Как ни листай страницы пыльных книг,

Выкапывая в них любви примеры -

Былых веков высокие химеры,

Но если сам влюблен — какой в них толк?".

Любви коснувшись, разговор умолк.

День умирал, как угольки в камине;

Лишь в небесах, в зеленоватой сини,

Дрожала утомленная луна,

Как раковина хрупкая, бледна,

Источенная времени волнами.

И я подумал (это между нами),

Что я тебя любил, и ты была

Еще прекрасней, чем моя хвала;

Но годы протекли — и что осталось?

Луны ущербной бледная усталость.

Любой бы фермер зарыдал,

Облив слезами грудь,

Когда б узрел блаженный край,

Куда мы держим путь.

Там реки полны эля,

Там лето — круглый год,

Там пляшут королевы,

Чьи взоры — синий лед,

И музыканты пляшут,

Играя на ходу,

Под золотой листвою

В серебряном саду.

Но рыжий лис протявкал:

"Не стоит гнать коня".

Тянуло солнце за узду,

И месяц вел меня,

Но рыжий лис протявкал:

"Потише, удалец!

Страна, куда ты скачешь,-

Отрава для сердец".

Когда там жажда битвы

Найдет на королей,

Они снимают шлемы

С серебряных ветвей;

Но каждый, кто упал, восстал,

И кто убит, воскрес;

Как хорошо, что на земле

Не знают тех чудес:

Не то швырнул бы фермер

Лопату за бугор -

И ни пахать, ни сеять

Не смог бы с этих пор.

Но рыжий лис протявкал:

"Не стоит гнать коня".

Тянуло солнце за узду,

И месяц вел меня.

Но рыжий лис протявкал:

"Потише, удалец!

Страна, куда ты скачешь,-

Отрава для сердец".

Снимает Михаил трубу

С серебряной ветлы

И звонко подает сигнал

Садиться за столы.

Выходит Гавриил из вод,

Хвостатый, как тритон,

С рассказами о чудесах,

Какие видел он,

И наливает дополна

Свой золоченый рог,

И пьет, покуда звездный хмель

Его не свалит с ног.

Но рыжий лис протявкал:

"Не стоит гнать коня".

Тянуло солнце за узду,

И месяц вел меня.

Но рыжий лис протявкал:

"Потише, удалец!

Страна, куда ты скачешь,-

Отрава для сердец".

"Моей любимой невдомек, —

Подумалось недавно мне, —

Что сделал я и чем помог

Своей измученной стране".

Померкло солнце предо мной,

И ускользающую нить

Ловя, припомнил я с тоской,

Как трудно это объяснить,

Как восклицал я каждый год,

Овладевая тайной слов:

"Теперь она меня поймет,

Я объяснить готов".

Но если бы и вышло так,

На что сгодился б вьючный вол?

Я бы свалил слова в овраг

И налегке побрел.

За что корить мне ту, что дни мои

Отчаяньем поила вдосталь, — ту,

Что в гуще толп готовила бои,

Мутя доверчивую бедноту

И раздувая в ярость их испуг?

Могла ли умиротворить она

Мощь красоты, натянутой, как лук,

Жар благородства, в наши времена

Немыслимый, — и, обручась с тоской,

Недуг отверженности исцелить?

Что было делать ей, родясь такой?

Какую Трою новую спалить?

Не в кроне суть, а в правде корневой;

Весною глупой юности моей

Хвалился я цветами и листвой;

Пора теперь усохнуть до корней.

Одному поэту, который предлагал мне

похвалить весьма скверных поэтов,

его и моих подражателей

Ты говоришь: ведь я хвалил других

За слово точное, за складный стих.

Да, было дело, и совет неплох;

Но где тот пес, который хвалит блох?

Вы образумились? Ну что ж!

Молитесь богу барыша,

Выгадывайте липкий грош,

Над выручкой своей дрожа;

Вам — звон обедни и монет,

Кубышка и колокола…

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Но те — святые имена —

Что выгадать они могли,

С судьбою расплатясь сполна,

Помимо плахи и петли?

Как молнии слепящий след —

Их жизнь, сгоревшая дотла!

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Затем ли разносился стон

Гусиных стай в чужом краю?

Затем ли отдал жизнь Вольф Тон

И Роберт Эммет — кровь свою? —

И все безумцы прежних лет,

Что гибли, не склонив чела?

Мечты ирландской больше нет,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Но если павших воскресить —

Их пыл и горечь, боль и бред,-

Вы сразу станете гнусить:

"Из-за какой-то рыжей Кэт

Напала дурь на молодежь…"

Да что им поздняя хула!

Мечты ирландской не вернешь,

Она с О'Лири в гроб сошла.

Средь бури и борьбы

Она жила, мечтая

О гибельных дарах,

С презреньем отвергая

Простой товар судьбы:

Жила, как тот монарх,

Что повелел в день свадьбы

Из всех стволов палить,

Бить в бубны и горланить,

Трубить и барабанить,-

Скорей бы день спровадить

И ночь поторопить.

"Довольно мне по свету пыль глотать,

Пора бы к месту прочному пристать,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

И о душе пора похлопотать".

"Найти жену и тихий уголок,

Прогнать навек бесенка из сапог,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

И злющего бесенка между ног".

"Красотки мне, ей-богу, не нужны,

Средь них надежной не найти жены,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Ведь зеркало — орудье сатаны".

"Богачки тоже мне не подойдут,

Их жадность донимает, словно зуд,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Они и шуток даже не поймут".

"Завел бы я семью, родил ребят

И по ночам бы слушал, выйдя в сад,-

Бродяга спьяну плакался бродяге,-

Как в небе гуси дикие кричат".

Когда прошел я Уинди-Гэп,

Полпенни дали мне на хлеб,

Ведь я шагаю прямо в рай;

Повсюду я как званый гость,

Пошарит в миске чья-то горсть

И бросит мне селедки хвост:

А там что царь, что нищий — все едино.

Мой братец Мортин сбился с ног,

Подрос грубиян, его сынок,

А я шагаю прямо в рай;

Несчастный, право, он бедняк,

Хоть полон двор его собак,

Служанка есть и есть батрак:

А там что царь, что нищий — все едино.

Разбогатеет нищеброд,

Богатый в бедности помрет,

А я шагаю прямо в рай;

Окончив школу, босяки

Засушат чудные мозги,

Чтоб набивать деньгой чулки:

А там что царь, что нищий — все едино.

Хоть ветер стар, но до сих пор

Играет он на склонах гор,

А я шагаю прямо в рай;

Мы с ветром старые друзья,

Ведет нас общая стезя,

Которой миновать нельзя:

А там что царь, что нищий — все едино.