Бросив прощальный взгляд на эту двойную достопримечательность, мы последовали за Кантрелем, уже готовым вести нас по поднимавшейся вверх аллее.

По мере того как мы двигались в гору, растительность становилась все скуднее. Вскоре почва совсем оголилась, и в конце аллеи мы оказались на обширной очень ровной и совершенно голой площадке. Сделав еще несколько шагов мы вышли к месту, где стояло нечто вроде трамбовочного инструмента, напоминавшего по виду бабу или ручной копер, применяемый при укладке брусчатки в мостовую.

Казавшаяся на первый взгляд легкой, хотя и полностью сделанная из металла, баба была подвешена к небольшому светло-желтому аэростату, похожему своей вогнутой по кругу нижней частью на монгольфьер.

Земля под этим предметом имела престранный вид.

На достаточно большой площади там и тут торчали человеческие зубы самых разных форм и цветов. Ослепительно белые рядом с желтоватыми и коричневыми резцами курильщиков. В этом странном скопище находились все оттенки желтого цвета: от легчайших соломенных тонов до самых насыщенных рыжеватых окрасов. Свою лепту в это многоцветье вносили синие зубы — от нежно-голубых до темных, с которыми соседствовало множество черных, бледно-красных и алых окровавленных корней.

Разнообразие форм и размеров зубов, казалось, не имело конца: огромные коренные и чудовищного вида клыки соседствовали с почти незаметными молочными зубами. Ансамбль расцвечивался металлическими отблесками пломб.

В месте, где стоял копер, плотно посаженные зубы одним лишь чередованием цветов образовывали настоящую, пока еще незаконченную картину. Все вместе изображало рейтара, дремлющего в темном подземелье, njмно лежащего на берегу подземного озерца. В плотном облаке, отлетавшем от головы спящего и символизировавшем его сон, собраны были одиннадцать юношей, пригнувшихся в страхе перед неким почти прозрачным воздушным шаром, к которому устремлен был полет белой голубки и от которого на земле оставалась легкая тень, окутывавшая мертвую птицу. Возле рейтара лежала старая закрытая книга, едва видная при слабом свете от факела, воткнутого в пол подземелья.

В этой необычной зубной мозаике преобладали желтый и коричневый цвета. Остальные, менее часто встречавшиеся тона придавали картине живые и привлекательные нотки. Голубка, составленная из великолепных белых зубов, красовалась в позе быстрого и грациозного порыва вперед. Умело подобранные корни обозначали красное перо, украшавшее темную шляпу, брошенную рядом с книгой, или же просторный пурпурный плащ с медной пряжкой из хитроумно расположенных коронок. Из смешанного множества синих зубов были выполнены лазурного цвета штаны, втиснутые в широкие сапоги из черных зубов. Хорошо выделявшиеся на общем фоне каблуки составлены были из зубов цвета лесного ореха, а равномерно расположенные пломбы играли роль гвоздей.

Баба остановилась как раз на левом сапоге.

За пределами картины со всех сторон в полнейшем беспорядке разбросаны были другие зубы, не имевшие никакого живописного вида. Вокруг воображаемой границы, обозначенной по окружности самыми удаленными от центральной части зубами, простиралось пустое пространство, ограниченное шпагатом, привязанным к торчащим на несколько сантиметров из земли тонким колышкам. Мы остановились перед этим неровно натянутым барьером.

Внезапно копер сам собой поднялся в воздух и, пролетев под легким дуновением футов пятнадцать-двадцать, опустился недалеко от нас прямо на потемневший от табака зуб курильщика.

Кантрель махнул нам рукой, перешагнул через шпагат, пересек незанятую полосу и подошел к воздушному аппарату. Мы все двинулись за ним, очень стараясь не сместить разбросанные зубы не сомневаясь, что тот видимый беспорядок, в котором они валялись, был нелегким результатом долгих исканий.

Когда мы подошли ближе, до ушей стало доноситься тиканье от сверкавшей на солнце бабы.

Кантрель решил не ждать наших расспросов, а сам принялся показывать разные части аппарата.

На самой верхушке аэростата, в образованном кольцевым вырезом сетки круге находился автоматический алюминиевый клапан с круглым отверстием и крышкой, возле которой виднелся циферблат небольшого хронометра.

Под шаром на толстых вертикальных стропах, служивших нижней частью сетки, полностью изготовленной из тонкого легкого шелка, удерживалась на продетых в отверстия буртика концах не гондола, а круглая алюминиевая тарель, похожая на перевернутую крышку, горизонтальное дно которой тонким слоем покрывало какое-то вещество желто-охристого цвета.

К нижней части тарели, в самом ее центре, был прикреплен тонкий алюминиевый же вертикальный цилиндр, служивший корпусом всего предмета.

От верхней части цилиндра отходил вверх и вбок длинный стержень, тоже из алюминия, поднимавшийся выше тарели и оканчивавшийся тремя наконечниками. На конце каждого из них было установлено по довольно большому хронометру с зеркалом позади. Все три циферблата смотрели в разные стороны, тогда как их зеркала устремлены были в одну и ту же находящуюся где-то посередине точку, глядя при этом соответственно примерно на запад, юг и восток. В тот момент первое зеркало было направлено прямо на солнце и отражало его лучи на второе, переправлявшее их на тарель-гондолу, в то время как третье, казалось, не играло никакой роли. Каждое зеркало было связано со своим часовым механизмом четырьмя горизонтальными рейками с мелкими зубцами, вставленными в заднюю крышку хронометра по окружности сверху, снизу, справа и слева. Рейки эти выходили с другой стороны механизма на круглый циферблат по диаметру чуть меньше самого прибора.

Приводимые в движение невидимыми зубчатыми колесами, связанными с механизмом хронометров, рейки могли подаваться на любое доступное им расстояние вперед или назад, изменяя тем самым наклон зеркал. Спереди каждая рейка оканчивалась металлическим шариком, помещенным на две трети в полую обрезанную сферу, укрепленную на задней стороне зеркала. Такой способ крепления позволял зеркалу перемещаться в самых разных направлениях.

Каждый день эта тройная система следовала за ходом солнца от восхода и до заката. С утра зеркало, повернутое к востоку, первым принимало его огненные лучи. После прохода светилом меридиана это зеркало оказывалось в тени, а его роль брало на себя то, что находилось напротив. Трудясь от зари до сумерек, зеркало, обращенное к югу, вступало в действие вторым, направляя в неизменную точку лучистые потоки, непрерывно льющиеся на него с того или другого соседних блестящих дисков.

В средней части установленного наискосок стержня с тройным наконечником был заделан короткий прямой штатив, почти сразу же расходившийся на две изогнутые в виде полуокружности ветви, концы которых смотрели в зенит. Этот полукруг, перпендикулярный идеальной вертикальной плоскости, в которой находился скошенный вбок стержень, частично мог служить оправой для сильной круглой линзы, закрепленной между концами штатива на двух штырьках, вставленных в самые их концы.

Линза помещалась точно на пути светового пучка, отражавшегося от самого дальнего зеркала, и лежала параллельно заливавшим ее лучам.

С внешней стороны внешней части одной из изогнутых ветвей укреплен был малюсенький хронометр, задача которого состояла в том, чтобы поворачивать линзу в строго определенное время, что им и выполнялось благодаря хитроумному соединению его механизма с соседним штырьком.

Устойчивость всей конструкции обеспечивала горизонтальная тяга, оканчивавшаяся, как цирковая штанга, шаром-противовесом; сама же тяга была ввинчена в алюминиевую стойку как раз с противоположной стороны от линзы и зеркал.

Огромная магнитная стрелка, словно взятая из гигантского компаса, пересекала стойку перпендикулярно ей и на половине ее высоты, выступая на одинаковую длину в ту и другую стороны. Своей магнитной силой она удерживала воздушный аппарат при его полетах всегда и строго в нужном направлении. Ее северный конец находился прямо под зеркалом, обращенным к югу, а южное острие подобным же образом стояло напротив сферического противовеса, хотя и на меньшем удалении.