Мистер Линг пожал плечами.

– Со змеей или без?

– Без, – ответил Дилбек. – Скажите ей, что у меня есть своя собственная.

Рохо фыркнул. Эрб Крэндэлл неловко заерзал на стуле. Черт бы побрал этого идиота!

– Погоди, Дэви, – вмешался он. – Тебе завтра утром произносить речь.

Конгрессмен принял идиотски-торжественную позу.

– Восемьдесят семь лет назад наша крайняя плоть открыла дорогу новой нации... – продекламировал он.

Крэндэлл не улыбнулся.

– Ну, ладно, ладно, Эрб, – примирительно сказал Дилбек. – Где это будет, черт бы их всех побрал?

– В Торговой палате.

– Мать их за ногу! – Дилбек хлопнул по плечу молодого Рохо. – Такой кучи дерьма, Крис, тебе еще не приходилось видеть. Дерьмовая палата – это им куда больше подходит.

– И тем не менее ты должен быть там ровно в половине восьмого, – напомнил Крэндэлл.

– Мы доставим его туда, – пообещал Рохо.

– Так значит, – заговорил мистер Линг, впервые проявляя легкие признаки нетерпения, – что вы хотите – касательный танец или?..

Конгрессмен широко раскинул руки.

– Касательный танец – звучит прелестно, Братец Линг. Тащите сюда эту... как ее...

– Мисс Лорелею?

– Вот именно.

Крэндэлл придвинулся поближе к конгрессмену и начал нашептывать что-то на ухо довольно раздраженным тоном. Выслушав, Дилбек покачал головой, не отрывая от губ стакана с ромовым коктейлем.

– Всего одну маленькую касательную ламбаду. Что в этом плохого?

– Конечно, – подхватил Кристофер Рохо. – Дай ты бедному мужику немножко повеселиться!

Возражать было бесполезно. Крэндэлл убрал со стола пустые бутылки и все остальные предметы, способные послужить оружием, после чего неторопливо прошелся по залу, приглядываясь, нет ли знакомых. Относительно прессы он не волновался – репортеры не так много зарабатывали, чтобы иметь возможность проводить время в «Клубничной поляне» и других подобных местах. Республиканцы – вот кого опасался Эрб Крэндэлл. Достаточно было невидимого присутствия здесь хотя бы одного из них, чтобы достопочтенный Дэвид Дилбек погорел синим пламенем. Лохматый парик и темные очки только делали его еще более подозрительным, а шоферская фуражка, одолженная у молчаливого Пьера, была мала ему как минимум на три размера. Чтобы она не сваливалась с головы, Дилбек пришпилил ее к парику, и всякий раз, когда фуражка сдвигалась с места, вместе с ней сдвигались и волосы. Правда, Кристофер Рохо, казалось, не замечал этого. К счастью для Дилбека, посетители стрип-заведений не слишком-то присматривались друг к другу, поскольку все их внимание поглощали танцовщицы.

В этот вечер народу в зале было немного – пожалуй, вполовину меньше обычного, так что Крэндэллу не составило особого труда удостовериться, что в нем нет никого, кто имел бы отношение к миру политики. Когда он вернулся к своему столику, стул конгрессмена был пуст. Рохо кивком указал в глубь помещения, где вдоль стены тянулся ряд покрытых позолотой дверей: они вели в небольшие отдельные кабинеты, предназначенные для сеансов касательного танца и других услуг частного характера.

– Я сунул ему две сотни, – сообщил Рохо. – Он хотел три, но я дал две.

– Правильно. И двух хватит за глаза.

Крэндэлл уселся и взглянул на часы. Придется подождать минут десять.

– А я что-то устал, парень, – сообщил Кристофер Рохо. Он дотянулся до кармана своего пиджака, пошарил там и вытащил маленький пакетик из фольги. – Не хочешь нюхнуть?

Эрб Крэндэлл почувствовал себя окончательно обессиленным.

– Блестящая идея, Крис. Можно?

Взяв пакетик, он развернул фольгу. Внутри оказался белый порошок. Крэндэлл поднял глаза на Рохо. Тот ободряюще улыбнулся. Крэндэлл улыбнулся ему в ответ, затем набрал полный рот слюны и плюнул в пакетик.

– О Господи! – вырвалось у Рохо.

Крэндэлл через стол подтолкнул к нему пакетик.

– Постарайся как-нибудь отделаться от него, когда будешь выходить, – посоветовал он.

– Да ты совсем рехнулся, мать твою так!

– Послушай, Крис. Если ты не испаришься отсюда в течение тридцати секунд, я расскажу об этом твоему старику. Это будет первым, что я сделаю manana[3] .

Рохо представил себе, как семейный трест уплывает из его рук, и торопливо завернул пакетик с намокшим от слюны кокаином в украшенный монограммой носовой платок.

– Ну вот, – обратился он к Крэндэллу. – Теперь ты доволен?

– Проваливай, я сказал.

– А как же моя очередь?

Крэндэлл не понял.

– С этой змеиной леди, – пояснил Рохо. – Ведь следом за Дэви моя очередь!

– Пойди проветрись, – отрезал Крэндэлл, поднимаясь, и отправился на поиски конгрессмена.

Ничто так не отвлекало Дэвида Дилбека от его проблем, как касательный танец. Сахарный билль, предвыборная кампания, жена, шантаж – да какое ему до всего этого дело? Он был наедине со змеиной леди; они ритмично покачивались в такт воображаемой мелодии Джонни Мэтиса. Руки конгрессмена лежали на ягодицах девушки. Восхитительно естественные выпуклости ее тела касались сквозь одежду его стареющей плоти, возбуждая, распаляя, сводя с ума. Голос Лорелеи звучал сладкой музыкой, от ее волос исходил аромат цветущих орхидей. Дилбек заводился все больше и больше. Жизнь казалась ему прекрасной.

Когда он попытался расстегнуть бюстгальтер Лорелеи, она перехватила его руку.

– Ни-ни! – с улыбкой шепнула она.

– Почему?!

– Закон не велит.

– Плевать нам на закон!

– Погоди-ка, послушай. Если ты хочешь танцевать со мной, я должна быть одета. Таковы правила. А если я буду голая, ты не имеешь права лапать меня.

Дилбек имел некоторое, хотя и отдаленное, представление о взглядах властей этого графства на вопросы морали.

– Ты уж прости меня, голубчик. – Прижав свои бедра к бедрам Дилбека, Лорелея снова начала извиваться в медленном танце. – Это тоже не так уж плохо, ведь правда?

Танцуя, они вплотную приблизились к двери кабинета, и спина конгрессмена уперлась в нее.

– У меня есть идея, – выговорил он, тяжело дыша.

– Да?

– Что, если ты снимешь половину того, что на тебе – или сверху, или снизу? Тогда я мог бы трогать то, что прикрыто.