— Позвольте сначала объяснить вам, что такое «убийство», — вновь, заговорил Эллери. — В этой комнате недавно лишили жизни человека... — (в самом ли деле все покосились на то место на полу, где новая травяная циновка скрывала пролитую кровь, или же снова ему это почудилось?) — и этот человек не был обвинен ни в каком преступлении, не был судим, осужден и приговорен к смерти в соответствии с законом. Лишение человека жизни без санкции суда и должной процедуры именуется убийством. Кладовщик Сторикаи был убит.

Слушатели сидели молча и неподвижно.

— Прежде чем обвинить кого-либо в убийстве, необходимо продемонстрировать три фактора, связывающие это лицо с преступлением. Эти три фактора — возможность, средства и мотив. Возможностью, — Эллери поднял палец, — в случае смерти в результате физического нападения на жертву — является доказательство, что обвиняемый или подозреваемый присутствовал на месте преступления во время его совершения или что он мог там присутствовать. Под средствами, — он поднял второй палец — подразумевается доказательство, что обвиняемый или подозреваемый располагал орудием, которым было совершено убийство. Мотивом, — Эллери поднял третий палец, — служит доказательство того, что обвиняемый или подозреваемый имел причину желать смерти жертвы.

Он сделал паузу. По бесстрастным лицам слушателей было трудно судить, понимают ли они его.

— Сначала я попытаюсь доказать возможность, — продолжал Эллери. — Пусть Мельник подойдет и сядет на это место. — Он указал на табурет, который Преемник по его просьбе поставил возле места во главе стола.

Мельник поднялся и шагнул вперед. Это был крепкий, могучий и широкоплечий мужчина с рыжими бровями и бородой, испачканными мукой. Тяжело дыша, он опустился на табурет.

— Что произошло вчера, когда вы закончили помол? — обратился к нему Эллери.

Мельник потер руками виски, словно это были жернова, и ответил громким голосом человека, привыкшего перекрикивать поток воды, приводящий в движение мельничное колесо, и хлопанье крыльев ветряка:

— Я упаковал первую порцию новой муки в белый мешок, как велит обычай, взвалил его на плечо... — он неуклюже это продемонстрировал, — и понес в священный дом, чтобы Учитель благословил его.

— В котором часу это было?

В котором часу? Незадолго до четверти пятого. Откуда он знает? Потому что посмотрел на водяные часы, прежде чем покинуть мельницу.

— Отлично. Что вы сделали, когда принесли первый мешок новой муки к Дому Священного Собрания?

Мельник уставился на него:

— Позвонил в колокол — что же еще? Но ответа не было, поэтому я не мог войти. Так как Учителя не было здесь — иначе он бы подошел к двери, — я начал возвращаться на мельницу.

— Начали?

Мельник объяснил, что успел пройти только небольшое расстояние и свернуть к деревьям, когда услышал шаги и обернулся. Это был Кладовщик Сторикаи, спешащий к священному дому.

— Я собирался окликнуть его и предупредить, что Учитель не отвечает на звонок, но прежде, чем успел заговорить, Сторикаи подошел к двери, огляделся вокруг, как будто...

— Как будто не хотел, чтобы его заметили?

Мельник с благодарностью кивнул:

— Это так, Гость.

— Сторикаи видел вас?

— Не думаю. Я был в тени деревьев.

В тени... Желтоватые фитили тлели, и воск стекал по свечам, подобно слезам. Тени извивались на стенах помещения.

— И что же тогда сделал Сторикаи?

Мельник переводил взгляд с одного лица на другое. Его голос стал хриплым и дрожащим. Кладовщик совершил грех. Он открыл дверь священного дома, не позвонив в колокол, и вошел, не дожидаясь разрешения — фактически, когда Учителя не было в доме.

— Он совершил грех, — повторил Мельник.

— Благодарю вас, — сказал Эллери. Мельник тяжело поднялся и вернулся на свое место. — Водовоз?

Водовоз встал и шатнул вперед. Он был высоким, молодым и худощавым, его смуглое бородатое лицо, загорелые руки и одежда поблескивали от влаги. Его внешний облик напомнил Эллери саламандру.

— Вчера во второй половине дня, — ответил Водовоз на вопрос Эллери, — я начал чистить колодец напротив священного дома. Находясь в колодце, я слышал, как звонил колокол, и стал подниматься, чтобы попросить звонившего помочь мне вытянуть ведро. Но я поскользнулся и услышал, как этот человек — очевидно, это был Мельник — уходит. Потом я услышал, как подошел кто-то еще, высунул голову из колодца и увидел... — Он остановился, чтобы вытереть мокрый лоб влажной рукой.

— И что же вы увидели, Водовоз? — спросил Эллери.

— То, о чем говорил Мельник. Я увидел, как Сторикаи вошел в священный дом, не позвонив и не дожидаясь, пока его впустит Учитель.

Эллери посмотрел на патриарха. Казалось, старик не замечает никого и ничего. Его лицо выражало великое спокойствие, глаза, отражающие пламя свечей, словно сосредоточились на чем-то, находящемся за пределами каменных стен дома.

Подобное отсутствие интереса удивляло Эллери. Неужели Учитель равнодушен к цели этой беспрецедентной процедуры? Или же это была покорность судьбе?

— Водовоз, в котором часу вы видели Сторикаи, входящего без разрешения в Дом Священного Собрания?

— Около четверти пятого, Гость.

— Вы говорите так потому, что такое время назвал Мельник, или потому, что знаете его сами?

— Знаю сам, — спокойно ответил Водовоз, — по наклону тени в колодце.

— Можете вернуться на ваше место, Водовоз. — Подождав, пока «саламандра» скользнет назад на скамью, Эллери обратился к неподвижным фигурам за столом: — Итак, благодаря показаниям Мельника и Водовоза мы знаем, что Кладовщик вошел в священный дом в четверть пятого. Спустя сколько времени он был убит? Через пять минут. Я знаю это, так как на запястье Кладовщика были мои часы, которые я одолжил ему на время своего пребывания в Квинане. Эти часы разбились от удара молотком, когда Сторикаи поднял руку, защищаясь от убийцы.

Эллери вынул из кармана часы и показал их.

— Как видите, стрелки остановились на двадцати минутах пятого — как я говорил, спустя пять минут после того, как Сторикаи вошел в священный дом.

Убедившись, что все разглядели положение стрелок, он спрятал часы в карман.

— Теперь я вызываю Плодовода.

Плодовод был мужчиной средних лет, долговязым, как кукурузный стебель, с черными ногтями от постоянного копания в земле. Он говорил неуверенно, как могло бы говорить растение, имей оно дар речи.

Вчера во второй половине дня, сказал Плодовод, он навестил больного Раба и пробыл у него около четверти часа, молясь вместе с ним и рассказывая ему о посевах. Плодовод покинул дом Раба, когда туда пришел Учитель. Благодаря имеющимся в доме часам он знал, что пришел в три и ушел в четверть четвертого.

— Ты знаешь, Гость, что в часах Раба живет маленькая птичка? — продолжал Плодовод. — Она должна выходить и называть время, но уже давно этого не делала.

— Я этого не знал, Плодовод, — серьезно отозвался Эллери. — Благодарю вас. А теперь я вызываю Скотовода.

Скотовод был согбенным стариком с большой окладистой бородой и кожей цвета сушеного абрикоса. Его глаза щурились под кустистыми бровями, словно от яркого солнца. На вопросы Эллери он отвечал либо мычанием, либо хрюканьем.

— Что вы делали вчера во второй половине дня, Скотовод?

Мычание.

— Вы навещали Раба?

Хрюканье, сопровождаемое кивком.

— Когда вы вошли в дом Раба?

Хрюканье.

— До четырех или после?

Неразборчивое мычание.

— Насколько я понял вчера, вы пришли туда незадолго до четверти пятого. Это так?

Кивок.

— Вы застали там Учителя?

Кивок.

— И Учитель ушел из дома Раба после вашего прихода?

Кивок.

— Сразу же?

Хрюканье, мычание, кивок.

— Спасибо, это все. — Эллери повернулся к Учителю: — Можно доставить сюда Раба?

Теперь он видел, что, несмотря на отстраненный вид, патриарх наблюдает за происходящим. Старик сразу же кивнул Преемнику, который быстро вышел из священного дома. Должно быть, Раба уже приготовили к доставке, так как через пару минут дверь открылась снова, впустив запыхавшегося Преемника. Он что-то сказал, Мельник и Водовоз поднялись, вышли наружу и тотчас же вернулись, неся Раба. Кто-то — вероятно, Плотник-Кузнец — соорудил для него подобие паланкина, в котором полулежал больной.