На выходящего Сергея она зыркнула со злобой, даже с ненавистью. Черное платье ее совсем не было похоже на развевающееся знамя, скорее это была грязная, выцветшая половая тряпка, обвернутая вокруг тела. Да, ветра не было. Дело шло к весне.

— Сама гляди не околей, — присоветовал на ходу Сергей.

— Ирод! — бросила в спину старуха. И подняла было руку для крестного знамения, даже повела ею… но потом опустила. И плюнула вслед.

Четверо беспризорников резались на колченогой скамье в самодельные обтрепанные карты. При виде Сергея двое встали.

— Эй, фраер, дай в зубы, чтоб дым пошел! — попросил один, изможденный и прыщавый.

— Не курю, бросил! — огрызнулся Сергей.

— Жлобина поганая! — выругался другой, с залепленным глазом. — Дай гривенник хотя б! Куда чешешь, стой, падла!

Сергей ускорил шаг. В спину ему ударил камень. Но он не стал оборачиваться — этим только повод дай, у каждого в ладони бритва.

До Казанского он добирался пешком. Но затея оказа-, лась напрасной — еще за два квартала, на подступах к вокзалу все было запружено. Ожидающий поездов люд спал, бодрствовал, сидел и ходил повсюду, протиснуться между тел, узлов и чемоданов было невозможно. И Сергей поплелся к самому безлюдному, к Рижскому.

— Все бегут! Все бегут! — как заведенный приборматывал какой-то плетущийся рядышком старик.

Сергей не слушал старика. Он уже привык к этим бездомным бродяжкам, наводнившим город и постоянно плачущимся, жалующимся на судьбину, жизнь и все вокруг. Днем бродяжки были безопасны, они сами всего боялись. По ночам многие из них шалили — что поделаешь, житьто надо как-то!

— Все не убегут, — заметил Сергей философски.

— А хто не убегет, тот тута и сдохнет, — с готовностью отозвался старик и шмыгнул носом, натянул поглубже драный треух. — И-эх, Расея-матушка — велика держава, едрена колокольня, а бежать-то и впрямь некуды, везде мор и глад! Я вот, к примеру, судьбу хочу попытать — к турецким берегам направлению держу, умные люди сказывают, там тепло и бананы на грядках торчат, не помрешь с голодухи-то, верно, малый?! Только вот где есть ентая землюшка, где она, в каку сторону-то бечь?!

— Беги прямо — не ошибешься, — посоветовал Сергей. Ему не верилось что-то, будто этот старикан доберется до турецких берегов, болтает. — Ладно, дедок, ты от меня отвяжись, мне по срочному делу надо!

Дед остановился, плюнул под ноги, поправил котомку за плечами и погрозил в спину Сергею кулаком.

— В пекло-то завсегда поспеешь! — пробурчал он зло. — Давай, топай, нехристь!

К Рижскому Сергей притопал к вечеру, уже темнело. Направление было гиблое, безнадежное — все дороги к морям напрочь перекрывались заградительными отрядами. Но где-нибудь на полпути можно было выскользнуть из поезда и затеряться в серой глухомани, в одичавшей пустыне посреди заброшенных городков, поселков и кладбищ. Пускай его ищут!

С билетами было совсем хреново. Проще говоря, билетов в кассах не водилось. И хотя поезда брали штурмом, казалось бы, в неразберихе и толкотне можно было пробраться в вагон или хотя бы на крышу, но нет, у охранников был зоркий глаз и с «зайцами» они не церемонились, сшибали наземь прикладами, сапогами, кулаками — у каждого своя работа, это тоже понимать надо!

— Пирожки, горячие пирожки! — вопила бабища с провалившимся носом и выбитыми передними зубами. — Налетай, покупай! Пятерка штука! Задарма отдаю!

У Сергея горло сдавило, побежала едкая жгучая слюна. Он повернулся к торговке. Но вовремя остановился — два миллиционера, заламывая бабище руки за спину и пиная коленками под зад, быстро поволокли ее к вокзальному зданию. Из опрокинувшегося отсыревшего дерюжного мешка с пирожками выскочила жирная голая крыса, воровато огляделась и шмыгнула в толпу. Товар рассыпался — и на всю площадь завоняло трупной падалью.

— Ребя! — прорезал временную тишину пронзительный мальчишеский голос. — Жратва-а-а!!!

Четверо беспризорников, босых и грязных, вынырнули из толпы, ухватили мешок и бросились наутек. Пятый собирал за пазуху то, что рассыпалось. На него-то и налетел полуголый нищий в струпьях, коросте, язвах. Он был какой-то припадочный и не столько бил беспризорника, сколько голосил на всю округу и раздирал на себе кожу, норовил упасть.

— Убивают! Грабют?! Ратуйте, граждане-е!!! — захлебывался он, при каждом крике запуская синюшную руку беспризорнику за пазуху и вытаскивая оттуда пирожок с гнилью. — Режу-ут!!!

Растерявшийся беспризорник, опамятовался, вцепился в глотку нищему, повалил его наземь и с недетской злобой начал бить затылком о мостовую. Нищий отчаянно сопротивлялся, визжал, сучил ногами. Толпа, обступившая дерущихся, радостно гыгыкала и подавала советы. Какая-то тощая бабенка в зеленой шляпке поддавала ногой в черном боте то одному, то другому и восторженно смеялась хриплым басом.

— Ты глаз, глаз ему дави! Да не так, дурья башка! Ногтем, ногтем, остолоп!

— Поддых ему! Поддых!!!

— Обоих их придавить надо!

— Ноздрю рви, обормотина, ноздрю!!!

— И-эх! Вот ето по-нашенски!

— Карау-у-ул!!!

— А я б всех этих нищих и беспризорных к стенке! Без суда и следствия, всех до единого!

— Чего-о?! Их живьем закапывать надоть! В стране металла нету, а ты, гадина, к стенке хотишь?! Ето ж скольки пудов народнохозяйственного свинца уйдет?! Не! Шалишь! Живьем, в землю!!!

Сергей пошел вглубь вокзала, ближе к поездам. Но за триста-четыреста метров протолкнуться уже было невозможно. Тогда он опять выбрался. Стал присматриваться. Перекупщика заметил, когда почти совсем стемнело. Подошел тихо, строя из себя доверчивого лопуха.

— Сколько? — спросил, округляя глаза.

— Ты, мент вонючий, вали отсюда, не на того нарвался! — попер на него хлипкий чернявый парнишка цыганского вида, одетый с ног до головы в «фирму», но одетый безвкусно и не по своему хилому сложению. Глаза у парнишки были красные и недоверчивые.

— Ну какой же я мент, — спокойно растолковал Сергей, — я билет ищу.

Парень вгляделся в избитое лицо, подобрел.

— Куда? — спросил он, обдавая перегаром.

— Все равно куда, — пожал плечами Сергей, — а, мастер, когти рву, мне без разницы.

Паренек проникся доверием, прошипел на ухо:

— Три штуки!

Сергей повернулся, делая вид, что уходит.

— Ладно, стой! Давай штуку!

— По рукам, — осклабился Сергей, подмигивая парнишке. Но в кармане у него не то что «штуки», у него и сотни-то не было с собой, рублей под пятьдесят, от силы шестьдесят.

— Гони монету, — парень огляделся, — только не шурши, по-тихому!

Сергей полез в карман, закопошатся там. А потом сказал вдруг настороженно:

— Гляди-ка! Да не туда, вон, в кепаре с пумпоном, в желтеньком шарфике!

— Чего? — не понял парнишка.

— Только что с двумя ментярами смолил на углу, сам видал!

— Точно?!

— Крест на пузе!

Парнишка затрясся — нервы, видать, у него были ни к черту! Сергей понял — клюнул парнишечка, клюнул. Но он боялся спугнуть чернявого спекуля.

И тот разродился сам.

— Давай отойдем, мне в ментовку не с руки! — предложил он. — Тут недалеко, вон, в подъезде…

— А не наколешь?! — деланно испугался Сергей.

— Мы лохов не обижаем, — самодовольно рассмеялся парнишка.

Через пять минут, протиснувшись через немыслимые толпы, они зашли в подворотню, потом в загаженный до предела подъезд. Лампочек в нем, конечно, не было, под ногами расползалось и хлюпало дерьмо, несло концентрированной, отстоявшейся мочой.

— Гони штуку, — потребовал парень и сам полез в карман.

— Щяс!

Сергей ухватил парнишку за глотку, перегнул спиной через перила, так, что хребет под фирменной джинсней захрустел, а тело размякло. Парень оказался еще более хлипким, чем можно было представить. Но Сергей не стал обижать перекупщика-спекуля, который сам был, видно, «лохом». Он вытащил из внутреннего кармана, из толстенной пачки один билет, даже не поглядел — докуда, остальное сунул обратно. И аккуратненько усадил парнишку в кучу дерьма. Вышел.