот же Ефремов в "Туманности Андромеды". Однако в наши дни, когда "вдруг стало видимо далеко во все концы света", это объяснение представляется недостаточным. Нет, мы не находим в утопиях живых характеров не только потому, что авторы не умели их изображать. Окунев был опытным писателем, сочинившим много книг. Сейчас нас вряд ли устроила бы идейная концепция романа "Грань", рассказывающего о размежевании большевиков и меньшевиков перед революцией 1905 года, но написан роман вполне профессионально...

Они и не хотели их там видеть. Не хотели потому, что живой человек всегда личность, всегда индивидуальность, а индивидуальность противоположна серийности. Пусть лучше ряды будут мертвыми, но зато безукоризненно стройными. Немецко-русский литературовед А.Курелла подвел этому очевидному с нашей точки зрения мировоззренческому изъяну теоретическое "пролетарское" обоснование, утверждая, что психологизм, интерес к "живому" человеку контрреволюционен, он ведет к тому, что "границы между другом и врагом совершен- но исчезают. Все смешивается в густой душевной мешанине". Однако те исследователи, которые не были классово чокнутыми, обратили внимание на это оскопление уже давно. "Вспоминая такие строгие предписания Платона, Кампанеллы, Кабе и других... Кто бы захотел подчиниться им, тот должен перестать быть человеком... Самая ужасная тирания никогда не стремилась к такому безусловному задержанию прогресса, как многие утопии, намеревавшиеся стереть всякую тиранию...", - приведем мнение авторитета в утопической области А.Свентоховского. Удивляется и современный американский социолог Л.Мэмфорд: "Откуда такая бедность человеческого воображения, казалось бы, освобожденного от пут реальной действительности?.. Откуда берется все это принуждение и регламентация, характерные для таких, казалось, идеальных сообществ?". И верно: в повествованиях о вымышленных обществах, где воображение автора ничем не сковано, вот уж где должен быть простор для появления самых различных типов - от угрюмых аналитиков до разбитных оригиналов. Так нет же, словно сговорившись, утописты дудят в одну дуду - порядок, организованность, регламентация, регламентация, организованность, порядок /пусть и добровольные/... Казарма, казарме, казармой... Утопия - всегда открытая или замаскированная критика современности. Напуганные беспорядком и беспределом, царящими вокруг, социальные конструкторы стараются законопатить малейшие лазейки для проникновения разгильдяйства. О том, что совершенный порядок требует совершенной обезлички, они, возможно, не задумывались. Во всяком случае, хаос пугает их сильнее. Такие, может быть, бессознательные позывы всегда приводят к выпрямлению травмирующих автора выступов: улицы - по линейке, дома фаланстеры, одежда - комбинезоны... Искрящийся чугунно-хрустально-алюминиевый дворец в "Четвертом сне Веры Павловны" Н.Чернышевского - всего лишь общага, разве что чистенькая, без тараканов и комендантш. И не только в книгах реализовывались подобные умонастроения. Мы же были рождены, чтоб сказку сделать былью. Не будем вспоминать об идеологическом единстве. Но не так давно мы увидели, как через очаровательные кривоколенные переулки московского Арбата пролег широкий, функционально удобный, но бесчеловечный по архитектуре проспект. "Кто узнает хотя бы один город, тот узнает все города Утопии: до такой степени сильно они похожи все они друг на друга...", читаем мы уже у Томаса Мора. А раз дома одинаковы, то почему остальное должно быть разным? "Цвет... плаща одинаков на всем острове, и при том это естественный цвет шерсти"... И какие бы скидки не делали мы на время, на мораль, на религиозные представления, все же не перестаешь по-детски удивляться - почему им не приходила в голову мысль о том, что в таких городах и странах жить было бы безумно тоскливо. Кьеркегор позволил себе замахнуться даже на главную христианскую "утопию": "С эстетической точки зрения нет концепции более скучной и бесцветной, чем вечное блаженство". А ведь существовала другая литература, переполненная радостью бытия, воспевавшая красоту и многообразие жизни, если кому угодно так считать, данные нам Творцом. Да и само великолепие природы разве не подсказывало людям, каков должен быть идеал полнокровной жизни... Наставником к пришельцам из прошлого откомандирован гражданин Всемирной Коммуны Стерн, к которому они уважительно обращаются - "Профессор..." И тут же получают разъяснение: "... у нас нет профессоров. Ни профессоров, ни ученых или других специальностей... Сегодня я читал лекцию. Вчера я работал у экскаватора. Завтра я намерен работать на химическом заводе. Мы меняем род деятельности по свободному выбору, по влечению..." Поразительно, но уже на ранних стадиях литератор, включившийся в советскую эстетическую систему, начинает открыто или скрыто цитировать классиков марксизма. Ведь слова Стерна - откровенный парафраз известного высказывания Маркса из "Немецкой идеологии": "...Общество создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра - другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, - как моей душе угодно, - не делая меня в силу этого охотником, рыбаком или критиком..." Но и боязливо оглядываясь на столь могучий некогда авторитет, трудно отделаться от мысли, что в предлагаемой чехарде заложена программа нещадного дилетантизма. На ум приходит образ порхающего мотылька, тем более, что рабочий день в ихних Утопиях очень короткий, даже сверхкороткий. У Мора - 6 часов, у Кампанеллы - 4, у Буонаротти - 3-4, у Оуэна - менее 4-х, у Богданова - 1,5 - 2,5 часа. Но чего ради человек - будь он трижды энциклопедистом - увлеченный своей работой и любящий свою профессию, станет ежеминутно бросать ее, дабы подергать рычаги экскаватора или коровьи дойки? В этом ли свобода? Все-таки наверно и в "грядущем мире" у человека должно быть главное дело в жизни. Эйнштейн играл на скрипке. Или я его путаю с Шерлоком Холмсом? Нет, действительно, оба играли. Но один был великим физиком, а второй - великим сыщиком. Целесообразно ли им тратить время на овладение профессией экскаваторщика? Речь ведь идет не о развлечениях. И как бы там ни заверяли нас в противоположном, как бы ни клялись в любви к свободному труду, видимо, утописты все-таки мозжечком воспринимали труд как проклятие, и больше всего заботились о том, чтобы их сверхсознательные работнички не переутомились. Ведь и в христианском каноне человек был приговорен к труду в поте лица как к наказанию. А если работа стала потребностью, то зачем от нее бежать? Сам же Окунев разъяснил: члены общества, которые не чувствуют потребности к труду, считаются больными и подлежат принудительному лечению. "Грядущий мир" Окунева исключительно прост по устройству. Органов власти в нем нет. Есть только "В.С.Б.Ф.М.К." в Париже - статистическое бюро всемирной коммуны, куда стекается экономическая информация и откуда распределяют ресурсы и рабсилу. "...Вашингтонскому сектору требуется 2000 силовых единиц живой силы... Перебросьте в Московский сектор 6 миллионов тонн дуралюминия..." Госплан? Госплан... У Евгении возникает вопрос, который задали бы и мы: а что случится, если "силовые единицы" не пожелают подчиниться распоряжениям В.С.Б.Ф.М.К.? (Как вы можете не желать того, что вам полезно и доставляет нам наслаждение? - удивляется руководитель бюро. /Не исключено, что "вам" и "нам" - просто опечатка/.