Капли пота у него на носу ярко блестели под лампой. Когда я начинал отвечать, он неизменно опускал голову так низко, что лица его я не видел. Это чрезвычайно смущало меня, потому что, не видя реакции на свои слова, совершенно невозможно говорить уверенно. По этой же причине я никогда не умел вести серьезные разговоры по телефону.

Допрос продолжался до тех пор, пока Джеролд не заявил, что моя история его не устраивает и что я задержан для дальнейшего дознания. Мне разрешили сделать один телефонный звонок. Я позвонил не адвокату, а Делиз. Усталость давила так сильно, что я только в двух словах объяснил ей, что произошло и где я нахожусь, и почти не обратил внимание на ее реакцию.

Оставаться вежливым и рассудительным у меня не хватало сил. Я видел, что у Джеролда все решено заранее. Его поведение свидетельствовало об этом более чем красноречиво. Он отворачивался, не слушая мои ответы. Его непоколебимое недоверие давило на меня страшным грузом. Я знал, что его цель – запугать меня. Я начал дозировать поток информации, делать паузы перед ответами и менять темп речи. Никакого эффекта. Каждый раз, когда он опускал вниз свою лысую башку, меня охватывало непреодолимое желание врезать ему по черепу. Каковы бы ни были его намерения, этот человек был абсолютно непробиваем. И идеально знал свое дело.

Он спросил, почему я вез с собой такую большую сумму наличными. Я объяснил и добавил, что заместитель начальника полиции Большого Манчестера Синклер может подтвердить, что я часто выполняю денежные поручения моих клиентов. После этой игры в лапту, которая длилась несколько часов подряд, я понял, что с его точки зрения все полицейские, кроме него, куплены с потрохами.

После чашки жидкого чая с молоком допрос возобновился. Теперь на сцену выступил «серый пиджак». Куда я дел пистолет? Что бы я ни ответил, это ничего бы не изменило, потому что человек тридцать уже прочесывали местность и рано или поздно пистолет бы нашли. Он продолжал жужжать и бубнить на одной ноте, но его занудство оказалось в тысячу раз приятнее, чем полное отсутствие реакции на мои слова. Гораздо менее агрессивный, чем Джеролд, он, видимо, полагал, что одолеет меня, повторяя по сто раз одно и то же и пытаясь поймать меня на какой-нибудь оговорке. Я продолжал твердить о том, что выполнял поручение Кэт Хэдлам. Как я с ней познакомился? Сколько она мне заплатила? Я пытался перевести разговор на Риштона, но это имя его не интересовало.

Через два часа голос его стал хрипнуть и наконец умолк. Я посмотрел на него с таким спокойным и невинным видом, на какой только был способен. Сидевшего рядом с ним Джеролда это взбесило: воистину, нельзя недооценивать человека в коричневом пиджаке. Я сразу понял, что будет дальше. Не говоря ни слова, он перегнулся через стол и замахнулся. Подавив желание схватить его за руку и дернуть на себя, я увернулся от удара, но потерял равновесие, упал со стула и стукнулся головой о кафельную стену. В глазах потемнело, но сознания я не потерял.

Джеролд повернулся к магнитофону.

– Мистер Кьюнан ударился головой о стену, чтобы избежать дальнейших вопросов, – произнес он и остановил кассету, прежде чем я успел что-нибудь возразить.

Что ж, подумал я, так и надо тому, кто уверен, что обойдется без адвоката. Тот факт, что они перешли на тумаки, уже был хорошим знаком. Значит, без зацепок они бессильны. Бросив на меня испепеляющий взгляд, Джеролд вышел, его помощник последовал за ним. В комнату вошел другой офицер.

Я встал с пола, и один из констеблей принес мне мокрое полотенце, чтобы обвязать голову. Над левым ухом у меня вздувалась шишка.

Почти всю пятницу, сочельник, я провел, пересчитывая кафельные плитки на стенах камеры, пока Джеролд, как я полагал, рыскал в поисках улик против меня. Времени для размышлений у меня было сколько угодно. В конечном счете, я был озадачен не меньше Джеролда.

Если Кэт Хэдлам и Саймон Риштон хотели меня подставить, то как они могли знать, что я окажусь там именно после, а не до убийства несчастной Глории? Да и как могли они быть уверены, что я вообще туда поеду, а если поеду, то стану осматривать дом и гараж? Если бы я думал, что Хэдлам и Риштон хотели, чтобы меня арестовали за убийство вместо них, я бы так и говорил Джеролду, ясно и прямо. Но эта версия не имела смысла.

Я оставил их в Центральном Манчестере в 5.40 и отправился в Престбери самым прямым путем, остановившись только один раз на пять минут. Следовательно, убить Глорию сами они никак не могли.

В любом случае – для чего вовлекать третью сторону? Зачем вообще посылать меня? Если бы они хотели свалить на меня обвинение в убийстве, они могли бы также догадаться, что их обвинят в том, что они меня наняли. Масса свидетелей подтвердили бы наши контакты. Если бы полиция сочла меня виновным, тень немедленно пала бы на Хэдлам и Риштона. Когда в переполненном ресторане Риштон давал мне поручение, он кричал чуть не на весь зал. Разве так нанимают убийц?

Ночью мне удалось заснуть лишь на час. Я чувствовал, что теряю ориентацию. Больше всего меня пугало, что я плохо контролирую ситуацию и самого себя. Я не знал, что затевает против меня полиция, или Хэдлам с Риштоном, или реальный убийца.

Было ясно, что заснуть больше не удастся. Слышалось хлопанье дверей соседних камер, куда заводили уличных хулиганов: обычное дело, Рождественская ночь. Ко мне, слава богу, никого не подсадили: «убийцу» оставили в одиночестве. Я знал, что до сих пор держался на допросе безупречно, но надолго ли меня хватит? Я решил, что утром непременно потребую адвоката. Задерживать меня до послезавтра, не предъявив обвинения, будет незаконно. Но сейчас я чувствовал себя слишком растерянным, чтобы что-то предпринять. Я приготовился к тому, что утром мне предъявят обвинение в убийстве.

Ничего не скажешь, славный подарок к Рождеству!