– Алло. Фирма «Ролла»? Здравствуйте, двенадцатая. Да. Эдуард. К «Салянам» машинку бы нам. Побыстрее. Устроит. Ехать? На Костанаева.

Выключил. Повесил на пояс. Победительно на меня глянул. Ну любит Эдичка понтануться. Половину, наверное, своих левых доходов тратит на переговоры. Ну как не пустить в глаза ближнему хорошую порцию свежей пыли.

– Дай, пожалуйста, телефон.

Эдичка – тонкий человек, сразу понимает, когда заканчивается романтика и начинаются суровые будни. Безмолвно он поставил на стойку роскошный телефон, трубка которого была реанимирована скотчем, бутылку минеральной воды, стакан и гордо удалился на кухню.

Последующие пятнадцать минут я активно проявлялся, умиротворял агрессоров. Утешал душителей и гладил по головке ниспровергателей.

– Машина приехала, – высунулась из кухни голова Эдички.

– Очень хорошо.

И подхватив свой колюще-рубящий арсенал, я двинул к выходу. Эдичка с верной битой отправился меня провожать.

Зябкая прохлада раннего утра успела смениться нежным теплом наступающего дня. Метрах в десяти от входа в ресторан стояла машина с длинной антенной на крыше. Фирма «Ролла», друг всех загулявших и опаздывающих. Верный, но платный друг. Осталось дойти до нее, сесть и уехать.

– Эй, ты, лохматый. Стоять. Документы есть?

Гораздо ближе, чем машина, метрах в пяти, но с другой стороны, стояло очаровательное трио. Наш гордый селянин, одетый в милицейскую форму, в нелепо сидящем поверх прекрасно пошитого конвейерным способом кителя бронежилете, в каске, с автоматом и дубинкой. Этакий столбик правопорядка. И парочка поджарых здоровяков в армейской одежке. По хорошо подогнанной сбруе было видно, что эти ребята явно не обыкновенные деревенские пацаны, наскоро сунутые в камуфляж. Оба лет под тридцать. Форма как вторая кожа сидит. Забыл пояснить. Город наш – почти горячая точка. У нас тут зона вялотекущего конфликта с восточными соседями на религиозно-территориальной почве. Большие дяденьки из Москвы как развели нас в свое время, так теперь все пытаются умиротворить и присылают ребят, абсолютно далеких от всех наших узкоместных конфликтов. Ребята здесь, правда, неплохо навариваются. И если их не посылают дальше в Чечню, никак не могут понять суть нашей маленькой войны, которая не прекращается ни на один день уже черт знает сколько веков. Ни мы, ни наши соседи друг у друга в доме хлеб не едим и, следовательно, мириться не собираемся, но умники из Столицы регулярно присылают разные спецназы, которые в основном, ну правда это то, что мы знаем, патрулируют совместно с нашими милицистами. Приезжие – ребята крутые, и, наверное, поэтому их начальство выдает им только палки. С какими только дубинками не прогуливались по улицам бывшего форпоста России на Кавказе дети нашей великой Отчизны. Одни под мышкой таскали метровые дубины из дерева, другие носили очень красивые резиновые дубиночки у пояса, третьи на кисти крутили складные пружинные кистенечки. Местные милицейские начальники пытались не отставать от гостей и обряжали своих воинов практически во все, что было у них в арсеналах. Но поскольку и у начальников семьи, то носили наши бравые защитники правопорядка, как правило, что-то явно не от оружейного Кардена.

– Документы есть? – С этими словами грозно амунированный селянин наставил мне в живот ствол потертого «калашникова».

– Какие документы, Казик? – влез в беседу Эдичка. – Это же Хан.

– Какой на фиг Хан! Что я Хана не знаю? Это опять бешеный кришна какой-то. Такие козлы недавно у нас в Цее святилище сожгли. Опять какой-нибудь твой долбаный меньшевик из Москвы.

Казик не мог простить Эдичке того, как один его богемический знакомый из столицы представился ему представителем сексменьшинств. Высокообразованный сын гор решил, что тот представитель партии меньшевиков и, как приличный осетин, весь вечер поднимал бокалы в честь гостя, не забывая спаивать его. Коварный Эдичка, за что-то сердитый на Казика, не стал растолковывать ему, к какой именно партии принадлежит жалующийся на притеснения со всех сторон гость. Сентиментальный милиционер, решивший, что его новый знакомый вульгарно находится в бегах, предложил ему укрыться на время у него в селе. Разомлевший от тостов, заверений в вечной дружбе и любви гость, похоже, кроме всего прочего, очарованный усатой физиономией Казика, обманутый поцелуями в губы (а у южан это достаточно широко распространенное выражение симпатии, не имеющее к содомии никакого отношения), со всей широтой своей гомосексуальной души предложил «прекрасному горцу» свою любовь. Предложил громко, вслух, прилюдно... Мораль. Пить надо меньше и не верить коварно-гостеприимным кавказцам. У нас, в отличие от некоторых соседей, к проблеме меньшинств относятся без понимания.

И сейчас Казик совершенно не хотел понимать Эдичку. Впрочем, меня действительно было сложно узнать. Но это все лирика. Интереснее было смотреть на поджарых. При слове «Хан» они переглянулись, вскинули правые руки к торчащим из-за правых же плеч длинным дубинкам и одновременно начали движение. Стоящий справа от Казика врезал ему по физиономии и на развороте рубанул меня длинным клинком. Второй пинком впечатал Эдичку в дверь подсобки и повел мечом на уровне моей груди. Спасло меня много всего сразу. Во-первых, я поскользнулся и больно упал на левое колено; руки, естественно, пошли наверх, и удар первого скользнул по зажатой в левой руке дубине с мечом внутри, царапнул по шинельке, не прорубив ее, а правая с топором злого пенсионера, прикрывая голову, оказалась на пути второго клинка, который, вырвав оный топор, швырнул его в первого злодея. Пока злодей, прогнувшись назад, спасался от этого неожиданного подарка судьбы, я перекувыркнулся вперед и, выхватив меч, рубанул отбирателя сувениров по ногам. Он подпрыгнул, решил меня долбануть с лету, но наткнулся на острие моего меча. Своим же весом поджарый распорол себе грудину. А вот его клинок несильно полоснул меня по спине. Верная шинелька не подвела. Оставшийся в живых поджарый ошалело глянул на вспоротый труп своего соратника и пошел крестить меня мечом. Клинки пару раз гулко звякнули, моя левая рука скользнула под шинель и на уровне пояса без удивления нащупала очередную знакомую рукоятку. Я чуть придержал его клинок гардой и воткнул слева кинжал. Прямо под ухо. Капитан Фракас какой-то. Местного разлива.

Я огляделся. Для начала надо было определиться со своими соратниками. Эдичка потихоньку отскребся от дверей подсобки и с моей помощью принял вертикальное положение. Его здорово качнуло, и я от греха подальше усадил его на скамейку, стоящую у входа в кабачок. Обычно он сам усаживал на нее перегулявших клиентов. Наконец и сам удосужился посидеть.

– Эдичка, ты меня слышишь?

Он неуверенно кивнул.

– Сильно и резко вдохни.

Он послушно выполнил требуемое, зашелся кашлем, перегнулся и попытался облевать мои сапоги. Я отскочил.

Продышавшись, он поинтересовался:

– Чем это он меня? – поморщившись, потер грудь. Охнул. – Ощущение, как будто лошадь лягнула.

– Ребра сломаны?

Эдичка покрутил торсом.

– Да вроде нет. А как там Казик?

– Эй, вам помощь нужна?

Оглянувшись, я увидел доброго самаритянина армянской национальности из фирма «Ролла». С разводным ключом в руках. Женя. Водитель. Спасатель всех напившихся. Отвозитель потерявших ориентацию в пространстве. Приноситель мужей к женам. Никто лучше его никогда не мог объяснить загулявшему пассажиру неразумность идей по продолжению гуляния. Женя не раз был замечен в бесплатной доставке пропившихся до дому. Долги у нас, как правило, не забывают, и в накладе самаритянин не оставался.

Сейчас он был, пожалуй, напуган, но разводной ключ в руках говорил о серьезности его намерений в сфере обеспечения нашей защиты.

– Круто ты их, Хан. Как МакЛауд. Я как увидел, что они на тебя поперли, сразу сюда рванул, но ты их так шустро почикал...

В этот момент враги повели себя так же, как и дед из парка. Завоняли и исчезли. Но имущество оставили. Женя глянул на эти метаморфозы, побледнел и тихонько присел рядом с Эдичкой на лавку. Я давно заметил, что работники сферы обслуживания чем-то неуловимо похожи друг на друга. И эти сидели как два братика, оба бледненькие, толстенькие, напуганные, но решительные. Один с пиратской бородой, другой – без. И подпирали друг дружку плечами.