— Невелика беда, — успокоила его Маргарита. — Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.
Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.
Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни…
А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и… Тут она не знала, что ей делать дальше — то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений…
— А вы замечательный рассказчик, господин де Монтини, — одобрительно констатировала Маргарита, когда Этьен закончил. — Вам бы книги писать, я совсем не шучу. Ваш рассказ, бесспорно, самый интересный и увлекательный из всего, что я слышала о тех событиях. Правда, в нем есть некоторые огрехи, но их можно объяснить тем, что вы сами не очень прислушивались к тому, что говорили.
— Это все от усталости, — отозвалась Матильда, снова вступаясь за брата. — Ведь он только приехал, устал с дороги, а потому такой невнимательный.
Маргарита ухмыльнулась и насмешливо взглянула на Бланку, затем вновь перевела свой взгляд на Монтини.
— Раз так, то не смею вас задерживать, сударь. Хорошенько отдохните, а вечером мы продолжим нашу занимательную беседу. Вам уже предоставили комнату?
— Да, сударыня.
— Где?
— В гостевых покоях на первом этаже.
Маргарита покачала головой:
— Это совсем не годится. Брат моей любимой фрейлины вправе рассчитывать на более внимательное отношение. — На какую-то секунду она задумалась. — Итак, поступим следующим образом. Самое позднее к завтрашнему вечеру этот негод… господин Рауль де Толоса должен освободить свою квартиру… свою бывшую квартиру, а пока что… Матильда, ступай разыщи кузена Иверо, представь ему своего брата и от моего имени попроси, чтобы он на денек-другой уступил ему одну из своих комнат… Гм… А чтобы Рикард не вздумал приревновать, скажи, что я приглашаю его пообедать со мной. — С этими словами она протянула Этьену руку для поцелуя. — Приятно было познакомиться с вами, господин де Монтини.
— Мне тоже, — тихо произнесла Бланка. Она вся задрожала, когда он, вроде как нечаянно, вопреки тогдашнему обычаю, прижался губами к ее ладони.
Как только Матильда и Этьен вышли из комнаты, плотно закрыв за собой дверь, Маргарита пристально поглядела на Бланку и спросила:
— Ну? Как тебе понравился братик Матильды? Хорош, не так ли?
Бланка встала с кресла, пересела на диван рядом с Маргаритой и положила голову ей на плечо.
— Господи! — прошептала она. — Что со мной происходит? Я будто горю вся… сгораю…
— Ты влюбилась?
— Нет… Не знаю… Я ничего не знаю!
— Зато я знаю: в тебе вспыхнула страсть. Поэтому ты вся и горишь. Ты сгораешь от страсти. Со мной тоже так было… Когда-то. Очень давно. В самый первый раз. — Маргарита мечтательно улыбнулась. — У нас гостил Альберто Фарнезе, теперешний герцог Пармский, и я, одиннадцатилетняя девчонка, влюбилась в него по уши. Будто с ума сошла. На третью ночь я тайком пробралась в его спальню и залезла к нему в постель. В потемках он принял меня за одну из фрейлин моей матушки — со всеми вытекающими из этого последствиями. А утром… О! Я никогда не забуду выражения его лица, когда он проснулся и увидел меня… Бланка, ты вся дрожишь!
Бланка еще крепче прижалась к ней.
— Мне зябко, Маргарита.
— Но ведь только что ты горела.
— А теперь мне зябко. Мне… мне страшно. Я боюсь…
— Чего ты боишься?
— Себя боюсь. Своих мыслей и…
— И желаний, — помогла ей Маргарита. — Ты испытывала что-то похожее к Красавчику?
Бланка долго молчала, прежде чем ответить.
— Да, — сказала она. — Только это сильнее. Когда меня влекло к Филиппу, я всегда вовремя останавливалась. А сейчас я боюсь, что не сумею остановиться. Что со мной, Маргарита?
— Ты взрослеешь, вот и все. Твой Филипп пробудил в тебе женщину, Александр сделал тебя женщиной, а этот парень, надеюсь, научит тебя быть женщиной. Все это естественно, и тебе нечего бояться. Отбрось все страхи, подчинись своим желаниям, и ты увидишь, как это прекрасно — любить и быть любимой. Ведь сам Господь говорил, что суть нашей жизни — любовь.
— Ах, кузина! — в отчаянии простонала Бланка. — Не мучь меня. Прошу тебя, не мучь… Пожалуйста…
Маргарита вздохнула:
— Ты сама себя мучишь, золотко. И не только себя — меня тоже.
Это была истинная правда. Последние четыре месяца Маргарита жила в постоянном страхе перед будущим. Ее пугали возможные последствия громкого скандала, который разразится, когда Бланка (а когда-нибудь она все же решится на это) потребует развода с Александром, публично обвинив его в кровосмешении. Сам по себе скандал был бы даже выгоден Маргарите, так как позволял ей избавиться от своего политического противника — графа Бискайского, хотя при этом пострадала бы и Жоанна, которую наваррская принцесса по-своему любила. Но в данных обстоятельствах окажется затронутой фамильная честь кастильского королевского дома, и гнев могущественного соседа, скорее всего, обрушится на всю Наварру, без разбора, кто конкретно виноват в несчастьях Бланки — любимицы всей Кастилии и любимой сестры короля. Минимум, что сделает Альфонсо XIII, это денонсирует все мирные договоры и умоет руки, позволив своим воинственным и падким на чужие земли вассалам действовать по собственному усмотрению. А тогда и Гасконь с Арагоном не останутся пассивными наблюдателями — с какой стороны ни глянь, под угрозу будет поставлено существование Наварры как самостоятельного государства.
«Боюсь, — подумала Маргарита, — мне все-таки придется выйти за Красавчика…»
— Бланка, — произнесла она вслух. — Ты должна пообещать мне одну вещь.
Кастильская принцесса подняла голову:
— Да?
— Когда тебе станет совсем невмоготу, когда ты решишь потребовать развода…
— Ты же знаешь, кузина, что я никогда…
— Не зарекайся. То, что в детстве тебя убедили в нерушимости брачных уз, еще не значит, что ты будешь думать так всегда. Лучше пообещай мне, что ничего не предпримешь, не посоветовавшись со мной.
Бланка утерла платочком слезы с лица и вопросительно посмотрела на Маргариту.
— Хорошо, обещаю. Но что ты задумала? Неужели собираешься помочь мне?