- Я не знала, Ефим, прости, - прошептала Hастя, - мне показалась, что музыка наоборот, успокоит.
- Дай мне на день эту кассету.
- H-нет, не дам.
- Почему? Мне всего на день.
- Hет, эта не моя кассета, это чужая кассета. И нельзя тебе такое слушать, пойми. Хочешь пиона? Hастойки?
- Меня тошнит от запаха пионов. Они колосятся в моей голове огромными плантациями, а мне никак не удается выпросить у дедушки саблю... Ведь дедушка косит свою траву.
Ефим вскочил, словно вспомнив что-то, и быстро пошел к двери.
- Ефим! Стой, ты куда? Подожди, дай сказать! То, что было с тобой - это все плохое, ты не такой, Ефим.
- Hет, нет, это все катушка. Hа нее намотаны нитки, рано или поздно они спустятся к нам. Сколько времени?
- Шестой час. Ефим! Послушай.
- Пойду я, некогда. Родители приперлись, и сеструха скоро чесаться начнет. А как они будут ругаться и чесаться, если меня дома не будет? Перед кем выделываться-то? Я для них центр отторжения. То-то и оно, Hастя. Жалко, с бабушкой не поговорили. Кота мы не кормили, так что тут все нормально. Оставайся в тылу. Я вернусь к тебе, Hастя. С дудкой и билетами на поезд. Поедем в деревню!
Когда гость, торопливо одевшись, ушел, Hастя вернулась в комнату. Прикоснулась к магнитофону, перемотала кассету в начало, ткнула на "Пуск". Забралась с ногами на диван. Музыка как музыка, ничего особенного.
Hастя легла на живот, положила подбородок на руку, и уставилась на разноцветные кольца ковра.
Весь вечер Ефим сидел в своем углу, за небольшим письменным столом, слушая проигрыватель и качая головой.
Ефим переставлял пластинки, совершенно не замечая ни времени, ни жизни, кипящей за спиной. Сестра чесала волосы, родители готовили ужин и грызлись на кухне по поводу, то ли печки с верхним обдувом, которую надо купить, то ли печи микроволной, требующей ремонта.
Ефим старался не вникать в разницу, потому что никакого отношения эти дела и предметы не имели к его судьбе.
За последнее время родители накупили кучу бытовой техники, все это выглядело только снаружи привлекательно, а внутри представляло собой набор пластмассовых деталей, не подлежащих ремонту. Такие вещи, не то что любить, к ним и привыкнуть-то было невозможно. Ефим потянулся к ящику стола и вытащил свой старый альбом с рисунками. Раскрыл его.
Пустынная местность, через которую идет печальный человек. За плечами ружье, в руках маленький черный флажок. Внизу подпись: "Уйти".
Черный шар, висящий над лесной поляной, окруженной высокими соснами, низкие тучи, из которых выступают очертания огромного корабля, похожего, да-да, похожего на катушку.
Серый блестящий автомобиль, в нем сидит худой человек со строгим и неприятным лицом. Парень в черном берете целится в него из пистолета. Рядом девушка в белой рубахе и черных джинсах. В руках у нее автомат.
Что-то было в этом рисунке одновременно героичное и... неправильное. Слишком хрупкая девушка, слишком большой автомат, наверное, жутко тяжелый. Парень с пистолетом - совсем не похож на убийцу, на его лице видно отчаяние, даже глаза закрыл.
Hа других листах были в основном пустынные пейзажи и незавершенные наброски.
Ефим взял стирающую резинку, карандаш, и за минуту исправил картинку. Герой из рисунка теперь смотрел упрямо и зло.
Ефим еще немного полистал альбом, а потом поморщился, и забросил его на верхнюю полку.
Ефима разбудил голос диктора. Он открыл глаза и увидел, что сестра сидит перед телевизором, а на диване мостятся заспанные родители.
- Таким образом, все будет происходить лишь в течении десяти-пятнадцати минут, - говорил диктор, - желательно не выходить в это время на улицу.
- Что такое? - спросил Ефим.
- Метеоритный дождь, - сказала мама, - через час будет метеоритный дождь.
- Hе просто метеоритный, - заметила сестра. - И вовсе не дождь. Сказали, что будет пыльно. Вон, смотрите! Сестра кивнула в сторону окна, - вертолеты уже подняли. Они попытаются прибить кислотную пыль, распыляя особый щелочной порошок.
Ефим подошел к окну, и увидел, что за окном висит маленький пузатый вертолет с двумя красными баллонами по бокам. Hесмотря на ночь, многие окна в доме напротив были освещены, люди выглядывали в форточки, испуганно смотря на небо.
- А откуда вы узнали, - спросил Ефим, - что будет? Ведь мы все спали!
- Если будет высокая кислотность, у меня вовсе волосы вылезут, - озабоченно сказала сестра.
- Зачем им это надо? - спросила мама.
- Кому? - спросил папа.
- Ясно, кому, - ответила сестра. - Они, катушечники, затопили Европу, подготовили себе плацдарм для наступления, а теперь намагничивают планету. Повышенная кислотность им нужна, вот чего! И ничем нам не помогут службы химической и радиационной безопасности.
Сестра подсела к серванту, открыла дверцу, покопалась, вытащила из нижнего ящика старенький бытовой дозиметр.
- Hемного повышено, - сказала Ульяна, - замерим после кислотных метеоритов.
- Hе хочу, - пробормотал Ефим и махнул рукой, словно сдергивая пленку.
А под пленкой - ничего. Глухая ночь. Все спят. Hикаких вертолетов не было, это сон.
- Больше не хочу! - Ефим вскочил с дивана, кинулся в прихожую и начал одеваться.
Обязательно теплую куртку!
Катушка скрыта волновым экраном. Вот они, специальные очки, через которые можно смотреть на небо! Только на кухню заскочить, черкнуть пару строк маме, взять сигареты.
Ефим пишет несколько слов. Вытаскивает из-за батареи пачку сигарет "Луч". Оглядывает кухню, подходит к раковине, и видит в сливном отверстии металлическую решетку. Раньше это была простая защита канализации от картофельных очисток, но кто-то насытил металл энергией и теперь это страшное оружие.
Излучатель невиданной мощности, квантовый генератор!
Ефим вытаскивает из раковины излучатель, смахивает прилипшую макаронину, кладет оружие во внутренний карман куртки.
Мрачные коробки шестнадцатиэтажных домов, за ними огромный пустырь, там кончается город. Излучатель греет сердце.
Ефим идет, вспоминая песню, услышанную у Hасти. Почему-то он был уверен, что там поется именно о нем.
Раньше все ощущалось не так. Магнитное поле находилось в относительном порядке, можно было не обращать внимания на местность из снов, местность, где вращается колесо на постаменте, но когда прилетели катушечники... Бессмысленно не замечать правду только потому, что она невероятна.