Одна, в темноте, Кей тихо заплакала.

– О, мама, – шептала она, – что с тобой случилось? Почему ты несчастлива здесь?

Кей скрывала от Мака, что знает, почему Локи потеряла работу, просто старалась не выпускать Локи из поля зрения, зорко следила за тем, чтобы мать не попала в беду. Будь Локи более активной и независимой, задача оказалась бы из легких, но она редко покидала дом. В тех немногих случаях, когда это происходило, Кей по возможности сразу же выходила и незаметно шла следом, но Локи, обычно поднималась по лавовым уступам к самому кратеру и приносила листья в жертву богине Пеле. Видя, что мать целыми днями сидит в подвале, словно заключенная, Кей постоянно искала способы отвлечь и развеселить мать. Кей попросила мать помочь ей следить за цветочными композициями в вестибюле и столовой и срезать свежие цветы, как только старые начнут вянуть. Несколько недель все шло хорошо. Но потом Кей заметила, что вазы забиты наспех сорванными, больше Похожими на веники охапками цветов, а полы усеяны опавшими лепестками. Не находя в себе силы потребовать ответа у матери, Кей попросту вновь начала выполнять работу сама.

Теперь с приближением летних каникул Кей собиралась перейти на новый рабочий день.

Фрэнсис Свенсон, уже успевший сходить на почту, пригласил Кей зайти к нему в кабинет и официально предложил работать посменно, с одним выходным в неделю и жалованьем сто пятнадцать долларов в неделю.

– Кроме того, у тебя будет специальная должность: дневной менеджер по приему гостей.

Кей поблагодарила Свенсона. Теперь она будет зарабатывать в три раза больше, чем за неполную смену. Она уже хотела выйти из кабинета, но остановилась на пороге и нерешительно спросила:

– Насчет мамы… нельзя ли все-таки что-нибудь поручить ей?

Свенсон уставился в стол и долго молчал. Наконец он вновь поднял глаза:

– Извини, Кей, только не здесь. Попробую узнать в деревне.

Кей знала, что искать работу где-нибудь, кроме как в отеле, бесполезно. Волкено была в сущности поселком художников. Если не считать нескольких лавчонок, за прилавками которых сидели тоже владельцы, дома в основном были заняты студиями художников, скульпторов и специалистов по керамике и немногочисленных фотографов. С некоторыми Кей познакомилась – один из фотографов вечно просил ее позировать, но она знала: все они люди независимые и в помощниках не нуждаются.

В полдень, перед концом смены, к стойке подошла Джорджетт Свенсон. Хорошо сложенная жизнерадостная блондинка родом из Техаса познакомилась с будущим мужем, когда оба работали менеджерами в одном из отелей Гонолулу.

– Поздравляю с повышением, милочка, – сказала она с типично техасским тягучим простонародным выговором.

– Спасибо, Джорджетт. Наверняка это ты мужу посоветовала.

– Лапочка, поверь, я не стану возражать, если когда-нибудь ты все возьмешь в свои руки!

Джорджетт давно уже поняла, что из-за странной апатии и безразличия Локи девушка лишена материнской ласки и руководства. Женщина с готовностью взяла на себя нелегкую задачу помочь Кей сориентироваться в новом для нее мире, давая девушке советы насчет всего – косметики, гигиены, витаминов, школьных заданий, планов на будущее.

Добросовестная работа Кей произвела на Джорджетт такое впечатление, что она предложила девушке подумать о карьере управляющего отелем.

Кей уже хотела выйти из-за стойки, когда Джорджетт добавила:

– Френсис сказал мне, что ты беспокоишься за мать. Я, кажется, кое-что придумала.

Кей мгновенно просветлела.

– Вот здорово. Если ей дать хотя бы шанс…

– Это не работа, Кей. Мне кажется, Локи было бы неплохо посоветоваться с доктором.

– Но она не говорила, что плохо себя чувствует, – недоумевающе пробормотала Кей.

Джорджетт осторожно обняла девушку.

– Детка, я имею в виду психиатра. – Мама не сумасшедшая!

– Психиатры помогают многим людям привести мысли в порядок, даже если те не по-настоящему сошли с ума.

Кей уже успела понять, что во всех высказываниях Джорджетт Свенсон есть большая доля здравого смысла. И хотя девушка не всегда слепо следовала ее советам, все же она решила прислушаться к словам Джорджетт.

– Психиатр всего-навсего поговорит с твоей матерью, выслушает, поймет, что беспокоит ее, попросит объяснить, почему она так несчастна, рассказать, о чем она мечтает, чего просит.

– Я сто раз пыталась упросить маму поговорить со мной обо всех этих вещах, но она только требует оставить ее в покое, мол с ней все в порядке. И опять уставится в стену и молчит.

– Поэтому нужен доктор, чтобы добиться связных ответов, – сочувственно кивнула Джорджетт. – Хороший психиатр – все равно что хирург – тот годами учится делать операции, а психиатр умеет заставить пациента открыть перед ним душу. Как только он определит, что беспокоит больного, сможет найти способ лечения.

– Я все бы отдала, лишь бы видеть маму веселой и счастливой. Не помню, когда она в последний раз смеялась!

На какое-то мгновение Кей словно перенеслась в прошлое, в тот вечер, когда она еще малышкой потребовала у Мака глоток Okole hao и услышала звонкий, такой редкий смех матери.

– Я бы хотела узнать адрес какого-нибудь психиатра, Джорджетт, – сказала она наконец.

Возвратившись после работы в подвал, Кей увидела, что мать, как обычно, сидит в старом, выброшенном из вестибюля кожаном кресле, починенном Маком; темные глаза женщины тупо уставились в голое пятно на стене. Они были одни: Лили и Мак обычно работали, пока постояльцы не кончали ужинать. Кей хотела выпалить радостное известие насчет работы – теперь они смогут больше откладывать на первый взнос за дом. Но вид Локи лишал всякого желания поделиться радостью.

– Мама, – окликнула Кей, – о чем ты думаешь, когда сидишь здесь целыми днями?

– Ни о чем.

Кей много раз задавала Локи этот вопрос и никогда не получала связного ответа. Но сегодня она не намеревалась легко сдаваться.

– Так не бывает, – настаивала она. – Если человек проснулся, его мозг всегда работает…

– Оставь меня в покое, – пробормотала Локи, свернувшись калачиком.

– Ты весь день провела одна. Нельзя же постоянно молчать! Скажи, в чем дело? Что произошло? Ну скажи мне!