Лихо, с каким-то еле уловимым блатным акцентом. И всегда рядом шли другие ребята, подхватывая припев, разноголосо, но весело. Озирались прохожие — кто с улыбкой, кто хмурясь. Он на них внимания не обращал, шел посреди улицы, рассекая ее, будто волнорезом. Жил он вовсе не в бараке, а в соседнем подъезде Сергеева дома. Правда, в коммуналке, может, и сходной чем-то с бараком. На их семью приходилась комната метров в двадцать пять. А сама семья была совсем не современная: мать с отчимом, дряхлая, неприметная в своем уголке бабушка, он, старший, сестра на пять лет моложе, да братишка уже от отчима, совсем пацаненок. Тесновато дома было, но он там и не бывал почти. Во дворе его знали за отличного малого. Старики, и те, вразумляли чад — вот с кого, дескать, пример-то брать, а вы? Мать Сергея тоже корила сына, приговаривала частенько: "Вон, Славик, что за чудо-парень — где бы ни встретил, всегда сумку возьмет, до самого подъезда поможет донести, вежливый, аккуратный, с малышами своими нянчится, гуляет…" и так до бесконечности: Славик выходил ангелом, а Сергей каким-то обременительным и невоспитанным до предела исчадием ада.

Они знали друг друга чуть не с пеленок, уж с пяти лет это точно. Вместе плавали весной в большом ржавом корыте по огромной луже, которая разливалась во дворе за детской площадкой, вместе катались с ледяных горок зимой… Потом подросли, учились в одной школе. Как-то раз один из местных блатарей, лет на восемь старше, только вернувшийся после очередной отсидки и болтавшийся во дворе без дела, увидал Славку, потрепал по кудлатой головушке: "Ну, молодежь, растете как грибы-мухоморы, еще вчера тока у меня под коленкой проползал, а сейчас — столб! И в кого это только такой кудрявый барашек, а? Отец лысый был, мать — в ниточку, а сынок, прям, бяша, бя-я-яашенька!" Он прихлопнул Славку по загривку, расхохотался, посверкивая фиксой. Но тому, видно, понравилось, что не обделен вниманием таких заметных во дворе личностей. Ребятам он так и сказал; "Кликуха, что надо! Так и будем зваться теперича, ясно?! — проблеял дурашливо; закатывая глаза. — Бя-я-яашя-а, бя-я-аяшенька". Возражений не было — Бяша, так Бяша. После восьмого Славка подался в ремеслуху. Тоща еще только входило в моду новое название, ПТУ, но пэтэушниками ребят, учившихся там, никто пока не называл — привычнее было ремесленники, ремеслуха. Славка говорил, не таясь, что надо побыстрей специальность получить да семье помогать. Институтами себя не тешил, смотрел на вещи трезво. А ведь толковый был на редкость, многим бы сокурсникам Сергея фору дал… да что там вспоминать. Во дворе Славка — заводила, дуща общества, на скверике, где междворовые парни время коротали, тоже не последний, и не только из-за гитары.

Играл он не очень-то умело, зато громко, вкладывая себя в игру и пение. А это ценилось больше, чем виртуозность.

В ремеслухе были другие порядки, не те, что в восьмилетке, Сергей знал. Да и в его новой школе порядочки были иными, если они там вообще были. Первого сентября Сергей с утра напоролся в туалете на двух десятиклассников, которые из горлышка распивали бутылку вина. Это его ошарашило — в восьмилетке никому бы и в голову не пришло! Позже он видел и кое-что похлеще. Восемь девятых и одиннадцать десятых классов было в том году в его школе, со всего района съезжались ученики… А Славка про учебу рассказывал мало, махал рукой, щурился.

— Я не блатной, я только учусь, — приговаривал и закидывал голову в еле слышном, прерывистом смехе. Кудри рассыпались по воротнику, костистый жесткий подбородок мягчал.

Славка часто заходил в гости, брал почитать что-нибудь, до книг большим охотником был, глотал подряд: и детективы, и фантастику, и классику. Возвращал всегда в срок, не «зачитывал» книгу, так и отдавал, в чистенькой самодельной обложечке…

— Откуда ты? — все еще не веря себе, спросил Сергей.

Бяша улыбнулся, вытер щеку, повел глазами неопределенно.

— От кума, Серый, откуда же еще, прям из гостей, тока вчера прибыл…

Он сжал Сергея своими огромными лапами, стиснул. По лицу пробежала дрожь. Впервые за последние годы того назвали так, по-старому, Серый. Теперь это звучало непривычно, резало ухо.

— И за что в этот раз? — Сергей не удержался и тут же мысленно выругал себя.

— Да погоди ты, потом растолкую. Дай отдышаться-то… В который раз выхожу, а все как по-новой. щемит, зараза, болит вот тут… — он постучал себя по груди, по старой черной балониевой куртке, какие лет десять, а то и больше вышли из моды.

— Да плюнь ты, Славик, — Сергею тоже было не по себе, он смотрел в сторону, часто мигал… и вместе с тем, чего уж таить, пугался этой встречи — опять старое, опять память. Зачем?!

— Все, порядок, — тихо проговорил Бяша твердеющим голосом, — ну как ты? Я гляжу, молодцом, все в норме?!

— Да грех жаловаться, — Сергей не знал, что сказать.

Они топтались посреди тротуара, мешали прохожим. фары бросали отсветы в лицо то одному, то другому, слепили. Рядом поскользнулся и начал уже падать какой-то хлипкий студентик с «дипломатом» и тубусом в руках. Бяша подхватил его за плечи, почти не глядя; кивнул на благодарность, пожал плечами. Сергей заметил, что подбородок у него совсем другой, не костистый и крепкий, а безвольный, отвисший. И лицо, совсем другое, старое, дряблое. Из-под кепочки не кудри выбивались, еле заметно топорщилась серая жиденькая щетинка.

— Ну пойдем, посидим где-нибудь?

— Поблизости нет, Славик, — Сергей огляделся, будто припоминая. — Поехали ко мне!

Бяша замялся.

— Надо взять чего-нибудь…

— Разбежался, не так-то просто, сейчас на каждом углу не торгуют.

— Да возьмем, — заверил Бяша, приподнял кепочку и провел ладонью-лопатой по редкому, примятому ежику, — пошли.

— Ладно, только рассчитывай на себя, я сейчас не при… Сергей замялся, даже сконфузился.

— Разберемся! — рассмеялся Бяша. — Ну, рванули?!

В очереди в винный они простояли полчаса. Потом Бяше надоело и он пошел к заднему ходу, также сутулясь, втягивая голову в плечи. Вернулся быстро, с бутылкой.

— Четвертной, зараза, взяла! Ну и хрен с нею…

— А ты где сейчас? — вдруг спросил Сергей.

— Да нигде пока: ни кола, ни двора, вся Расея наша! — пошутил Бяша совсем невесело. Да и не шутка это, наверное, была.

Переспрашивать Сергей не стал.

Они ехали в троллейбусе и все больше молчали, разговор не получался, хотя каждому было что порассказать — сколько лет прошло, сколько было всякого. Даже не верилось.

…Первый раз его взяли прямо с проводов Сергея. Лихое было времечко, сумбурное и беспримерное — парней доставляли на призывные пункты без памяти, в лежку. Кто своими ногами добирался, начинал терять уважение в глазах вечно полупьяных приятелей. А сами проводы оценивались числом упившихся вусмерть, попавших в милицию или далее, а также количеством набитых рож и расколотой, разгромленной посуды. У Сергея проводы были попроще, без выпендривания и мордобоя. Но выпили все же немало. Он явился к военкомату сам, приняли, что называется, с первого предъявления — в тот же день прибыл в часть, и закрутилось-завертелось… Бяша попал в другое место. Уже после, добавив "на старые дрожжи", ввязался на улице в драку. Всех драчунов и забрали, никого не обидели. И если бы не Сергеевы родители, которые долго и слезно умоляли милицейского капитана, мотать бы Бяше срок. Но нет, отделался пятнадцатью сутками, да пышной, вселявшей во многих парней зависть, шевелюрой.

Через месяц он влип серьезнее. Драка с пьяным, наглым отчимом, заявка от матери в милицию — и в квартире стало свободнее на одного человека. Свободнее на целых полтора года! Как потом выяснилось, даже на два с половиной — в лагере Бяше добавили за какие-то проступки, сам он не рассказывал об этом, из намеков можно было понять, что "не поладил с администрацией". Во дворе удивлялись — такой примерный мальчик был, такой парень хороший, как же это он; строже надо, строже с такими, ишь распустились! Сергей знал, каких трудов стоило Славке быть примерным на людях.