Оказалось, что я один из всей нашей компании свободно владею испанским языком. Поэтому мне пришлось вести беседу с алькадом, а так как старик отличался разговорчивостью, да, кроме того, я ему, по-видимому, очень понравился, то он поздно засиделся у нас. Я предложил ему хорошую сигару, которую он выкурил с большим удовольствием. Когда я начал расстилать свое одеяло, чтобы улечься рядом с товарищами, алькад тихонько дернул меня за рукав и шепнул, что весь его дом в моем распоряжении. Ему не пришлось долго меня уговаривать. Я тотчас вышел вместе с ним, и мы направились в другую сторону плаца, где находился дом старого Хозе-Мария, - так звали алькада. Нас встретила толстая добродушная старушка, которая оказалась подругой жизни дона Хозе. Вскоре появилась еще одна дама помоложе, постройнее и покрасивее первой, со сверкающими черными глазами и густыми темными бровями: это был единственный отпрыск алькада.

Мамаша и дочь не стали тратить времени на приветствия. Хозе только щелкнул пальцами, и тотчас же на столе появилось рагу из индейки и множество тарелочек с местными закусками, весьма приятными и острыми.

Сидя за ужином вместе с алькадом и его семейством, я внутренне ликовал при мысли о том, как ловко я устроился по сравнению с моими товарищами, голодными и обреченными на бессонницу из-за блох. А когда, по окончании ужина, старик вынул из шкафа какую-то необыкновенной формы бутылку, моя радость не знала пределов.

Я был очень доволен, что захватил с собой портсигар и мог, таким образом, в свою очередь угостить старика. Мы долго сидели вдвоем с ним за вином и сигарой, - дамы ушли спать, - и беседовали. Случайно разговор у нас зашел про Техасский стрелковый полк, о котором алькад был весьма низкого мнения. Оказалось, что полк стоял некоторое время в этой местности и что поведение стрелков оставляло желать много лучшего.

Было уже поздно, или, вернее, очень рано, когда Хозе, вылив последние капли из бутылки, пожелал мне спокойной ночи и повел меня в мою комнату. Тут меня ожидало нечто, являющееся большой роскошью в Мексике: кровать с чистыми простынями. В один миг я очутился на ней и заснул глубоким сном.

Когда я проснулся утром, то увидел, что на плацу стоят мои товарищи, уже готовые к отъезду. Было еще очень рано, едва начинало светать, но они были так искусаны насекомыми и так голодны, что решили поскорее ехать дальше и позавтракать в Гвадалупе. Я хотел было отправиться вместе с ними, но дон Хозе шепнул мне на ухо, что завтрак у его жены будет готов через пять минут и что он меня не отпустит. Это было весьма соблазнительно. Я отличался прекрасным здоровьем, и у меня от свежего утреннего воздуха уже разыгрался аппетит.

"Если завтрак будет похож на вчерашний ужин, - подумал я, - то подождать, безусловно, стоит. Такого завтрака в Гвадалупе не достанешь. Кроме того, синица в руках лучше, чем журавль в небе. Догнать же товарищей я всегда успею: моей кобыле это ничего не стоит".

Я отвесил поклон Хозе и согласился подождать завтрака.

- Вот хорошо! - воскликнул старик и быстро пошел к себе.

Минуту спустя мои товарищи исчезли в серых сумерках рассвета, и я остался один в селении. Никто из них, по-видимому, не заметил, что я не сел на коня вместе с ними. Впрочем, если бы они и заметили это, то ничего бы не сказали: ведь я был не маленький и мог сам о себе позаботиться.

Мой хозяин сдержал слово: минут через пять на столе появился горячий завтрак, притом ничуть не менее обильный, чем ужин. Была тут яичница с ветчиной, омлет, фрикасе из цыплят, различные изделия местной кухни, сильно наперченные, и бутылка красного вина, чтобы утолить жажду. Наконец был подан кофе, чудесный кофе, какой умеют приготовлять только испанцы. После него пришлось выпить рюмочку мараскина и выкурить сигару. Было уже довольно поздно, когда я наконец встал из-за стола к, пожав руку моим хозяевам, вышел из дому под градом благословений и добрых пожеланий. У дверей стояла моя кобыла, уже оседланная. Я схватился за поводья и уже занес ногу в стремя, как вдруг старый Хозе, тихонько дернув меня за рукав, подал мне какую-то бумажку и произнес извиняющимся тоном, с улыбкой:

- Маленький счетик, сеньор!

- Счет! - с изумлением воскликнул я.

- Совсем малюсенький! - ответил Хозе.

Я взял у него "малюсенький счетик" и, к удивлению своему, прочел:

Ужин . . . . 1 пезо

Завтрак . 1 "

Ночлег . . . 1 "

Вино . . . . 3 "

-------------------------------------

Итого . . . 6 пезо

"Старик шутит", - подумал я.

Я посмотрел на Хозе, потом на бумажку, потом снова перевел взгляд на старика, хитро улыбнулся и подмигнул ему, желая показать, что я понял его шутку. Но на лице мексиканца не дрогнул ни один мускул. Оно оставалось неподвижным, словно бронзовое лицо статуи Карла Пятого, которую я видел в столице Мексики.

Когда я, наконец, убедился в том, что мой хозяин и не думает шутить, моим первым желанием было заткнуть ему этим счетом глотку, чтобы он им подавился, а самому ускакать прочь. Но я тотчас же одумался. В сущности, меня отлично накормили и дали мне хорошую постель; я не мог ни на что пожаловаться. Правда, было крайне досадно сознавать, что меня одурачили, но делать было нечего. Мысленно дав себе слово никогда больше не верить в гостеприимство, я вынул кошелек и отсчитал шесть пезо. Затем, послав - тоже мысленно - милейшего Хозе ко все чертям, я пришпорил свою кобылу и ускакал прочь.

Я был так зол, что проскакал карьером мили две. Лишь тогда я остановил лошадь и перешел на рысь. Моя досада начала проходить, и я сам громко рассмеялся над собой.

Надеясь еще застать моих товарищей в Гвадалупе, я поехал, не задерживаясь, прямо по направлению туда. Показывать им "малюсенький счетик" я не собирался. Нет! Я согласился бы заплатить в два раза больше, лишь бы они ничего не узнали.

Размышляя таким образом и иногда снова принимаясь хохотать, я успел отъехать миль пять от Сан-Кристобаля. Вдруг моя кобыла громко заржала и самовольно свернула в сторону на какую-то незнакомую мне дорогу. Я ехал, отдав ей повод, и от неожиданности не успел натянуть его, как кобыла вдруг понесла. Я налег на поводья изо всех сил и надеялся, что мне вскоре удастся остановить ее. Но тут произошла катастрофа: мундштук внезапно сломался, - это был очень изящный, но непрочный мундштук, - и правый повод целиком очутился у меня в руке. Я мог действовать одним лишь левым. Будь тут местность открытая, мне все же удалось бы прекратить бешеную скачку моей лошади. Но она мчалась по узкой тропинке, обсаженной с обеих сторон тройным рядом колючего кустарника. Сверни она в сторону, я неминуемо очутился бы в кустах, что грозило мне весьма неприятными последствиями, так как колючки у них были очень длинные и острые. Пытаться остановить лошадь при помощи единственного повода было опасно. Лучше было дать ей скакать, покуда она не утомится, и стараться лишь удержаться в седле. Долго кобыла не могла выдержать, - она мчалась, словно хотела выиграть приз на скачках. При этом она иногда задирала голову и начинала ржать так, как она заржала, когда я в первый раз увидел ее.