В дверь постучали, вошла горничная с ведром воды. Молоденькая, лет шестнадцати, крестьянская девушка с блестящими ласковыми глазами теленка. Она задрожала от страха, когда Жак взглянул на нее.

— Господину Грегору нужно два ведра, понятно? — повторил Корошек приказание Жака. — А всё-таки это была неприятная история, господин Грегор, с этими коровами. Крестьяне выставили невозможные требования, — у них ведь нет ни стыда, ни совести. Они грозили судебным процессом. Вы должны понять, господин Грегор, ведь все мы только люди. А затем, — Корошек сказал это с каким-то подобострастием, — за вами еще остался маленький должок в сто восемьдесят крон…

Жак принялся намыливать щеки.

— Я вас просил связаться с моими братьями. Разве они вам не заплатили? — Жак изобразил на своем лице крайнее удивление.

Корошек замотал головой:

— Нет, господин Рауль очень рассердился. Он сказал, что платит вам ежемесячную ренту и больше ни в какие деловые отношения с вами не входит. А господин Феликс, как он сам сказал, все свои деньги истратил на постройку. У него тоже долги.

Жак нахмурился.

— Как досадно, — сказал он, быстро пробегая письмо Янко. Янко ждет его сегодня вечером в гостинице — вот и всё, что он написал. Да, жизнь прекрасна. Прощанье, приезд, свидание с друзьями, волнения, острые моменты! Там, под закопченной стеклянной крышей парижского вокзала, стояла Ивонна. Слезы блестели у нее на глазах, несмотря на то, что она смеялась. А в спальном вагоне «Вена — Будапешт» — эта рыжая толстушка. Жаль, что не было денег, он бы остановился в Будапеште. Как чудесно, что Янко тут! Первый вечер в этой дыре всегда бывал смертельно скучен. Даже первая ночь в тюрьме была бы, пожалуй, не хуже. Вставляя новое лезвие, Жак взглянул в зеркало на Корошека.

— Право же, это очень досадно, — повторил он, делая вид, что искренне жалеет Корошека. — Но как я мог это предвидеть? Да, мои братцы… Ну, я им скажу, что я о них думаю… Но мы можем сейчас же уладить все эти пустячные недоразумения, — прибавил Жак и опустил пальцы в жилетный карман.

Но теперь очередь удивляться была за Корошеком. Он откинулся на спинку кресла и заклинающим жестом воздел руки к небу. Глаза его еще более выкатились.

— Нет, нет, вы меня не так поняли, убедительно прошу вас. Вы, пожалуйста, простите меня, что я не подошел к вам, чтобы нас приветствовать, когда вы приехали. Но ведь не всегда бываешь в хорошем настроении. Времена плохие. Торговля вином с каждым годом всё падает. С изюмом дела еще хуже. Мы не можем конкурировать с Турцией и с Грецией. Единственно, что еще идет хорошо, так это розовое масло. Но накладные расходы… вы себе представить не можете… В результате остаешься почти ни с чем. Вы к нам прямо из Берлина, господин Грегор?

Жак брился, разговаривая с Корошеком.

— На этот раз я из Парижа, — ответил он, рассматривая себя в зеркале.

— Из Парижа? — Жак поднялся в глазах Корошека на недосягаемую высоту. Так вот с кем он имеет дело — с человеком, который просто-напросто взял да и приехал сюда из Парижа! — Ну, и как там, в Париже? — спросил он, почтительно понижая голос. Глядя на отражение в зеркале, он благоговейно ловил каждое слово Жака.

— В Париже? — Жак тихо засмеялся. — Ну, это невозможно рассказать, господин Корошек. Там нет ночи. День и ночь одинаковы. Деньги текут по улицам. Роскошь, женщины и музыка. Торговый оборот в одну секунду… слушайте, что я вам скажу, Корошек, — в одну секунду больше, чем в Анатоле за весь год.

— Праведный боже, — вздохнул Корошек.

Жак брил теперь верхнюю губу, оставляя только маленькие, едва заметные усики, и не мог уже вразумительно отвечать на расспросы любознательного Корошека о Париже и Берлине.

Хозяин встал.

— Чуть не забыл, — сказал Корошек в дверях, — господин барон Стирбей просил вас быть сегодня вечером в половине восьмого в красной комнате.

Жак набрал на ладонь крепких духов из флакона и вытер лицо.

— Окажите Ксаверу, чтобы принес мне телеграфный бланк! — крикнул он Корошеку сквозь волну благоухания.

— Будет исполнено, господин Грегор.

Ксавер принес бланк, и Жак немедленно написал телеграмму: «Альвенслебен Берлин занят переговорами работой подробности письмом». Не сворачивая бланка, он отдал телеграмму Ксаверу.

— Вели снести на почту, но только сейчас же. Лучше всего отнеси сам. Ваш коридорный, кажется, форменный идиот.

— Я пойду сам.

В коридоре раздались торопливые шаги Ксавера. Да, теперь «Траян» действительно проснулся.

Вот полное и правдивое описание того, как Жак Грегор приехал в Анатоль. Пусть люди рассказывают теперь всё, что им угодно.

В половине восьмого, минута в минуту, Жак спустился по лестнице в столовую. Он отдохнул, освежился и был теперь в превосходном настроении.

Даже здесь, внизу, как и во всех номерах, стоял приторный запах лизола. Из года в год Корошек и его жена вели борьбу с насекомыми. «Тут наш клопик прифрантился, с блошкой он плясать пустился», — вполголоса напевал Жак, весело спускаясь по лестнице, очень довольный собой. Подумать только, этот старый осел Корошек не позволил ему заплатить долг, просто не позволил. Вот уж не ожидал.

Ксавер, старший лакей, скрыл свое изумление в глубоком поклоне, когда увидел Жака. А Корошек, с любопытством высунувший свою желтую дыню из стеклянной двери, от удивления не мог даже пробормотать приветствие. Жак расфрантился и, чтобы пустить пыль в глаза Корошеку, Ксаверу, Янко, всему Анатолю, надел смокинг. Смокинг? В «Траяне»? К обыкновенному ужину? Такого здесь еще никто не видывал! А я-то так распетушился, что чуть не отказал… Святой Иосиф, так бы и было, если б Ксавер меня не остановил! Да только для одной рекламы нужно принять такого гостя! Для рекламы, даже если б он не заплатил ни гроша!

Чтобы попасть в красную комнату, святая святых «Траяна», нужно было пройти через кафе и через столовую. Маленькое кафе с десятком мраморных столиков было пусто, но в небольшой затхлой столовой, в углу, склонившись над тарелкой супа, сидела среднего роста дама с темными, несколько растрепанными волосами. Она с любопытством подняла голову, когда вошел Жак. Жак рассматривал ее с полной бесцеремонностью молодого человека, только что приехавшего из Парижа. Темноволосая дама неподвижно держала в руке ложку, и в ее черных блестящих глазах, казалось, прыгали насмешливые огоньки. Откровенно говоря, похоже было на то, что она над ним потешается. В дверях красной комнаты Жак обернулся: ему почудилось, что дама быстро спрятала во рту язык, который она высунула у него за спиной. Но, может быть, он и ошибся.

«Ишь ты, — думал Жак, — что это? Жаль, что она чуточку не покрасивее, малютка. Ну не чудесно ли всё это? Приезжаешь из Берлина или Парижа в какую-нибудь дыру на периферии цивилизации, и вот уже снова манит жизнь, загадочная, вечно на взводе, как скрученная пружина. И маленькая очаровательная Ивонна уже далеко, черт возьми! И всё это хорошо…»

— А, ты уже здесь, Янко! — воскликнул Жак звонко и радостно.

Янко Стирбей лежал на красном плюшевом диване, лениво растянувшись и задрав ноги на валик, но мгновенно вскочил, когда вошел Жак. Одним прыжком он очутился около Жака. Все движения Янко были порывисты и быстры.

— Наконец-то хоть одна живая душа! — закричал он. Янко всегда был шумлив, — пожалуй, чересчур шумлив, будто немного навеселе. Он обнял Жака и расцеловал его в обе щеки. Глаза его были влажны.

— Ну, наконец-то ты здесь! Слава богу! Дай мне посмотреть на тебя, Жак. Ты загорел, как цыган! — нежно разглядывал Янко своего друга.

В противоположность Жаку, у Янко с юности всегда был бледный, зеленоватый цвет лица. Даже горячее солнце Анатоля не могло наложить загар на его кожу. Как всегда, он казался невыспавшимся, щеки у него немного ввалились. Но он был необычайно вынослив, его здоровье не могли расшатать никакие излишества. Он мог не спать по нескольку суток, и действительно спал очень мало. У него не хватало времени на сон. Жизнь слишком интересна, чтобы спать! «Ну конечно, опять закутил, — подумал Жак, когда увидел Янко. — Он иначе не может».