«Было счастье подвенечное…»

Было счастье подвенечное,
Было платье бесконечное,
Шлейф, как млечный путь.
Звезды, розы и приветствия
И классически — Венеция.
Все причины и все следствия,
Вся земная суть.
С океанскою безбрежностью,
С восхищеньем, с нежной ревностью,
С праздничною повседневностью
Ночи до утра…
Это все вчера,
А теперь пора
Днями жить, а не ночами,
Стать портретом в пышной раме,
От тоски и от удушья
Научиться равнодушью,
Одиночеству вдвоем.
Принимать, вести свой дом.
Быть женою экономной,
Томной, скромной, вероломной…
Вся земная суть,
Вся земная жуть.

БАЛЛАДА О ГУМИЛЕВЕ

На пустынной Преображенской
Снег кружился и ветер выл…
К Гумилеву я постучала,
Гумилев мне дверь отворил.
В кабинете топилась печка,
За окном становилось темней.
Он сказал: «Напишите балладу
Обо мне и жизни моей!
Это, право, прекрасная тема»,-
Но я ему ответила: «Нет.
Как о Вас напишешь балладу?
Ведь вы не герой, а поэт».
Разноглазое отсветом печки
Осветилось лицо его.
Это было в вечер туманный,
В Петербурге на Рождество…
Я о нем вспоминаю все чаще,
Все печальнее с каждым днем.
И теперь я пишу балладу
Для него и о нем.
Плыл Гумилев по Босфору
В Африку, страну чудес,
Думал о древних героях
Под широким шатром небес.
Обрываясь, падали звезды
Тонкой нитью огня.
И каждой звезде говорил он:
– «Сделай героем меня!»
Словно в аду полгода
В Африке жил Гумилев,
Сражался он с дикарями,
Охотился на львов.
Встречался не раз он со смертью,
В пустыне под «небом чужим».
Когда он домой возвратился,
Друзья потешались над ним:
– «Ах, Африка! Как экзотично!
Костры, негритянки, там-там,
Изысканные жирафы,
И друг ваш гиппопотам».
Во фраке, немного смущенный,
Вошел он в сияющий зал
И даме в парижском платье
Руку поцеловал:
«Я вам посвящу поэму,
Я вам расскажу про Нил,
Я вам подарю леопарда,
Которого сам убил».
Колыхался розовый веер,
Гумилев не нравился ей.
– «Я стихов не люблю. На что мне
Шкуры диких зверей»…
Когда войну объявили,
Гумилев ушел воевать.
Ушел и оставил в Царском
Сына, жену и мать.
Средь храбрых он был храбрейший,
И, может быть, оттого
Вражеские снаряды
И пули щадили его.
Но приятели косо смотрели
На георгиевские кресты:
– «Гумилеву их дать? Умора!»
И усмешка кривила рты.
«Солдатские – по эскадрону
Кресты такие не в счет.
Известно, он дружбу с начальством
По пьяному делу ведет.!..»
...Раз, незадолго до смерти,
Сказал он уверенно: «Да.
В любви, на войне и в картах
Я буду счастлив всегда!..
Ни на море, ни на суше
Для меня опасности нет…»
И был он очень несчастен,
Как несчастен каждый поэт.
Потом поставили к стенке
И расстреляли его.
И нет на его могиле
Ни креста, ни холма – ничего.
Но любимые им серафимы
За его прилетели душой.
И звезды в небе пели: –
«Слава тебе, герой!»

«ДЕСЯТЬ ЛЕТ»

(ПАРИЖ, Рифма, 1961)

Вот наша жизнь прошла,

А это не пройдет.

Георгий Иванов

СТИХИ, НАПИСАННЫЕ ВО ВРЕМЯ БОЛЕЗНИ

1. «Мне казалось всегда, что писатель…»

Мне казалось всегда, что писатель
Очень нужен на этой земле,
И что я для Вас, мой читатель,
Как тепло, как еда на столе.
Но какое Вам в сущности дело
До того, что я стать хотела
Другом Вашим, опорой в борьбе,
Утешеньем в горькой судьбе.
Вот пишу я черным по белому,
По щемяще до слез сожалелому,
Без утайки и без прикрас,
Откровенно, как в смертный час —
Обо всем, что я не сумела,
Как горела душа и болела,
Как томилась и как всецело —
Вами, с Вами, о Вас, для Вас.

2. «Помурлычь, Королевна-Краля…»

Помурлычь, Королевна-Краля,
Уложив на макушке ушки,
Помурлычь на моей подушке,
Отгони болезнь и печали.
С каждым вздохом глотаю бритву,
Ненавижу Блеза Паскаля
За его дурную молитву
Об использовании болезни.
Что болезни еще бесполезней
И бессмысленнее страданья?
«До свиданья, ночь! До свиданья!»
Как шальные, кричат петухи.
В этот час таинственно-ранний,
В час ненужных воспоминаний
Заклинаю страданье — исчезни!
И чтоб мне простились грехи,
Превращая болезнь в стихи.

Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: