Старик оставил детей и прошел в соседнюю комнату. Он надеялся купить апельсинов, но в лавчонке не оказалось ни апельсинов, ни свежего хлеба. Он объяснил хозяйке, что ему нужно, и осмотрел ее скудные запасы; купил полдюжины толстых черствых галет, каждая дюймов десяти в поперечнике, серых, вроде тех, какими кормят собак. Взял также немного масла и длинную бурую, сомнительного вида колбасу. Надо было как-то поддержать и собственное бренное тело, и он купил бутылку дешевого коньяка. И в довершение приобрел четыре бутылки оранжада. Хотел уже уйти, но заметил единственный ящик с плитками шоколада и купил дюжину для детей.

Отдых кончился, и Хоуард опять вывел детей на дорогу. Решил подбодрить их, аккуратно разломил одну плитку шоколада на четыре части и стал раздавать. Трое с радостью взяли свои порции. Четвертый молча покачал головой.

— Merci, monsieur, — прошептал он.

— Ты разве не любишь шоколад, Пьер? — мягко спросил старик. — Он ведь вкусный.

Ребенок опять покачал головой.

— Попробуй кусочек.

Другие дети смотрели изумленно. Малыш прошептал:

— Merci, monsieur. Maman dit que non. Settlement apres dejeuner.[51]

На минуту мысли старика вернулись к искалеченным телам, что остались позади, на обочине шоссе, кое-как прикрытые брезентом; он через силу отогнал это воспоминание.

— Хорошо, — сказал он, — мы отложим твой кусок до после завтрака. — И аккуратно положил долю Пьера в угол на сиденье коляски; малыш смотрел на это серьезно, внимательно. — Теперь твой шоколад в полной сохранности.

Пьер успокоился, засеменил рядом с ним.

Вскоре младшие дети опять устали; за четыре часа они прошли шесть миль, и стало уже очень жарко. Хоуард посадил их обоих в коляску и повез, двое старших шли рядом. Непонятно почему, на шоссе теперь не видно было ни одного военного грузовика; оставались только беженцы.

Беженцев было полным-полно. Могучие фламандские кони тянули повозки, нагруженные всякой утварью, узлами в одеялах, мешками с провизией, людьми; они двигались медленно, прямо посередине дороги; между ними с трудом пробирались машины; большие и маленькие автомобили, изредка санитарные кареты, мотоциклы; все это двигалось на запад. Бесчисленные велосипедисты и нескончаемая вереница людей с тачками и детскими колясками тянулись по дороге, изнывая от июльского зноя. Все задыхались от пыли, обливались потом, все из последних сил спешили в Монтаржи. Порой невдалеке от дороги проносился самолет; тогда поднималась паника, было два-три несчастных случая. Но в этот день дорогу, ведущую к Монтаржи, ни разу не обстреляли из пулеметов и на нее не упала ни одна бомба.

Жара усиливалась. Около полудня подошли к месту, где вдоль шоссе протекала речушка, и тут образовались пробки, сбилось в кучу много повозок, потому что возчики деревенских фургонов останавливались напоить лошадей. Хоуард решил сделать привал; он откатил коляску немного в сторону от дороги — там, в тени деревьев, вдавалась в речку небольшая песчаная отмель.

— Мы остановимся здесь и позавтракаем, — сказал он детям. — Подите вымойте лицо и руки.

Он достал провизию и сел в тени; он очень устал, но до Монтаржи оставалось еще миль пять, если не больше. Найдется же там какой-нибудь автобус?..

— Можно, я похожу по воде, мистер Хоуард? — спросил Ронни.

Старик встряхнулся.

— Если хочешь, выкупайся, — сказал он. — Сейчас достаточно жарко.

— Правда, можно купаться?

— Правда, и мне можно купаться? — повторила Шейла.

Хоуард поднялся с травы.

— А почему бы и нет? — медленно сказал он. — Разденьтесь и выкупайтесь перед завтраком, раз вам хочется.

Маленькие англичане только того и ждали. Ронни мигом сбросил свой нехитрый костюм и через секунду уже плескался в воде; Шейла запуталась в платье, пришлось ей помочь. С минуту Хоуард, забавляясь, наблюдал за ними. Потом обернулся к Розе.

— А ты не хочешь искупаться? — спросил он.

Она покачала головой, изумленная, смущенная.

— Это неприлично, мсье. Очень неприлично.

Он взглянул на маленькие обнаженные тела, блестящие в солнечных лучах.

— Да, — сказал он задумчиво, — пожалуй, неприлично. Но раз уж они влезли в воду, пусть купаются. — И повернулся к Пьеру. — Хочешь выкупаться?

Мальчик в сером круглыми глазами смотрел на маленьких англичан.

— Non, merci, monsieur, — сказал он.

— Может быть, снимешь ботинки и немного пошлепаешь по воде, а? — спросил Хоуард. Мальчик неуверенно посмотрел на него, потом на Розу. — Это очень приятно, — прибавил старик и обернулся к Розе. — Отведи его к воде, Роза, пускай ополоснет ноги.

Девочка сняла с Пьера ботинки и чулки, и оба стали шлепать по воде у самого берега. Хоуард вернулся в тень деревьев и опять сел так, чтобы видеть детей. Вскоре Шейла плеснула водой в Розу и Пьера, и Хоуард услышал, как Роза ее пожурила.

Потом увидел — мальчик в сером, стоя на самом мелком месте, наклонился, зачерпнул горстью воды и плеснул в Шейлу. И тогда среди детской болтовни послышался совсем новый, незнакомый звук.

Это смеялся Пьер.

— Фу ты, черт! — произнес мужской голос позади Хоуарда. — Погляди-ка на этих ребятишек — прямо как в Брайтоне!

— Плевать на ребятишек, — отозвался другой голос. — Только воду взбаламутили. Эдакую муть в радиатор не зальешь. Придется пройти немного вверх по течению. Да поскорей двинем дальше, не торчать же тут всю ночь.

Хоуард круто обернулся — позади, на поляне, стояли двое, грязные, небритые, в форме английских летчиков. Один в чине капрала, другой — шофер.

Старик торопливо поднялся.

— Я англичанин. Вы с машиной? — залпом выговорил он.

Капрал в изумлении уставился на него.

— Кто вы такой, черт возьми?

— Я англичанин. Двое из этих детей тоже англичане. Мы пробираемся к Шартру.

— Шартр? — озадаченно переспросил капрал.

— Это он про Чартере, — сказал шофер. — Я видел такое на карте.

— Вы с машиной? — опять спросил Хоуард.

— У нас походная мастерская, — сказал капрал, обернулся и заторопил спутника: — Тащи воду, Берт, и давай заливай, черт подери.

Шофер пошел вверх по течению, размахивая ведерком.