Разлив точно по пять делений, доктор поднял мерный стаканчик:

- Ну, вздрогнем, полковник, - и сам себе удивился, - вот уж не думал, что буду с гэбэшником пить. Они чокнулись, выпили и прислушались к себе.

- Закусить нечем, - обоженным горлом прохрипел доктор.

- Разве ж лекарство закусывают? - укоризненно поправил Воропаев.

- И то верно. Но запивают, - и он плеснул из графина воды,

- А скажи, господин полковник, отчего ты до сих пор майор? - доктор простодушно уставился на Воропаева.

- Сам не знаю, Михаил Антонович, - тоже просто отвечал Воропаев, При советской власти все впросак попадал, звезды мимо падали, а сейчас так быстро живу, что и забываю, кто я, и что я.

- Видно ты плохо систему Станиславского изучал, а мастерства не хватает.

- Не хватает, - покорно подтвердил Воропаев, взглянув на фляжку.

- Ну, что, - сообразил доктор, - Еще по пять кубиков, для закрепления эффекта. Они выпили еще, и тут доктор выдал:

- Ты, Вениамин Семенович не обижайся на меня, я и сам человек пропащий, работу свою не люблю, и жизнь свою не люблю, ни детства, ни отрочества не приемлю, еще пяток годков покочевряжусь, и на пенсию, а для чего, спрашивается, вся эта попытка моя? Как будто меня специально произвели на свет исключительно для примера, знаешь как в пьесе выведут какого-нибудь неудачника, чтобы он в последнем акте застрелился. Ты вот - и то благороднее меня оказался. На оскорбления не отвечаешь, меня жалеешь, неужели ж со стороны видно, до чего я неудачник.

- Брось, Михаил Антонович, мужик ты хороший, и врач хороший, у меня даже шум в голове пропал.

- Правда?

- Правда.

- Врешь, - серьезно сказал доктор,

- Зачем мне врать? - сопротивлялся Воропаев.

- Врешь из жалости своей идиотской, она тебя и погубит. Впрочем, губить-то и нечего. Жизнь - это всего лишь короткая передышка перед смертью.

- Передышка говоришь, а вдруг и вправду передышка, что тогда делать будешь?

- Я и сам говорю, передышка, - обиделся доктор

- Это ты для красного словца говоришь, а сам не веришь, потому что знаешь, что ничего другого, кроме этой передышки нам не дано. Вот скажи доктор, стал бы ты за просто так своей жизнью рисковать? На, погляди.

С этими словами, Воропаев вытащил из кармана Андреевские очки и положил на стол. Доктор не понимая, уперся в черные залапанные стекла.

- Ты в руки возьми, погляди внимательнее.

- Хм, - доктор профессионально разглядывал оптическое устройство, Ортопедические? А почему оба глаза заклеены, слепой носил?

- Нет, зрячий, как мы с тобой.

- Странно, - доктор надел для пробы, - Ничего не видно.

- Вот скажи, смог бы ты в этих очках поперек Ленинского проспекта гулять, да еще на красный свет.

- Ты их с покойника снял? - доктор с отвращением положил очки подальше от себя.

Воропаев горько усмехнулся.

- Нет, с абсолютно живого. Один молодой человек в них поперек движения гулял. Говорит, очки эти не для того, чтобы смотреть, а для того, чтобы видеть!

- А, наверное Кастанеды начитался, - вспомнил доктор,

- В воины подался.

- Да я тоже так вначале подумал. Даже очень разозлился, ох, как я был зол. Попался бы мне этот умник, который на русский язык дрянь эту переводил, блин, яйца ему бы оторвал. Или издатель этот... - Воропаев выругался, - Ну скажи, отчего же это молодежь такой дрянью увлекается, и именно у нас-то в России, где еще сто лет назад про бесов написано, где сказано: "нам не дано предугадать, чем наше слово отзовется..." где все наелись по уши марксизмом, где слово воин и Павка Корчагин одно и тоже...

- Насчет бесов, тебе конечно виднее... - не выдержал доктор.

- Знаю, знаю, тем более, чего-то значит и им не хватает?

- Прививки от словоблудия. Молодежь как раз-то и не нюхала еще настоящего марксизму, это мы с тобой старые волки, у нас прививка мертвая... против плюрализма.

- Да я не против демократии, но знаешь, иногда нет-нет, да вспомнишь главлит. Хоть бы подумали, чего издают и пишут. По-моему, так прежде чем издать, пусть представят, а ну как эта книжка к собственному родному ребеночку в руки попадет?

- Да чем им думать, - поддержал Доктор, - У них задница вместо головы, ей-богу.

Они вдруг замолчали. Потом доктор спросил:

- Ты зачем меня про Станиславского спрашивал, догадался, что ли?

- О чем? - удивился Воропаев.

- Что я пишу. Пьесы пишу.

- Нет, просто лицо у тебя такое... - Воропаев замялся подыскивая словечко, - Проницательное, что ли...

- Ну-ну, только я больше этим не балуюсь.

- Почему? Не берут?

- Берут, даже поставили несколько...

- Чего ж перестал? - волновался Воропаев.

- Страшно! - выдохнул Доктор. - Боюсь.

- Чего ж-то теперь бояться? - удивился майор федеральной безопасности.

- Себя боюсь. Ведь слово, как бы не говорили, что искусство, мол, само по себе, а жизнь сама по себе, слово обладает грандиозной силой подспудного действия. Понимаешь, не прямого, очевидного, а подспудного! И чем талантливее оно, тем страшнее. Я не о себе, я в общем, -поправился доктор, - Да и что он значит - талант? Ты вдумайся, определи. Нет, не талантом меряется литература, а подспудными последствиями.

Знаешь, я как-то подумал, откуда это во мне. Люди как люди, живут себе и помалкивают, а я такой расхороший, бумагу мараю. Как будто мне есть чего другим сказать хорошего? А что я могу я им сказать, сам посуди, ведь и я выхода не вижу, чего ж других пугать буду и тоску разводить. -Доктор приумолк, - А так ради хохмы или из-за денег, противно, мы же в России живем, а здесь к слову еще есть уважение и участвовать в духовном разврате, не хочу, страшно! - Доктор махнул категорически рукой, будто кто-то с ним спорил, - Хотя обрати внимание, как раз кто пишет? Сплошные неудачники, которые себя нигде не проявили, поэтому, кстати и писательство свое профессией называют, мол, вот ведь и я чего-то умею... И начинают выкаблучиваться, каждый себе нору роет, жанры, формы изобретают, один словечками играет, то так повернет, то эдак, у другого просто понос больного сознания. Ни хрена это не профессия, слово оно есть результат!

- Результат чего? - удивился Воропаев.

- Да ничего, - Доктор сам с удивлением осмысливал свои слова, -Ну вот скажи полковник, что для тебя самое главное в жизни? Воропаев наморщил лоб и принялся обыскивать свою плешь.