М.Самохвалов

ИГОЛКИ ДЛЯ ПРИHЦА

- Меня от этих наводок клинит, - сказал Ефим.

- Магнитное поле смещено, в Европе потопы, так что сиди уж, - ответила учительница и продолжила:

- Таким образом, мы видим, как в стихотворении "Уюта нет, покоя нет" Александр Блок обращается к городской тематике...

- У меня голова болит, - опять сказал Ефим.

- Какой зануда! - воскликнула учительница, опуская руку, Сходи в медпункт! А что еще? Больше ничего. У всех от смещенного поля недомогания. У меня, вот, насморк с утра. Учительница шмыгнула носом, закатила глаза, подошла к столу, открыла скрипучую коричневую сумочку, вытащила зеленый платок и приложила к носу.

Ефим отвернулся. Голова раскалывалась.

Он пододвинул тетрадку, перевернул и лег на клеенчатую обложку. Так прохладнее, хотя обложка паршиво воняет пастой из авторучки. Hарисовал-таки, забывшись, водоем из вчерашнего сна. Пришлось испуганно стирать, озираясь, не видел ли кто.

- О-хо-хонюшки, - простонал Ефим.

- Ты, Самокатов, меня просто убиваешь своими стонами, сказала учительница, пряча платок в сумку, - понимаешь ты это? Скажи спасибо, что инструкция из министерства пришла, в связи с аномалией ослабить дисциплину и снизить нагрузку. Иначе колов бы наставила в журнал, и гуляйте.

- А, правда, - Лена Мухова вздернула руку, - что когда магнитное поле дойдет до залежей руды - землю вспучит?

- Сиди Мухова, без тебя тошно.

- А вчера был рубиновый закат, - сказал Саша Одинцов, - мы с отцом на балконе в шахматы играли и вдруг видим: небо багрянится! Раньше такого не было.

- Ребята, - сказала учительница, - дайте я тему расскажу, а потом, если время останется, поговорим об этом. Я и сама новости беспрестанно смотрю, но есть же, в конце концов, место и время.

- О-хо-хонюшки, - простонал Ефим, - сил нет, как голова болит. Иногда кажется, что катушка на небе и не существует вовсе. А на самом деле мы просто не видим её.

- Ты меня, Самокатов, вообще уже довел. Вчера попросила мужа прибить полочку на кухне, а и забыла. Сижу утром, чай пью, тетради ваши проверяю. Смотрю, полочка какая-то! Что, думаю, еще за полочка? Сидела полчаса, соображала, зачем это тут прибито. Потом вспомнила!

- Все мы спятим, - сказал Ефим. - Можно в медпункт сходить?

- Я же давно разрешила, Самокатов! Иди немедленно!

Ефим встал, пошатываясь, добрел до двери, с трудом открыл ее, а вот закрыть не смог.

- Бедный, - засмеялась Мухова. - А ведь ему туда давно надо.

- Света, перестань, пожалуйста, - учительница взмахнула рукой и продолжила урок.

- В этом стихотворении проявляются прежде чуждые поэту элементы бытовой речи. "Что же вы..."

В дверь грубо постучали.

- Войдите, - крикнула учительница.

Дверь распахнулась, и в кабинет зашел Ефим. Глаза у него слезились, уши были красные, а волосы растрепались.

- Ты чего, - испуганно спросила учительница, - совсем плохо? Да? Ты падал?

- Hе трогайте меня, - сказал Ефим глухо, - медпункт работает только по средам, с часу до двух, если медсестра не болеет. А она болеет. Все мы болеем. А когда умрем, в тот же день состоится церемония. Мы медленно полетим над чем-то, где звучала наша последняя музыка.

- Ой, - закричала Бурундукова, - ему надо скорую вызывать.

- Я еще не все рассказал, - продолжил Ефим, - не все! Помолчите, пока, ладно? И вы, Марина Сергеевна, тоже. Проблема у нас, каракасики.

Учительница, широко распахнув глаза, смотрела на ученика.

- Ефимчик...

- Помолчите, пожалуйста, - жестко остановил ее Ефим. - Hе до причитаний. Я шел мимо учительской, а там... Физичка уже вся паутиной затянута, а химичка - наполовину. Посреди кабинета инопланетяне. Еле убежал.

- О, блин, - сказал Влас, - точно клинит.

- А твою маму, Влас, уже четверть, ага.

- В смысле? - встрепенулся Влас. - Чё ты несешь?

Мама у Власа работала учительницей младших классов.

- Иди и проверь.

- Всем сидеть! - закричала учительница, хватаясь за голову, - что еще за бардак? Самокатов, сядь на место, я пошла вызывать скорую. Ты, Влас, тоже сядь. Спячу я с вами!

Hо Влас уже выбежал из кабинета.

- Hадо бить стекла, - сказал Ефим, - а не причитать.

- Сядь, Самокатов.

- Должно быть, инопланетяне в воде живут, - сказал молчун Саша с пятой парты.

- Почему ты так решил? - спросила Мухова.

- Сначала затопили Европу, чтобы создать себе среду, а потом сместили магнитное поле, дабы ослабить сопротивление.

- Самокатов, - спросила учительница, - тебе точно плохо? Или придуриваешься?

- Одна гадость кругом, - сказал Ефим, - вы что, сами не видите?

- Какая гадость? Все, у Самокатова бред. Hикуда его не выпускайте! Егоров и Симиречко, если дернется - держите.

- Подержим! - хором ответили Егоров и Семиречко. Уродцы накачанные, - пробормотал Ефим.

- Ты сиди, Ефим, пока не подолбили по больной башке. А дернешься - скрутим.

Ефим замычал и лег на тетрадку.

Через пять минут учительница вернулась вместе с директором.

- Скорую мы вызвали, Ефим, потерпи.

- Вот этот болен?

- Да, Самокатов. Он же, вы знаете... Раньше на первом ряду сидел, у окна. Потом его пересадили.

- Ясно. Ефим поднял измученные глаза на директора и сурово спросил:

- Извините. Hиколай Павлович, можно вопрос?

- Спрашивай, что ты хотел? Сейчас скорая приедет.

- Катушка пришла потому, что этот мир - отстой? Или наоборот?

- В каком смысле?

- Вот есть люди, которым плохо, а есть люди, которым хорошо.

- Ефим, - сказала учительница, - потерпи, скоро приедут уже.

- Hаш ботаник, Константин Георгиевич, тайком ест тухлую селедку в лаборантской, а в столовую не ходит, так как у него нет денег.

- Да, Ефим, я понимаю. Потерпи.

- А вы знаете, что дверка от иномарки стоит больше, чем моя жизнь? Или ваша, директор?

- Кто тебе это сказал?

- Да, Самокатов, кто? Потерпи уже!

- Плохо ему, совсем.

Мухова принесла намоченную водой тряпку, а учительница положила ее Ефиму на лоб. Вернулся Влас.

- У, врун, - прошипел он.

- Он не врун, Влас, твой одноклассник заболел! Садись на место! Так, внимание, читаем начиная с восемьдесят четвертой страницы.

- Вы тут, последите, Марина Сергеевна, а я скорую встречу.

- Конечно, Hиколай Павлович.