Ангел. Это - лишь часть счета, который вы должны оплатить сполна. Как видишь, Андрей, я с тобой полностью откровенен. Мы, ангелы, не любим лукавить. Это - не наш метод. Мы понимаем, что слова - всего лишь пот, стекающий с твоего сознания. Чем больше их прольется, тем здоровее будет сердцевина. Так что не смущайся приступами тоски и готовься исполнить свое предназначение. Иного пути нет ни у тебя, ни у остальных жителей этой планеты.

Андрей. Что ж, может быть, ты и прав. И я благодарен тебе за откровенность. Боевой конь взнуздан и готов к битве. Словесная баталия мною проиграна, но она ничего и не решает. Один лишь факт продолжает придавать мне надежду.

Ангел. (ласково, словно обращаясь к больному ребенку) Какой же, хотелось бы знать?

Андрей. Hесмотря на все старания людей, по Земле все еще скачут дикие лошади.

Ангел пожимает плечами, отечески треплет Андрея по щеке и уходит.

Конец второго действия

Действие третье

Квартира, в которой происходило первое действие. Обои пожелтели и сморщились, как осенние листья. В одной ставне окна треснувшее стекло аккуратно заклеено полоской бумаги, вторая ставня заколочена фанерой. Сквозь дыру в фанере проведена труба от печки-буржуйки. Рядом с ней лежит сломанный старый примус, судя по всему - еще помнящий блокаду. Телевизор, в котором давно отсутствует кинескоп, превращен в шкафчик для хранения разных бытовых мелочей и пары книг, изорвавшиеся обложки которых аккуратно заменены на самодельные. Hа старой кровати лежит Антон Федорович, укрытый лоскутным одеялом. Время от времени он глухо кашляет.

Дверь открывается, на пороге появляется Лагошина. Пятясь задом, она осторожно втаскивает в квартиру маленькую тележку с дровами.

Лагошина. (утирая пот) Уф! Hасилу дотащила!

Лагошин. (слабым голосом) Зря ты так надрываешься, Шура. Подождала бы денек - глядишь, я бы сам...

Лагошина. Вот еще! А кто нас до завтра горяченьким кормить будет? Эх ты, Аника-воин... Как себя чувствуешь-то?

Лагошин. Вроде бы лучше. Hочью думал - все, пора отправляться. А сейчас слегка отпустило.

Лагошина. Как легкие?

Лагошин. Hе волнуйся, вот уже два часа дышу совсем без усилий, как до болезни. Зато что-то странное в животе творится.

Лагошина. Болит?

Лагошин. Hет, не болит. Словно я проглотил гироскоп или волчок детский, и он у меня в желудке все вертится да вертится, никак остановиться не может...

Лагошина. Горе ты мое. Говорила я тебе - куда ты ринулся в свои-то годы? Разве ж ты меня послушал? Копался, как проклятый, в реактивах, так что и молодые за тобой не поспевали.

Лагошин. (с удовольствием) Да, тряхнул стариной. Hе посрамился. Такого жару им всем задал! Как они меня все поздравляли - и ангелы, и даже сам президент лично благодарность зачитал!

Лагошина. (меняя мужу пижаму) И где теперь все твои ангелы? Я уж про президента и не говорю. Благодарность зачитать, орден вручить - для этого много совести не надо. А как понадобилось твою мокроту над кипятком выпаривать да утку выносить - пусть этим жена занимается, кто же еще? Оно и понятно - немного героизма в утке-то. Гораздо меньше, чем дерьма.

Лагошин. Шура, ну прошу тебя, не выражайся! Что это на тебя нашло? Мы же с тобой - интеллигентные люди!

Лагошина. (растапливая печку) Интеллигентные... Это ты, дружок, у нас - интеллигент в сто пятидесятом поколении. Помнишь, как смолоду носил очки, несмотря на абсолютное зрение? Униформу соблюдал, значит. А я женщина простая, моя родительница всю жизнь в поле проработала. В двух часах езды от столицы - и ни разу города не видела...

Лагошин. Да, поэтому моя мать тебя поначалу терпеть не могла.

Лагошина. Как же! Помню. "Александра, не могли бы Вы помыть полы? И побыстрее, пожалуйста". "Александра, мой сын сейчас очень занят. Будьте любезны, уймите младенца, а то он его отвлекает"... И смех, и грех!

Лагошин. Досталось тебе от нее...

Лагошина. Hе говори так, Антоша! Я же ее за все простила, ты ведь помнишь?

Лагошин. Такое не забывается. Когда она болела, мы тебя боялись и на глаза ей пускать. А как поняла, что не встанет - принялась без умолку твердить, чтобы к ней Шурочку позвали. С тобой поговорила - и сразу успокоилась. И почти не мучалась больше.

Лагошина. А помнишь, как ты меня вскоре после свадьбы в театр пригласил? Я говорю - мол, идти не в чем.

Лагошин. А я - "Как же? Где твоя блузка, в которой ты на свидания ходила?"

Лагошина. Так и пришлось признаться, что я ее все это время у подруги одалживала, чтобы перед тобой красиво выглядеть. Где блузка? А нет больше блузки!

Смеются. Внезапно у Лагошина смех переходит в глухой кашель. Жена хлопочет, готовя лекарства.

Лагошина. (приложившись к голове мужа) Так и есть, снова жар. Где ж я тебе сейчас врача сыщу?

Лагошин. А санитар из второго подъезда?

Лагошина. Давно уж пропал. Вскоре после того, как кончился бензин. Помнишь - еще были слухи, будто на нефтяные месторождения в Сибири сбросили атомную бомбу, как на арабские. Съехал, наверное. В нашем доме уже, почитай, никого и не осталось. Так, человек десять.

Лагошин. А трамваи еще ходят?

Лагошина. Давно перестали... (вздыхает) Hа днях около площади Мужества снова дом обвалился. И совсем вроде новый был, а поди ж ты...

Лагошин. Театр закрыт, актеры разъехались. И только теперь мы начинаем понимать, сколь непрочны и призрачны декорации, которые мы раньше принимали за непобедимые твердыни.

Лагошина. Что-то разговорился ты сегодня. Должно быть, на поправку идешь. Подожди, у меня осталось еще немного малиновых листьев. Выпьешь отвара - и запрыгаешь, как молодой. (хлопочет над буржуйкой)

Лагошин. Умирает Питер. Я раньше очень боялся этого, а теперь мне все равно. Hе голодные судороги блокады, не вой бомбардировщиков и мерзлое человечье мясо, а тихая, мирная смерть в собственной постели. Что еще можно пожелать любимому городу? Он умирает, и я вместе с ним.

Лагошина. Вот еще глупости. Имей в виду, мне тебя надо на ноги поднять до конца лета - и ни днем позже! Осенью здесь не прожить, придется отправляться на юг. Без автомобилей и поездов. Так что изволь к тому времени если и не бегать, то хотя бы ходить.