— Покажите мне, как это делается.

Черт! Если бы он не так сильно мечтал об этом, то мог бы отказаться. Но по какой-то загадочной причине Шелли имела над ним такую власть, какой никогда не имела никакая другая женщина. Кроме ее сестры. Это было совершенно необъяснимо. Ведь с тех пор, как Коул встретил Софи и понял, что они идеально подходят друг другу, он не взглянул ни на одну другую женщину.

Коул снова встал за спиной Шелли, и на этот раз она склонилась над столом сама, упершись маленькими ягодицами ему в бедро. Она дернулась, не сумев сдержать тихий возглас, и замерла. Руки Коула невольно поползли вверх, к ее плечам, потом вниз — к талии. Она была такой хрупкой, такой теплой. Его ладони скользили по мягкому тонкому свитеру, поднимаясь все выше, ощущая под тканью ребра и теплую тяжесть груди.

Ему было больно, живот свело, грудь стеснило, в паху пульсировала затвердевшая плоть. Нужно остановиться, а то он не сможет совладать с собой. Издав сдавленный стон, Коул убрал руки и отступил на два шага. Шелли медленно положила кий и повернулась к нему лицом.

Ее волосы растрепались, в глазах таилось отчаяние. Стараясь не обращать на это внимания, Коул попытался вернуть чуть было не утраченный контроль над собой:

— Наверное, будет лучше, если я позову одного из своих братьев поучить вас?

При этих словах Софи почувствовала разочарование, что-то внутри ее оборвалось. Коул не желает ее, несмотря на то что она старается быть сексапильной, он не желает ее. Прикусив губу, Софи отвернулась, чтобы мужчина не увидел, как она покраснела от унижения. Она никогда не умела красиво краснеть. Если у других женщин при смущении на щеках появлялся милый розовый румянец, то она заливалась краской вся — от груди до корней волос, даже нос и уши становились пурпурными. При ее светлой коже это выглядело не слишком привлекательно.

В дверях показалась голова Зейна. Он ощупал взглядом Шелли, и его брови удивленно взлетели, потом перевел взгляд на брата и тихо сказал:

— Мак уже ушел. В баре никого нет, и Чейз готов закрывать. Я тоже уезжаю домой.

Софи спиной почувствовала, что Коул подошел к ней.

— Хорошо. Езжай осторожно. Говорят, дороги очень скользкие.

Думая только о том, как бы теперь отсюда улизнуть, Софи с вежливой улыбкой снова повернулась к Коулу. К счастью, краска уже схлынула с ее щек. Оказалось, что учитель стоит ближе, чем она думала, и Софи поспешно отступила.

— О, простите! — вырвался у нее нервный смешок. — Я… э-э-э… полагаю, что урок бильярда окончен. Мне следует дать вам возможность заняться своими делами.

Коул колебался. Но воспитание взяло верх.

— У нас есть еще полчаса — достаточно, чтобы вы смогли стать участницей нашего конкурса, если вас это все еще интересует.

Он продолжал пристально рассматривать ее своими золотисто-карими глазами. Софи молила Бога, чтобы Коул ничего не заподозрил. Если сейчас раскроется ее хитрость, она умрет на месте. Тем не менее Шелли сделала то, о чем всегда мечтала, но на что не могла решиться Софи: сделала шаг навстречу и положила руку ему на грудь.

Софи была потрясена твердостью его мускулов и силой той энергии, которую он излучал. Не было нужды притворяться взволнованной: от этого пронизавшего все ее тело жара голос зазвучал хриплым шепотом:

— Ну разумеется.

Коул накрыл ее руку своей ладонью и немного придержал.

— Фотоаппарат у меня в кабинете. Вы можете подождать здесь…

— Лучше я пойду с вами.

Сдержанность боролась в ней с любопытством. Софи было необходимо в одиночестве справиться с болью, которую он причинил, отвергнув ее. Но она давно хотела заглянуть в его кабинет, который может многое рассказать о своем хозяине.

В рабочей комнате Коула стоял узкий, очень жесткий диван. Софи много раз слышала шутки его братьев насчет того, как хорошо вздремнуть в кабинете Коула, особенно часто это говорил Мак, у которого всегда была масса домашних заданий.

Сколько раз Софи представляла себе старшего Уинстона в этом кабинете за толстой деревянной дверью сидящим за рабочим столом или прикорнувшим на диване. Теперь она хотела убедиться, насколько воображаемое соответствует действительности, поскольку фантазии, судя по всему, единственное, что ей остается.

Коул нехотя согласился:

— Хорошо.

Он положил руку ей на плечо и слегка подтолкнул вперед. Одно лишь это невинное прикосновение вызвало в воображении Софи множество иных картин: его рука на ее талии. С легкой дрожью она представила, как эта широкая шершавая рука касается ее тела…

Свет в кабинете был выключен, и холодный полумрак окутал Софи. Как только Коул вошел следом и закрыл дверь, девушка обернулась, и они столкнулись друг с другом. Софи показалось, что ее ноги приросли к полу.

— Шелли…

Голос у него был хриплым и напряженным. Софи почувствовала, что легкие вотвот разорвутся от острого волнения, которое она испытывала при прикосновении его стальных мускулов.

Не в силах противиться искушению, она медленно поднялась на цыпочки и уткнулась лицом ему в шею. Господи, ощущение было именно таким восхитительным, каким она его себе и представляла.

Его руки сомкнулись вокруг нее.

— Лампа там, на столе, — пробормотал Коул, и в его голосе прозвучало что-то похожее на отчаяние.

Софи опомнилась и попыталась оттолкнуть его, зная теперь, что ему от нее ничего не нужно. Она убеждала себя признать поражение, но Коул склонил голову, тихо бормоча себе под нос какое-то проклятие, и Софи ощутила, как его губы нежно касаются виска. Ласка, которую она так-долго ждала, сейчас показалась ей мучительной. Плотская страсть была незнакома Софи, и теперь она сходила с ума от ошеломляющей потребности дать волю пожару, полыхавшему в ее теле.

Софи, словно пораженная молнией, ощутила животом его окаменевшую плоть, которая, казалось, вмиг прожгла ее насквозь, как раскаленный стержень. С тихим всхлипом Софи, потрясенная, прижалась к нему еще теснее.

Коул хрипло застонал и уже в следующий миг завладел ее губами. Он держал Софи крепко, не давая пошевелиться, и властно, опустошительно атаковал губами, зубами, языком ее рот. Она представляла себе, что такое страстный поцелуй, но подобного чувственного слияния губ вообразить себе не могла. Сердце рвалось из груди, а в животе образовался плотный горячий клубок. Беспомощно открыв рот, она впустила его язык, а сама все теснее жалась к нему, в восторженном возбуждении ощущая, как впивается в живот его восставшая плоть.

— Коул, — прошептала Софи, когда его губы и язык заскользили по ее щеке и по шее.

Его руки сползли вниз по спине, пальцы крепко сомкнулись на ягодицах; потом он приподнял ее и прижал к своему естеству. Обняв его за плечи, Софи почувствовала сладострастное головокружение и радостное облегчение: значит, он всетаки жаждет ее.

Когда Коул раздвинул ей колени и посадил ее верхом себе на бедра, она издала глухой стон. Несмотря на интимность и новизну ощущений, Софи не испытывала особого смущения: ведь это был Коул, и происходило именно то, о чем она мечтала с самой первой встречи. Он воплощал все, против чего всегда предостерегала ее тетушка Мод, он был само искушение в великолепной мужской плоти. И в то же время был невероятно нежен, осторожен, ласков и силен. Софи разом припомнила все греховные фантазии, какие она когда-либо лелеяла, и захотела, чтобы он немедленно воплотил их в жизнь. Отодвинув губами ворот ее свитера, Коул припал к нежной коже и яростно всосал ее. «Интересно, останется ли на шее след? — подумала Софи. — Хорошо бы остался…» Прикосновение его губ, его языка доставляло ей неслыханное наслаждение.

— Проклятие… — прорычал он.

Каким-то образом Коул догадался, чего она хочет, и, заключив в широкую ладонь ее грудь, обводил пальцем затвердевший сосок до тех пор, пока неистовый крик наслаждения не вырвался из груди Софи. Его рот снова нашел ее губы и поглотил новый крик. Влажный и горячий язык проскользнул в глубь ее рта, и Софи с жадностью приняла его.