Расширение границ восприятия является, пожалуй, самым ошеломляющим из всего, что переживается в состоянии потока. Вырвавшись из оков восприятия материального мира как единственной доступной нам реальности, сознание оказывается затоплено бесчисленными возможностями восприятия невообразимых миров и пространств. Поток становится, таким образом, мостом, соединяющим миры. Погруженный в поток человек испытывает состояние полета Он парит, поддерживаемый свежим, никогда не прекращающимся ветром, который пронизывает все уровни и слои существования.

Единственное ограничение в этом полете — страх пред лицом неизвестного, и страх этот связан с возможностью утраты собственной формы. Особенно остро он переживается в пограничных состояниях, когда искатель выходит за пределы физического тела и, следовательно, покидает известный ему мир.

Через поток человек врастает в свет, который становится неотъемлемой частью его существования. Жизнь в потоке — это конец одиночества. Ты чувствуешь, что тебя поддерживает и несет могущественная рука, протянутая свыше. Поток становится твоим самым близким, знающим тебя насквозь другом, который постоянно рядом и на которого всегда и во всем можно положиться.

Тоша, однако, никогда не позволял нам забывать о том, что, помимо всех волшебств и чудес, жизнь в потоке — это тяжелая постоянная работа, требующая огромной искренности и предельного внимания. "Пахать надо", — говорил он.

То, что надо было пахать, мы хорошо понимали. Гораздо сложнее было оставаться незаинтересованным в результатах своей работы. Трудно было среди всего этого сохранять спокойствие и непривязанность. Если кто-то из нас начинал «зависать» на происходящем, или просто ловить кайф от энергии, замыкая таким образом поток на себя, Тоша спокойно предупреждал: "Не хватай".

Но мы были молоды и голодны. Как можно было не хватать?

Если человек не идет к истине через мудрость, его учителем становится страдание.

Откуда шел этот поток? Где был его источник? Тоша говорил, что зеленый луч дает Шамбала. Мы верили ему, поскольку чувствовали, что здесь скрыта великая тайна, которую мы не в силах разгадать. И все же рациональному уму трудно было допустить, что наша группа имеет непосредственное отношение к легендарной земле бессмертных мудрецов, скрытой в глубине Гималаев.

Слово Шамбала на санскрите означает "источник счастья". Шамбала таинственная страна, расположенная к северо-западу от Тибета, где живут просветленные Владыки Человечества. В русской эзотерической традиции это место носит название Беловодья, поскольку в Шамбале есть соляное озеро с ослепительно белой поверхностью.

Махатмы, или великие души, живут одновременно в двух мирах, в материальном мире и в мире духа. Именно через их посредничество осуществляется связь нашей планеты с более высокими планами творения. Махатмы закончили свою эволюцию как человеческие существа, но не ушли, а предпочли остаться на Земле для помощи и защиты духовного развития человечества.

Однажды Тоша, Неля и я сидели на кухне, стены которой были покрыты знаками Кунты и Тошиными иероглифами, и говорили о Шамбале. Когда разговор стих и мы погрузились в задумчивое молчание, поток впервые принял реальные физические очертания. Неожиданно сверху пошел луч светло-зеленого цвета в виде конуса и накрыл нас троих, как шапкой. Свет внутри луча, мягко переливаясь, затопил нас волной непередаваемого блаженства.

Доводилось ли вам видеть танец пылинок внутри луча, проникшего вглубь темного сарая? Так же выглядел этот переливающийся светлым луч. Я встал и на несколько секунд вышел из конуса. Ощущение блаженства исчезло. Я вернулся на прежнее место — оно вернулось. Я повторил эту несколько раз, и результат оставался неизменным. Луч дарил блаженство!

Тоша и Неля оставались сидеть неподвижно, их взгляды были далеко. Мы молчали, слова потеряли всякий смысл. Мне пришло в голову, что истина переживается телом. Ее должна пережить каждая клеточка нашего существа, и никакое ментальное понимание и эмоцоиональное переживание не в силах дать тотального проникновения в суть вещей. Спустившийся к нам луч был лестницей, по которой нам предстояло взбираться, а тело — компасом, указывающим верное направление.

Во время нашей жизни у Нели группа продолжала расти. Тоша называл меня "отделом кадров", поскольку я знал многих людей в городе и активно занимался вербовкой новых членов команды.

Мне нравилось быть "ловцом человеков", наблюдая за реакцией людей на поток и на то, что происходило нас в группе. Некоторые лишь осторожно пробовали воду носочком и отходили в сторону, другие бросались вперед очертя голову, оставляя позади разрушенные семьи и карьеры.

Однажды вечером, прослышав, что у нас "что-то происходит", к нам зашел Миша К. Он был музыкантом и много лет самостоятельно занимался йогой, пытаясь наладить свое слабое здоровье. Будучи легким, чрезвычайно чувствительным человеком "эфирного типа", как определил его Тоша, Миша моментально врубился в поток и просидел у нас допоздна. Ему все никак было не уйти, и он продолжал задавать один и тот же вопрос: "Что здесь происходит?" Но нужно было успеть на метро, и он, наконец, ушел, сказав, что обязательно придет завтра.

В четыре часа ночи раздался звонок в дверь. Я открыл и увидел стоящего на пороге Михаила в виде, мягко говоря, странном. Он был босой, в расстегнутом зимнем пальто, надетом прямо на исподнее, белый, как мел, руки его тряслись.

Что случилось? — спросил я.

Икона есть? — вместо ответа выпалил он. Я впустил его, и он ринулся в комнату, где на стене висела икона Св. Пантелеймона-целителя, принесеная Тошей. Миша рухнул перед иконой на колени и зарыдал.

Все проснулись. Не отвечая на вопросы, Михаил продолжал стоять перед иконой, рыдая и трясясь. Симптомы были знакомые, но Тоши дома не было, и никто из нас точно не знал, что нужно делать. Мы боялись, что крыша у Миши может съехать окончательно.

Позже выяснилось, что, вернувшись от нас ночью домой в состоянии весьма возвышенном и даже отчасти экзальтированном, Михаил лег в постель и только начал рассказывать жене о нашей команде, как был атакован. Оба почувствовали мощное враждебное присутствие, и Мише показалось, что он сходит с ума. В беспамятстве, он выскочил на улицу в чем был, схватил такси и помчался к нам. Доехать было нелегко. Миша сидел на переднем сиденье, и, когда машина уже тронулась, он, взглянув на водителя, обнаружил, что это никакой не водитель, а Понтий Пилат. На заднем сиденье тоже кто-то был, но Миша решил, что назад лучше не оборачиваться. Такси почему-то ехало не по Ленинграду, а по бескрайнему заснеженному полю, на котором стояли тысячи людей, и лица их были обращены к небу. Все эти люди были им, Мишей, в его прошлых воплощениях. В таком виде он к нам и прибыл. Нужно было что-то с ним делать.

Я решил попробовать старый русский способ обливания одержимых холодной водой. Читая защитные мантры, мы окатили его парой ведер, и это помогло. Миша успокоился, забылся сном. На утро, однако, симптомы возобновились. Теперь несчастный вообразил себя собакой: он бегал по квартире на четвереньках, кричал "Собака я, собака!" и гавкал. Забежав на кухню, принялся есть из кошачьей миски, которую мы едва успели у него отнять. Тоша, как назло, куда-то запропастился, и никто не знал, когда он вернется.

Днем ко мне пришла пациентка, солидная дама, работавшая в Интуристе. Я попросил запереть Михаила в одной из комнат и ни под каким предлогом не выпускать. После сеанса пациентка ненадолго задержалась, рассказывая мне о каких-то своих проблемах, и тут Миша вырвался. Он быстро пробежал мимо дамы на четвереньках, схватил что-то из кошачьей миски и таким же образом ретировался. Пациентка изменилась в лице.

Кто это? — пролепетала она в ужасе. Я попытался ее успокоить: