Затем следовало подробное описание общего состояния мальчика, заканчивавшееся группой крови, характеристикой ее свертываемости и шифром генетического кода. Уолтон торопливо пробежал глазами всю эту информацию, пока его взгляд не остановился на предупреждении, отпечатанном большими зелеными буквами в бездушно-короткой форме:

Уолтон глянул на часы — 10.26. Мальчик, возможно, находится в одной из лабораторий клиники в ожидании печальной участи.

Распорядок проведения эвтаназии был установлен самим Уолтоном: газовая камера погружала своих избранников в Счастливый Сон в 11.00 и в 15.00. Чтобы спасти Филипа Приора, у него в запасе оставалось примерно полчаса.

Уолтон украдкой глянул через плечо — поблизости никого не было — и быстро сунул карточку во внутренний карман пиджака.

Затем он отпечатал требование объяснить применяемый в клинике генетический шифр. По экрану дисплея побежали символы и объясняющий их текст. Уолтон начал быстро сверять их с набором цифр и букв, отпечатанных на регистрационной карточке Филипа Приора. Вскоре он нашел строку, которую искал: 312 — восприимчивость к туберкулезу.

Уолтон быстро набрал на клавиатуре следующую команду: «Произвести ревизию регистрационной карточки 3216847 АВ-1. Изменить все соответствующие ячейки памяти».

Уолтон взял на себя труд перепечатать все содержание карточки ребенка, опустив только злосчастный код 312 и предупреждение с рекомендацией произвести эвтаназию. Машина безучастно проглотила новую версию общего состояния Филипа Приора. Уолтон улыбнулся. Пока все шло совсем неплохо.

Затем он снова затребовал информацию, касавшуюся мальчика. После некоторой, обычной в таких случаях паузы, на выводной лоток выпала карточка номером 3216847 АВ-1. Уолтон внимательно прочел все, что было на ней отпечатано.

Процесс стирания роковой для ребенка информации прошел вполне благополучно. С точки зрения всеведающего компьютера, Филип Приор был нормальным, здоровым ребенком.

Уолтон снова глянул на часы — 10.37. Оставалось еще двадцать три минуты до того, как будет произведен утренний отбор тех, кому не посчастливилось соответствовать стандартам, заложенным в беспристрастный мозг машины.

Вот теперь только пришла пора подлинных испытаний для него самого. Удастся ли вырвать ребенка из рук палачей-докторов и при этом не привлечь внимания к собственной персоне?

Пятеро врачей хлопотливо сновали по главному отделению клиники, когда в него вошел Уолтон. Здесь, по всей вероятности, находилось около сотни младенцев, каждый лежал в отдельном отсеке. Дел у врачей с новорожденными было невпроворот, а тревожные взгляды родителей, смотревших на свои чада сверху, через смотровые панели, только усугубляли нервозность обстановки.

Закон о Выравнивании требует, чтобы каждый новорожденный в течение первых двух недель находился в местной клинике ВЫНАСа для проверки и выдачи сертификата. Примерно одному из десяти тысяч младенцев будет отказано в сертификате… и, значит, в праве жить дальше.

— Доброе утро, мистер Уолтон. Что привело вас сюда, так глубоко вниз?

Уолтон приветливо улыбнулся:

— Обычная текущая проверка, доктор. Стараюсь, сами понимаете, быть в курсе дел всех наших подразделений.

— Чуть раньше сюда наведался сам мистер Фиц-Моэм. Сегодня, похоже, мы удостоились самой настоящей «генеральной инспекции», мистер Уолтон!

— Гм, возможно. — Заместителю директора не очень-то понравилось это сообщение, но тут уж ничего не поделаешь. Оставалось полагаться только на то, что твердая вера старика в своего ставленника поможет Уолтону выйти из любого затруднительного положения.

— Брата моего не видели где-нибудь поблизости? — спросил Уолтон.

— Фреда? Он сейчас работает в шестой палате, делает анализы. Позвать его, мистер Уолтон?

— Нет, спасибо, не надо его беспокоить. Я встречусь с ним позже. В душе Уолтон почувствовал некоторое облегчение. Фред Уолтон, его младший брат, работал в ВЫНАСе врачом. Братья недолюбливали друг друга, и Рою не очень хотелось, чтобы Фред знал о его посещении клиники.

Невозмутимо шагая по клинике, Рой Уолтон остановил взгляд на двух пухлых, громко вопящих малышах и спросил:

— Сколько сегодня выявилось пассивных?

— Пока семь. Все они будут отправлены препровождению в камеру в 11.00. Трое туберкулезников, двое слепых, один с врожденным сифилисом.

— Итого получается только шесть, — заметил Уолтон.

— О, и еще один со спазмами, — сказал врач. — Сегодня самый большой улов за все время существования нашей клиники. Семеро за одно утро.

— Родители доставляют какие-нибудь хлопоты?

— А вы как думаете? — в свою очередь спросил врач. — Но некоторые, похоже, понимают необходимость осуществляемых нами мер. Правда, один из туберкулезников поднял такой гвалт, что едва не рухнул потолок.

Уолтон вздрогнул.

— Вы, случайно, не запомнили его фамилию? — спросил он с наигранным спокойствием.

Врач на какое-то время призадумался:

— Нет. Черт бы его побрал, никак не припомню. Если хотите, я найду его регистрационную карточку.

— Не беспокойтесь, — поспешил остудить пыл врача Уолтон.

Администратор двинулся по извилистому коридору, ведущему к палате, где производится ликвидация. Когда он вошел в нее, Фалбро, экзекутор, внимательно изучал список, который лежал перед ним на столе.

Фалбро не производил впечатления человека, которому так уж по душе его работа. Это был невысокий толстяк с крупной, совершенно лысой головой и блестящими контактными линзами на близоруких голубых глазах.

— Доброе утро, мистер Уолтон.

— Доброе утро, доктор Фалбро. Вы вот-вот начнете операцию?

— Как обычно, ровно в одиннадцать ноль-ноль.

— Хорошо. Ставлю вас в известность о новом предписании, вступающем в силу с сегодняшнего дня и принятом для того, чтобы еще больше укрепить поддержку нашей организации со стороны общественности.

— Слушаю, сэр.

— Начиная с сегодняшнего дня и до тех пор, пока не будут получены другие инструкции по данному вопросу, вы должны сверять имена детей, занесенных в передаваемый вам список, с картотекой главного архива. Чтобы исключить даже малейшую возможность ошибки. Поняли?

— Ошибки? А разве может быть допущена…

— Для вас это простая формальность, Фалбро. А вот в одном европейском центре вчера в самом деле произошла трагическая ошибка. Нас могут всех повесить, если сейчас допустим утечку информации.

«С какой легкостью удается мне нести подобную чушь», — в изумлении отметил про себя Уолтон.

Лицо Фалбро стало очень серьезным.

— Я все понял, сэр. Разумеется. С сегодняшнего дня будем производить двойную проверку поступивших в нашу палату.

— Вот и прекрасно. И начните с партии, предназначенной к ликвидации в 11.00.

Оставаться дольше в палате для ликвидации Уолтон уже не мог. Он покинул ее через запасной выход и нажал кнопку вызова лифта.

Несколькими минутами позже администратор снова сидел в своем кабинете, чувствуя себя в безопасности за горой корреспонденции на письменном столе, которая еще больше выросла за время его отсутствия. И все же пульс был учащенным, першило в горле. Ему хорошо запомнились слова Фиц-Моэма: «Стоит нам сделать хотя бы одно исключение — рухнет все наше учреждение».

Что ж, значит, система уже начала рушиться. Уолтон почти не сомневался в том, что Фиц-Моэм уже знает или скоро узнает о его поступке. Придется, однако, попытаться сделать все возможное, чтобы это «преступление» так и осталось тайной.

Из динамика интеркома послышался мелодичный голос секретарши:

— Вас вызывает доктор Фалбро из отделения Счастливого Сна, сэр.