— Позвольте суммировать то, что все это означает, — продолжал Эллери. — Кладовщик тайно изготовил дубликат ключа от санктума, чтобы проникнуть в комнату, запретную для него и для всех, кроме Учителя. Делая это, он мог преследовать лишь одну цель — украсть казну Квинана. Сторикаи подошел к двери священного дома, огляделся вокруг, не заметил наблюдающих за ним Мельника и Водовоза и вошел, не позвонив и не дожидаясь разрешения. После этого он поспешил к двери запретной комнаты, отпер ее дубликатом ключа, вошел и начал доставать серебряные монеты из ковчега.

Теперь все склонялись к нему, как растения к солнцу.

— В этот момент некто — будем называть его Очевидцем — заметил открытую дверь санктума и кого-то внутри, подошел к комнате, увидел Кладовщика, крадущего монеты, в приступе гнева схватил с подставки один из кувшинов со свитками и обрушил его на голову Сторикаи — точнее, на затылок, так как Очевидец нанес удар сзади. Кувшин разбился, осколки рассыпались вокруг, а один из них отлетел под ковчег. Сторикаи рухнул на пол и, падая, задел головой угол ковчега.

По залу пронесся медленный свистящий вздох.

— После этого, — продолжал Эллери, — Очевидец, должно быть, выбежал из санктума, возможно, чтобы позвать на помощь. Но Кладовщик почти сразу же пришел в себя от удара кувшином, вскочил на ноги, побежал за Очевидцем, догнал его возле этого стола и, боясь разоблачения совершенного им акта святотатства, попытался убить Очевидца. Они боролись молча, и во время борьбы Очевидец смог схватить молоток, оставленный Учителем для Преемника на этом столе, и, защищая свою жизнь, ударить им Кладовщика. Обороняясь, Сторикаи поднял руку, и удар пришелся на часы на его запястье, остановив их в двадцать минут пятого. Второй удар обрушился на лоб Сторикаи. Третьего не понадобилось.

От горящего фитиля отделился кусочек и упал в лужицу разжиженного воска, из которой поднималось пламя, где продолжал гореть сам по себе, словно живя самостоятельной жизнью.

— Такова картина преступления, — снова заговорил Эллери. — Теперь что касается происшедшего потом. Будем двигаться шаг за шагом. Первое, что должен был сделать Очевидец, убив Кладовщика, — это вернуться в санктум, чтобы привести комнату в порядок. Он подобрал осколки кувшина и избавился от них, не заметив кусочек под ковчегом. Также он должен был заменить разбитый кувшин целым и наполнить его рассыпавшимися свитками. Кто же это сделал? Я прошу Гончара подойти сюда.

Гончар двинулся вперед. Он уже не походил на Бернарда Шоу; еле волоча ноги, словно сгибаясь под тяжким грузом, старик обошел стол и с трудом опустился на табурет.

— Кое-кто приходил к вам вчера за молитвенным кувшином, чтобы заменить им разбитый. Кто это был?

Борода Гончара дрогнула, и он открыл рот, но ничего не сказал.

— Кто, Гончар? — От напряжения голос Эллери звучал резко.

На этот раз раздался сдавленный, нечленораздельный звук.

— Кто?! — крикнул Эллери.

— Учитель!.. — с трудом вырвалось из горла Гончара.

Послышался негромкий плач, похожий на причитание по покойнику, и Эллери, которому хотелось присоединиться к этому плачу, вынужден был ждать, когда он стихнет. Никто не смотрел на Учителя — даже Эллери.

— В котором часу Учитель пришел в вашу мастерскую, Гончар, и попросил новый молитвенный кувшин для санктума?

— В половине пятого.

— Через десять минут после убийства Сторикаи.

Эллери махнул рукой, и Гончар поплелся на свое место,

— Таким образом, — продолжал Эллери, — мы связали Учителя с оружием, которое всего лишь оглушило жертву, — с разбитым кувшином. Теперь подумаем об оружии, лишившем Сторикаи жизни, — о молотке.

Он поднял с пола завернутый молоток и начал разворачивать его, но ткань прилипла к засохшей крови, и ему пришлось оторвать ее с треском, от которого остальные вздрогнули. На молотке все еще виднелись кровавые пятна.

— Вчера в этой комнате я снял отпечатки пальцев у всех присутствовавших — у мертвого Кладовщика, Учителя, Преемника, Управляющего и одиннадцати оставшихся членов Совета. Вы это помните?

Да, они не могли забыть эту маленькую тайну внутри большой тайны. Но понимали ли они значение отпечатков?

— Вы знаете, почему я заставил каждого из вас приложить пальцы к штемпельной подушечке, а потом к листу бумаги?

Этого они не знали.

— Тогда я объясню вам. Поднимите руки и посмотрите на кончики ваших пальцев. — Члены Совета с сомнением смотрели на Эллери, но, когда Летописец поднял руки и посмотрел на них, сделали то же самое. — Смотрите внимательно. Видите маленькие линии, петельки и завитки, складывающиеся в определенный рисунок? — Все кивнули. — Этот рисунок можно перенести с пальцев на другую поверхность — особенно легко на сухую и гладкую. Вероятно, вы видели отпечатки ваших пальцев или пальцев ваших детей на стене?

— Все это нам известно, Элрой, — внезапно заговорил Летописец. — Но что это означает?

— Смысл в том, Летописец, что отпечатки любых двух человек в мире не могут оставить одинаковый рисунок — даже если они однояйцевые близнецы. Во внешнем мире были собраны миллионы отпечатков пальцев людей всех народов, рас и цветов кожи, и никогда отпечатки одного человека не совпадали в точности с отпечатками другого. Таким образом, можно сказать, что каждый человек носит на пальцах со дня рождения до самой смерти и даже после нее, пока тело не рассыплется в прах, серию признаков, по которым его можно отличить от всех других людей в мире. Теперь вы понимаете, что я имею в виду?

Судя по их сдвинутым бровям, они действительно пытались понять. Или поверить? Ибо все могло свестись к вопросу не понимания, а веры.

— Вы должны верить мне, — сказал Эллери. — Ведь я Элрой Квинан, чей приход во время великого бедствия был предсказан. — «Да простит меня за это Бог», — подумал он. — Теперь мы переходим к взвешиванию средств и сначала должны положить на весы отпечатки пальцев.

Эллери поднял молоток, держа его за края бойка и дно рукоятки.

— Вы увидите, что, когда я посыплю рукоятку белым порошком и осторожно сдую его, на рукоятке останутся отпечатки пальцев руки, которая сжимала ее, убивая Кладовщика.

Он положил молоток на стол и потянулся за своим несессером. Отпечатки забелели на темном дереве рукоятки. Эллери взял лист черной бумаги.

— Учитель, вы позволите мне снять отпечатки пальцев вашей правой руки?

Молчание было таким напряженным, что царапало слух. Но лицо Учителя оставалось безмятежным.

— Пусть будет так, как ты хочешь, Элрой, — ответил он.

Эллери взял руку старика — она была теплой и спокойной. «Если я забуду тебя, Иерусалим...»[55] Квин прижал пальцы патриарха к черной бумаге, проявил отпечатки белым порошком, положил бумагу рядом с молотком и достал лупу.

— Я хочу, чтобы вы все встали и по очереди посмотрели через увеличительное стекло на отпечатки, которые я снял у Учителя, а потом на отпечатки убийцы на молотке. Вы увидите, что они одинаковые.

Но увидят ли они? Примитивные народы, ранее не знакомые с фотографией, часто не могли узнать близких людей или предметы, запечатленные камерой. Здесь могло произойти то же самое. Когда члены Совета и остальные обследовали друг за другом отпечатки через лупу, некоторые из них кивали, а некоторые качали головой. Тем не менее Эллери подождал, когда они снова сядут, и сказал:

— Таким образом, благодаря отпечаткам Учителя на молотке мы знаем, что он, и только он, мог воспользоваться им для убийства Кладовщика. Это доказано. Но так ли это?

Удушливая пелена усталости вновь сковала Эллери, и ему приходилось бороться, освобождаясь от нее. Он повернулся к старику:

— Учитель, это вы после убийства собрали осколки разбитого кувшина и отправились к Гончару за новым?

— Это так, Элрой, — ответил старик.

— И ваша правая рука держала этот молоток?

На сей раз последовала небольшая пауза, прежде чем Учитель повторил тем же спокойным голосом: