Город Высших представлял собой лес высоких пилонов, расположенных примерно в пятидесяти метрах друг от друга — я не мог достаточно хорошо оценить масштаб изображения. Высоко над головами прохожих пилоны соединяло что-то вроде натянутой сети, в которой, как пауки в паутине, висели здания, мягко покачивающиеся на концах длинных канатов на разном расстоянии от сети и довольно далеко от земли. Эти воздушные замки чаще имели форму капли, хотя встречались и круглые, и восьмиугольные, и квадратные дома. От здания к зданию тянулись канаты потоньше.

Воздух буквально кишел Высшими, которые скользили вниз, вверх или вбок, держась за канаты, судя по всему, двигавшиеся самостоятельно. Зелено-золотой солнечный свет, проходя через ячейки сети, придавал городу вид подводного царства.

Пока я смотрел, наступила ночь, в небе вспыхнули тысячи ярких звезд. Внезапно дома задвигались, заскользили вверх и вниз по канатам, и столь же легко и уверенно скользили Высшие из одного дома в другой. Мне случалось видеть странные сцены, но эта была самой невероятной из всех. Огромные грациозные создания (почему-то у меня сложилось впечатление, что Высшие существенно больше людей), качающиеся дома, зелено-золотой свет солнца и синее дрожащее сияние звезд слились для меня в один затягивающий необычный водоворот.

Повороты камеры усиливали этот эффект. Я думал, что за четыреста лет, прошедших с тех пор, как братья Люмьер соорудили первую кинокамеру, операторы испробовали все способы ведения съемок, и нового в этой области быть не может. Но кто бы ни снимал это миллиард лет назад, он явно не нашел бы общего языка с нашими современными кинооператорами. С публикой, пожалуй, тоже. Тот парень постоянно передвигал камеру, менял ракурс, снимал одну и ту же сцену то сверху, то снизу, то изнутри… Камера так свободно летала по этому странному городу, что я вынужден был ухватиться за край лабораторной скамьи, чтобы не потерять равновесия и не упасть — так у меня закружилась голова.

Очень долго, словно во сне, я наблюдал, как странные существа занимаются своими невообразимыми делами, как они скользят вверх и вниз по канатным дорожкам, кланяются друг другу, нежно соприкасаются руками, обмениваются подарками (я видел, как трубочки с надписями переходили из рук в руки) и прямо в воздухе ведут оживленную беседу, которую я не слышу, потому что проектор передает только изображение. Потом я на мгновение отвлекся, и картина на экране изменилась.

Теперь мне показывали один из висячих домов изнутри: большую комнату, залитую красным светом, чьи стены, казалось, были покрыты каким-то живым веществом, чем-то мягким и чмокающим, дрожащим и скользящим, время от времени вспухающим и твердеющим и тут же снова расползающимся по всей поверхности пола или стены.

В комнате находилось девять Высших. Двое свисали на канатах с потолка и, как я решил, были погружены в глубокий транс или вовсе давно умерли и мумифицировались. (Похоронные обряды инопланетян бесконечно странны, а порой даже страшны. Впрочем, наши собственные не менее интересны. Ты можешь объяснить мне, почему человека непременно надо уложить в деревянный ящик и засыпать этот ящик землей?) Трое Высших в дальнем углу не то исполняли медленный и степенный народный танец, не то предавались сексу: они стояли тесным кружком, глядя друг на друга, тесно переплетя руки и прижавшись щеками к головам соседей, и медленно кружились на месте, раскачиваясь, колыхаясь, кружились на месте, кружились… Черт! Меня опять затянуло. Чем же это все-таки они занимаются?

Еще один Высший сидел скрючившись над миниатюрной копией нашего шара. Бледный луч проектора был едва заметен, я не мог разглядеть, что он показывает. Оставшиеся трое расположились в углублении, образованном в живом и текучем полу, и передавали по кругу фляжки с разноцветной жидкостью. Время от времени кто-нибудь погружал в нее пальцы. Это что, местный эквивалент пирушки?

Следующая лента показывала строящееся здание. Сначала из узла небесной сети спустился толстый канат. Потом стоявшие на земле механизмы послали вверх струи неизвестно чего — пластика? На полпути между землей и сетью этот пластик — или как его там? — собрался на конце каната, будто притянутый магнитным полем, и непонятным мне образом перетек в невидимую форму, образовав четкую восьмиугольную структуру. Все это происходило без вмешательства живых существ — работали только автоматы. Операция заняла около шести минут.

Четвертая картинка была совершенно абстрактной. На экране перед моими глазами раскручивались и закручивались зеленые и красные спирали.

Зрелище это посеяло во мне неуверенность и тревогу. Я не хочу о нем говорить.

Следом за абстракцией на картине появился вполне реальный, но очень пустой пейзаж: ни деревьев, ни травы, только сопки, покрытые изморозью, медно-рыжее небо, серо-стальная земля, бледное и совсем не греющее солнце. На среднем плане группа из трех Высших — тесный круг, руки сплетены, головы соприкасаются щеками, медленный, непонятный, завораживающий танец.

Пейзаж исчез, и на его месте возникла огромная сводчатая пещера, стены которой были усеяны друзами драгоценных камней, большими сверкающими кристаллами самых разных форм и цветов. Камера уперлась в пол пещеры, по всей видимости сделанный из толстого стекла, и показала нам, как в подземных чертогах рычат и колотятся огромные машины. Бесконечно ухали насосы, плыла черная и скользкая лента конвейера, крутились турбины. Высшие в широких желтых поясах (я впервые видел Высших хоть в чем-то напоминавшем одежду) ходили по рядам между механизмами, время от времени останавливаясь, чтобы бросить взгляд на контрольные панели.

Наверное, я прошел полный круг, потому что вслед за фабрикой передо мной снова появился город и пошли те же самые кадры. Но комната с девятью обитателями исчезла и вместо нее мне крупным планом показали какого-то Высшего, сжимающего в руках трубку с надписью. Камера остановилась на иероглифах и держала кадр долго, достаточно долго, чтобы надпись успела несколько раз полностью перемениться.

Следующая сцена тоже была другой, она изображала не строительство дома, а…

Но зачем продолжать? Больше часа я смотрел эти картинки, все они были такими любопытными, такими беспокоящими. Я могу нагнетать таинственность и пересказать тебе все, что увидел, но ты, наверное, уже поняла, как далеки от нас эти существа, какими странными они были, какой высокой цивилизацией обладали, какие чудеса творили… И как мало мы способны все это понять.

Любопытно. Обычный, привычный результат археологического исследования — открытие и утверждение нашего родства с древними.

— До чего же они похожи на нас, эти древние египтяне, — говорит египтолог. — Лгали, обманывали, жульничали на выборах, подделывали подписи, все наши мелкие грешки уже существовали в то далекое время. У подданных фараона были свои ошибки и амбиции, свои надежды и мечты — совсем, как у нас.

И так далее, и так далее, и так далее. Замени египтян на шумеров или кроманьонских пещерных художников, и ты снова услышишь бесконечные заявления экспертов о том, что ежели присмотреться к ним поближе, то совсем нетрудно понять, что они были «просто обыкновенными ребятами» — совсем, как мы. О, да, совсем, как мы.

Там-парарам! А с Высшими этот номер не пройдет даже у самого наиэкспертнейшего эксперта. Тот шарик, который я откопал, рассказал нам о них в миллион раз больше, чем мы успели узнать сами. Как они выглядели, как передвигались, в каких городах жили, каковы были их обычаи, нравы. И они не производят впечатления — Высшие то есть — «просто обыкновенных ребят». Они невероятно иные, странные, они куда более чужды нам, чем шиламакиане, или динамониане, или уроженцы Тххха, или кто там еще? Все, с кем мы когда-либо встречались.

Мы с трудом воспринимаем динамонианскую теологию, нам кажется идиотским стремление шиламакиан заменять всяким железом вполне здоровые части тела, но мы способны договориться и сработаться с ними, пускай даже на чисто деловой основе. Не думаю, что мы смогли бы поладить с Высшими, даже если б нас не разделяла пропасть в миллиард лет. И ни при чем тут их несомненное научно-техническое превосходство. Барьером стал бы сам образ их мышления.