- Зато половина их с раздвоенными вершинами, - заметил один из его помощников, оглядывая местность.

- Ничего. Откладываем перпендикуляр от шоссе. Те три дерева берем в первую очередь. Пошли!

Он двинулся быстрым спортивным шагом. Карамышев и Павленко едва поспевали за начальником команды; он шел в середине развернувшейся фронтом пятерки. Карамышев хотел спросить, что же случилось с Ребровым, но начальник спасательной команды проскользнул меж деревьев, словно уж в траве, и исчез из виду.

Когда они догнали его, тот осматривал местность около дерева с раздвоенной вершиной.

- Что с Ребровым? - спросил Карамышев.

- Психическая травма. И с ногой что-то.

- Крикнем, - предложил Карамышев. - Ведь мы не можем с ним связаться иначе.

- Реб-ров! - закричали они по команде.

- Меня удерживало только то соображение, что надо мной будут смеяться. - Ребров лежал в кровати, вытянув забинтованную ногу. Он похудел за последние дни. Но глаза его блестели. - Ну и упрямство тоже. Уж кольцо-то докручу, думал я. Хотелось испытать, сколько смогу выдержать.

Он перевел дух и улыбнулся.

Видимо, он ждал этой беседы.

За окном простиралась трасса. Она пересекала город, но никто не касался ее бледно-оранжевой поверхности. Видимый кусок ее, ограниченный рамкой окна и контурами городских зданий, сохранял в своем облике непреклонную прямизну.

- Ошибка заключалась в том, что я выбрал Кольцо, - продолжал писатель. - Я думал о километрах, о том, что пройду вокруг света, но не учел, что трасса абсолютно прямая.

Психолог и инженер переглянулись.

- Конечно же, на ней нечего делать машине с рулевым управлением! Павленко сокрушенно покачал головой. - Нелепая ошибка! Мы забыли, обернулся он к Карамышеву, - просто упустили из виду! Действительно, вот что значит психология мышления человека наших дней... Очко в вашу пользу, но и очко против вас! Вы-то должны были скорее это понять. Руль связан с дорогой!

Он бросил взгляд в окно, на трассу, которую не видел Ребров. По ней мчались машины без водителей.

Ребров усмехнулся.

- Открытий было сделано много. Вы представляете: ни одного поворота, никакой, в сущности, работы рулем. Я просто должен был держать баранку. Час, другой, третий... Вот уж работа для автомата! На четвертый час мне захотелось кричать и ругаться. На пятый - бросить все! - Ребров приподнялся в кровати.

- Лежите, - потребовал Карамышев.

- Я пожалел автоматы, которые нас обслуживают: если бы они могли ощущать, как мы, какие ограниченные впечатления были бы у них! Отправляясь в путешествие, я жаждал уймы новых впечатлений, а на самом деле перерезал почти все нити связи с миром. Я чувствовал себя механизмом.

Ребров замолчал. На его худом лице появилась гримаса отвращения.

- Вы не представляете разницы в том, как ездите вы и как ехал я. Сев в машину, вы совершенно свободны в своих мыслях и действиях. Можете любоваться пейзажем, читать книгу, разговаривать с друзьями. Вы всегда пассажиры. Машина не выйдет за пределы шоссе, сама сделает повороты, доставит вас, куда ей было сказано, и лишь тогда напомнит о себе словами: "Вы прибыли". Я же как проклятый упирался взглядом в идущую впереди машину.

Я перешел на дорожку, где скорость допускается не ниже ста пятидесяти. А потом на ту, где двести пятьдесят. Я старался выжать из автомобиля все, на что он способен. Это была отличная машина для своего времени. Как новичок, я держался на почтительном расстоянии от впереди идущей машины, но гонку не ослаблял. Поток словно захватил меня и нес с собой. Я боролся с желанием закрыть глаза, чтобы не смотреть на бесконечную полосу шоссе, которая бежала навстречу мне с тупой неумолимостью. Потом я боролся с утомлением, с опасностью заснуть.

Отдыхал я прямо на природе, отыскав подходящий поворот с шоссе. Спал в лимузине, питался захваченными с собой продуктами, осуществляя свою идею иметь в пути минимум контактов с сегодня. Я ведь ожидал, что автомобиль станет для меня машиной времени. Что такое настоящий отдых, я понял, когда паром перевозил меня через Атлантический океан. Я все время спал в кабине. А потом снова: шоссе, шоссе, шоссе. И все прямо, прямо, прямо. Идеальная трасса для гонок. Только, я думаю, ни один шофер прошлого не участвовал в таких гонках. Ведь это были гонки с автоматами. Есть жесткая логика в том, что на такой дороге хозяева - автоматы. Мои действия страдали отсутствием логики. Я это остро ощутил. Я пересидел за своей неподвижной баранкой. Наступил момент, когда я почувствовал, что сойду с ума или натворю бед, если немедленно не сверну с шоссе. Поворот к железнодорожной станции я проскочил, следующего дождаться не смог. К счастью, откос был пологим, и я, почти не раздумывая, повернул баранку вправо.

Ребров приподнял голову. Но тут же опустил ее на подушку. Пальцы его рук, лежащих поверх одеяла, зашевелились.

- О, какое я ощутил блаженство! Автомобиль прыгал на кочках, а мне хотелось петь. Наконец меня подбросило на сиденье, я услышал "крак" и остановил машину. Я вылез и, не интересуясь тем, что с автомобилем, зашагал по лужайке, потом по лесу, я разминал затекшие руки, мне захотелось бежать, я побежал, с удовольствием чувствуя работу мускулов, и... тут на меня словно обрушилась скала, я упал и потерял сознание. Понимаете, переход из одного нервного состояния в другое был таким резким, что организм, мой слабый человеческий организм, не выдержал. Когда я очнулся, я обнаружил, что у меня повреждена нога. Когда, где я ее ушиб, я не помнил: возможно, когда падал.

Оживление на лице Реброва сменилось выражением раздумья.

- Я натворил массу нелепостей. Смотрите: я сел за баранку специально, чтобы отправиться на несколько десятков лет назад, и из этого ничего не вышло. Но как только я выпрыгнул из автомобиля, я очутился в прошлом. У меня не было блок-универсала, и я не мог сообщить о себе. В каком-то километре клокотала ультрасовременная жизнь, но я не мог преодолеть этот километр. Я мог запросто погибнуть, потому что лимузин закатился в рощу и с воздуха его никто не заметил бы.

Он сделал паузу.

- И тут я вспомнил про браслеты.

- Браслеты? - переспросил Карамышев. Он вспомнил, что, когда они несли Реброва к шоссе, на его запястьях и на лодыжке он видел плоские растяжные кольца, словно покрытые чешуей.